Питер Бигл - Соната единорогов

Джон Папас с силой потряс головой, словно пытаясь пробудиться от навязчивого сна. И произнес медленно, с заметным теперь греческим акцентом:

— Я куплю. Скажите, сколько вы хотите.

Индиго поколебался, похоже, его впервые застали врасплох.

— Он обойдется вам очень дорого, мистер Папас.

Джон Папас облизал губы. И произнес:

— Я жду.

Индиго по-прежнему выглядел неуверенным, даже встревоженным, и Джон Папас сказал, на сей раз с нажимом:

— Ну, давайте, давайте, что вы за него просите? Сколько?

— Золото, — сказал юноша. — Мне нужно золото.

Джон Папас уставился на него и Джой тоже. Индиго немного отступил назад, ухватив рог покрепче. И сказал:

— В моей… в моей стране денег не существует, там не покупают и не продают за листок бумаги, как здесь, у вас. Но я много путешествую и вижу, что все и всегда хотят золота, повсюду. Вам придется заплатить мне золотом.

Джой расхохоталась:

— Да у мистера Папаса нет никакого золота. Кто он, по-вашему, пират?

Индиго повернулся к ней, и она отступила на шаг.

— Ни у кого больше нет золота, — сказала она. — Господи-боже, оно только в книжках и осталось.

Однако Джон Папас протянул руку, чтобы угомонить ее, и резко вымолвил:

— Подожди, девочка, и помолчи, — и затем снова к Индиго: — Так. Сколько золота?

Улыбка Индиго и его холодная самоуверенность вернулись почти мгновенно.

— А сколько у вас есть?

Джон Папас открыл рот, но тут же и закрыл его. Индиго сказал:

— Если золото — редкость, то рог — редкость еще большая. Поверьте мне.

Прежде чем кивнуть, Джон Папас долгое время вглядывался в него. «Подождите» — сказал он и ушел в темноту мастерской. Джой услышала как открылась и закрылась дверь крохотной угловой кабинки, служившей ему кабинетом. Чувствуя себя с Индиго неловко, как будто ее оставили развлекать скучного родственника, она смотрела мимо него, стараясь не встречаться с его нагоняющим тревогу взглядом. За витриной магазина виднелась плоская, горячая улица с мелькающими машинами, странно редкими, они налетали, разрастаясь в размерах, и уносились, уменьшаясь, точно кружащие в аквариуме рыбы. Освещенный кривоватой улыбкой Индиго, уныло знакомый мир за окном начинал казаться таким же нереальным, как тот, в который что ни день удалялись ее мать и отец. Джой обрадовалась, услышав шаги возвращающегося Джона Папаса.

— Золото, — сказал он. — Вы хотите золота, мальчик? Папас покажет вам золото.

Под мышкой он нес деревянный ящик, длинный, мелкий, вроде тех, с какими ходят художники, и даже пятна и мазки краски виднелись на его боках. Когда Джон Папас поставил его на прилавок, Джой услышала как что-то звонко осыпается, соскальзывая внутри, и почувствовала, что дыхание обдирает ей горло. Джон Папас вставил ключ о двух бородках туда, где, казалось, не было никакой скважины. Замок, когда повернулся ключ, не издал ни звука. Джон Папас откинул крышку и Джой увидела, что ящик наполовину заполнен старыми монетами размером от десятицентовика до доллара. На некоторых различались узоры и рисунки, другие стерлись до гладкости стеклянного шарика, но все отливали грязноватым, желто-коричневым цветом, цветом латунных накладок ящика. От монет чуть веяло сыростью, хоть они и были совершенно сухи, попахивало землей.

— Драхмы, — сказал Джон Папас. — Гинеи, кроны, соверены, золотые пятидолларовики. Здесь есть дукаты и дублоны, как в книжках про пиратов, господи, даже муидоры. Давайте рог и мы квиты.

Из-под тугих, бледных губ его чуть видны были зубы.

Увидев, что Джой не сводит с него глаз, он сурово сказал:

— Не мои, Джозефина Ривера. Моего отца. И его отца, частично. Мы греки. А быть греком — значит не знать, когда тебе придется второпях уносить ноги. Купить паспорт, визу, подмазать капитана, полицейского, пограничника. Никто тебе не поможет, никогда и ни за что, только золото. Только золото, — он с силой встряхнул ящик и монеты тяжко зашипели одна на другую.

Индиго выгреб из ящика несколько монет, повертел на ладони, разглядывая с разных сторон. Джон Папас сказал:

— Отец отдал мне их, когда умирал. Я до сих пор ни одной не продал. Ни единой, греку они всегда могут понадобиться. Теперь, за этот рог, — все. Берите, мальчик! — и он с силой ткнул ящиком в лицо Индиго.

Юноша перевел взгляд с него на Джой, потом обратно. С небрежным любопытством глянул на монеты и Джой показалось, что начальная опасливость Индиго снова распахивает глубины его темно-синих глаз. Глядя в лицо Джой, он зачерпнул полную пригоршню монет, наморщил лоб.

— Берите, — нетерпеливо повторил Джон Папас. — Решайтесь, они все настоящие, у любого скупщика вы получите за них хорошие деньги, а у коллекционера так и еще побольше.

Он втиснул ящик в руки юноши и потянулся к серебристо-синему рогу.

— Нет, — резко сказал Индиго. — Нет, этого мало.

Неожиданно повернувшись, он вложил рог в руку Джой. На миг их пальцы соприкоснулись и Джой костями ощутила нежную, жаркую дрожь.

— Играй, — сказал Индиго. — Покажи ему, почему этого мало.

Рог пахнул далекими цветами. Едва он коснулся губ Джой, как обратился в одно целое с нею, они вместе ощущали и создавали музыку и никаких перегородок не было между ними. Она не сознавала даже, что дует в рог или что пытается слепить из звуков мелодию — музыка просто была с нею, и всегда была с нею, протанцовывая на своем пути сквозь Джой. «И что-то еще было со мной», что-то окружающее ее отовсюду, долгожданное и пугающее вместе, что-то, что она сразу увидела бы, если б открыла глаза. Но глаза закрылись, как только она заиграла, и Джой держала их закрытыми, потому что какую-то ее часть снедал слепой страх.

Далеко-далеко голос Индиго сказал: «Довольно». Джой потом часто гадала, перестала ли бы она играть — или перестали бы играть на ней, — если бы он не заговорил. Дрожащими руками она положила рог на прилавок и открыла глаза. Джон Папас смотрел на нее взглядом, в котором ужас мешался с безумной радостью, а странный юноша улыбался, снимая с прилавка серебристо-синий рог.

— Мое имя Индиго, — сказал он. — Запомните меня, Папас Музыка. Возможно, я еще загляну.

И с этими словами он ушел, исчез в такой же полноте, в какой присутствовал здесь, когда Джой поворотилась, пропылесосив черную лестницу. Очень медленно она приотворила дверь, поморгала, озирая знакомый мир, но никаких признаков юноши не обнаружила. За спиной ее Джон Папас негромко сказал: «Закрой ее. Закрой ее, Джозефина».

Джой захлопнула дверь, прислонилась в ней спиной. Джон Папас стоял у прилавка, вытирая мокрый лоб. Он походил на себя в большей мере, думала Джой, чем с тех пор, как в магазине появился Индиго, но выглядел постаревшим и очень усталым. Он бесцельно перебирал в ящике старые монеты, не глядя на них.