Ольга Андреева - Там, где оживают пески (СИ)

— Зачем ты потратила на него порошок, маленькая негодница?

— Бабушка, у меня выхода не было! — жалобно всхлипнула Тия. — Я сидела на крепостной стене, а этот человек убегал от стражников. Он упал рядом с местом, где я пряталась. Нашли бы его, нашли бы и меня. И тогда…

— Сколько раз я тебе говорила, упрямая ты девчонка, что нельзя тебе туда таскаться! — стала ругаться та. — Неужели не понятно, что добром бы это все равно не кончилось…

— Но там же так красиво! — грустно посмотрела на нее Тия. — Ведь мне хочется…

Бабушка Нур только вздохнула. Вот девчонка! Знает, ведь, ее слабое место. Стоит Тии только посмотреть таким печальным, выворачивающим душу взглядом, и злости как не бывало. А что у девчонки есть в жизни, кроме воровства, худого тюфяка, да дырявой крыши в Глотке Дэва? Ничего нет, да и не будет, если не случится в ее жизни чего-то особенного, что изменит ее жизнь. Бабушка Нур теперь даже частенько жалела, что родилась с даром травницы, а не парии-предсказательницы. Своей искры она в этом тощем ребенке не чувствовала, а предсказать ее судьбу не могла. Вот и получалось, что пока маленькая Тия обречена быть воровкой на базаре Феруза. Далеко не самая завидная судьба…

— Бабушка Нур, раз уж так получилось, что мне пришлось тащить бродягу на себе через весь город, его надо поставить на ноги, иначе получится, что зря я использовала твой порошок — хитро посмотрела на нее Тия.

— И дался тебе этот оборванец! — она теперь злилась только для порядка. Повернулась в его сторону и стала пристально разглядывать. Грязные волосы разметались по сторонам, открывая лицо. Бродяга был молод. Лет двадцать, не больше. Лицо породистое, загорелое. Точеные скулы, орлиный нос, волевой подбородок. Да… если бы не грязь и кровь, но мускулы есть, и если откормить его, пожалуй, будет хорошим воином…

— Его бы помыть для начала и посмотреть, где у твоего найденыша раны. А то, под такой грязью, боюсь, это невозможно — бабушка Нур вздохнула, взяла бадью и отправилась к колодцу за водой. Слава Великой Матери, родник в оазисе Феруза не иссякал, и был достаточно мощным, чтобы напитать водой всех желающих.

Вернувшись, она прогнала любопытную Тию во двор, а сама стала отмывать бродягу. Извела почти всю бадью, но зато отмыла с его тела всю грязь. Оказалось, что незнакомец серьезно ранен в бок, и рана уже начала гноиться, кроме этого была разбита голова. Бабушка Нур нахмурилась и озабоченно потрогала его лоб. Так и есть! Начался жар. Она накрыла бродягу старой циновкой и кликнула Тию. Та сразу же объявилась на пороге. Вот коза любопытная!

— Ну что, искательница приключений, — строго проговорила бабушка Нур. — Сумела найти больного бродягу, сумей и раздобыть ему целую одежду, потому, что его лохмотья никуда не годятся. — Она увидела, как беззаботная улыбка сползла с лица Тии.

— Ладно, — вздохнула та, осознав, что поспать ей сегодня так и не придется. Пойду, пройдусь по дворам Среднего города. Наверно, что-нибудь достану… — с этими словами маленькая воровка тут же исчезла в темном переулке.

Оставшись одна, бабушка Нур разожгла очаг, поставила на него котелок и задумчиво стала перебирать мешочки с порошками из своих запасов. Сморщенное от старости, словно печеное яблоко, лицо хмурилось, тонкие губы беззвучно шевелились, читая древние заклинания. Она отослала Тию со двора не потому, что одежда бродяге сейчас была так уж необходима, а лишь для того, чтобы не мог видеть непосвященный, как творится старое мастерство чар. Потом долго стояла согнувшись над котелком, и уж забрезжил в единственное оконце ярко-рыжий пустынный рассвет, когда бабушка Нур, наконец, вылила из котелка в плошку золотистый дымящийся отвар, которым нужно было поить больного до полного исцеления. Тии, между тем, все не было. Бабушка Нур выглянула в оконце на пустой двор и поморщилась: вечно эта негодница заставляет ее волноваться…

Средний город славился меж всех воров Глотки Дэва как рог изобилия. Зажиточные ремесленники, важные лавочники, степенные пузатые чайхани селились именно здесь, поближе к внутренним стенам города и подальше от квартала нищих. Шумный и суетливый, полный богатых покупателей и бойких торговцев днем, ночью он был тих, словно море в безветренную погоду. Тишину и безмятежность лишь иногда нарушал топот стражи, что патрулировала улица Срединного города, дабы честные люди спали спокойно в своих постелях. И если днем любой, мало-мальски ловкий воришка мог легко разжиться здесь монетами из чужого кошелька, прячась в людской толпе, то по ночам сюда отваживались заглядывать далеко не все из них. Разжиться чем-то серьезным в одиночку после заката здесь было трудно, а попасть на глаза страже — очень даже легко. Но Тия, пользуясь своим малым ростом и кошачьей ловкостью, частенько захаживала сюда в сумерках, чтобы полакомиться сладкими финиками с пальм, что росли во дворах, утащить круг козьего сыра или свежих лепешек, которые беспечные хозяйки оставляли прямо на небольшом кухонном оконце, а то и добыть себе одежды, если старая совсем истиралась в лохмотья. Она же, единственная из детей-воришек, могла похвастаться тем, что так и не была ни разу поймана здесь на краже.

Тия пробралась кривыми улочками до знакомой развилки и, свернув налево, единым духом пробежала по освещенному проулку до самой базарной площади, а там быстро перепрыгнула первую попавшуюся ограду и огляделась. Ей несказанно повезло. Кто бы ни был хозяином этого дома, но он явно был богат и беспечен, надеясь на крепость своих замков. Внутри двора раскинулся целый сад. Здесь были и финиковые, и инжирные пальмы, и гранатовые деревья. Тия тихонько присвистнула, предвкушая праздник живота, но сбор поспевших фруктов можно отложить на потом, а пока… Она двинулась к бельевой веревке в глубине двора, на которой была оставлена выстиранная одежда. Тия подошла к веревке вплотную и растерянно огляделась. Она никак не могла определиться, какую одежду брать. Бродяга был высок и худ, как богомол, а потому, все то, что она сейчас видела перед собой, могло вместить двух таких людей. Помявшись еще немного, она выбрала самую узкую курту и самые маленькие шалвары, горячо надеясь, что незнакомец в них не утонет. Затем решительно сорвала с веревки еще и пеструю дупатту и завязала в ее краденое.

Тия, тихонько окликнув Мушил, которая поедала финики на пальме, набила себе глубокие карманы сладкими фруктами и собралась было перелезать обратно, но зазевавшись на секунду, споткнулась о горшки, что сушились у самой стены. Горшки, громко звякнув, повалились на землю, и в предрассветной тишине это прозвучало будто удар грома. В доме послышалась возня и невнятная ругань — похоже, хозяин проснулся, Аш его раздери! Тия с разбегу взобралась на стену и спрыгнула вниз в тот самый момент, когда дверь дома распахнулась и ей вслед понеслись громкие проклятия вперемешку с криками «Стража!».