Алла Гореликова - Четыре жезла Паолы

Кто завез к ним песню морячек архипелага, уже никто не помнил: девушки учились, уходили в первую миссию, ставили первый жезл — и покидали школу. А их песни оставались. Именно эту Паола любила больше остальных. Как всегда, ее голос задрожал на первых словах — о старой морячке, провожающей сына в море, о девушке, провожающей любимого, о двух платках, черном и белом, машущих вслед рыбацкой лодке. О коварстве волн, внезапных шквалах, о морских обитателях, которые ой как не любят чужих. «И буду ждать далекий белый парус и слушать ветер дальних островов…»

Это была грустная песня, но она странно отличалась от других, таких же грустных. В тех, других, чаще всего были только горе и тоска покинутых женщин и еще иногда надежда на возвращение, на встречу. А эта обещала чудо. Не то чудо, какое подвластно магам, прорицательницам или им самим, крылатым девам, и тем более не то, коего можно, если истово веришь, ждать от Всевышнего. Чудо странствий, открытий, чудо бесконечно опасного, но при этом и бесконечно удивительного мира.

«И наши дети будут слушать сказки о теплом ветре дальних островов…»

Это была красивая песня.

— Нет, — задумчиво произнес Фабиан, — такое не по мне. В море слишком мало зависит от тебя. Одно дело сражаться и погибнуть в неравном бою, но против волн и ветра не спасет честная сталь, и я не хотел бы пойти на корм морским тварям.

— Да, братец, — согласился Гидеон, — рыцари не для моря, а море не для рыцарей. Там другая храбрость. Вот помню, как-то один забредший в наши казармы ассасин такого наплел…

Умел ли неведомый Паоле ассасин рассказывать, или Гидеон сам разукрасил его речь жутенькими подробностями, но история вышла из тех, от каких мороз гуляет по коже и собирается в ледяной ком под ложечкой. Тоже — хоть балладу сочиняй. О том, как посланца Империи, отправленного далеко-далеко, к неведомому народу с тайной миссией, богомерзкой волшбой обратили в камень и сбросили под воду. Как стоял он там, покрываясь зелеными водорослями и обрастая ракушками, словно днище ушедшего в плавание корабля. Не дышал, не двигался, не чувствовал — статуя статуей, вот только все видел и все слышал, — а вокруг плавали огромные пятнистые рыбы, и свивали щупальца кольцами гигантские кракены, баламутя песок на дне, и мерфолки, морской народ, пели свои жуткие песни, от которых моряки теряют разум. О том, как смотрел он, не в силах ни помочь, ни отвернуться, на гибель несчастных мореходов, на то, как человеческая горячая плоть становится пищей морским тварям. Пока не нашелся смельчак, снявший с несчастного заклятие и спасший из страшных глубин океана… Да, думала Паола, это тоже была бы красивая песня — страшная, но полная чудес.

— Я бы хотела увидеть море, — тихо сказала Паола. — Услышать, как ревут волны, разбиваясь о скалы, как плещет прибой на песчаных пляжах.

Ольрик обернулся к ней, глянул остро и пристально. Обронил:

— На островах найдется работа жезлоносице. Илдрамский архипелаг, например, почти совсем не исследован, а ведь там сходится добрая треть морских путей Империи. Даже берега не нанесены толком на карты, а уж в глубь островов и вовсе мало кто заглядывал. Земли, пригодные для жизни, заняты варварскими племенами, в дебрях и топях обосновались болотные твари, а может, и кто похуже. То же и с островами Луннарка — только и знаем, что они где-то на востоке. Если верить записям Луннарка, там спокойное море и богатые ресурсами земли. Проверить никто пока не сумел.

— Я бы хотела, — повторила Паола.

Дорога стелилась под ноги ровным полотном — день, другой, третий. Затем гладкая степь вдруг сморщилась холмами, вздыбилась в скалистые предгорья, стык земель Империи и Горных кланов. Теперь отряд двигался тихо, высылая вперед дозорных: здесь исстари пошаливали разбойники. Конечно, мелкие банды в три-четыре, а хоть бы и в десяток человек на рыцарей не полезут. Но если банда большая, да парочка магов-отщепенцев к ней прибилась, да еще, скажем, ограбили какого торговца или древний могильник, запаслись артефактами…

— Бдительность, — смеялся Гидеон, привставая на стременах и озирая дорогу и окрестности, — бдительность, милая Паола, и еще раз бдительность.

Именно Гидеон однажды в предвечерних сумерках заметил, как в расщелине между двух холмов стая зеленокожих насела на великана. Гиганту было тесно, он едва ворочался, с трудом поспевая отбиваться от орочьих топоров, а уж размахнуться и ударить ответно и вовсе никак бы не смог. А с вершины холма сыпали стрелами гоблинские лучники: пускай толстую великанью шкуру даже эльфийская стрела навряд ли возьмет, но и комариный укус — а уж тем более сотня комариных укусов — может в решающий момент из досадной мелочи превратиться в мелочь смертельную.

Ольрик остановил отряд и, не тратя времени на объяснения, накрыл разрядом вершину холма. Потом — другую. Вместе с гоблинами. Паола молча восхитилась: сильный маг их учитель, не всякий может на таком расстоянии… Гидеон с Фабианом переглянулись и развернули коней к холмам; за ними поскакали прочие рыцари.

— Охраняйте обоз, — скомандовал Ольрик готовым кинуться следом сквайрам и ученикам. Взглянул на Паолу в явном раздумье.

— Я могу там понадобиться. — Паола не спрашивала: к чему спрашивать об очевидном. — Я могу лечить.

Ольрик кивнул. Паола взмахнула крыльями, устремляясь к месту схватки; старый маг легко бежал с нею рядом.

Орков оказалось четверо. Еще один, пятый, лежал измочаленной грудой у ног великана. Правда, эти четверо были из матерых, а узкая расселина сводила на нет численное преимущество людей. Когда Ольрик с Паолой добрались до холмов, с орками рубились Фабиан и горячий, верткий, словно ртуть, Джастин. Гидеон сидел в сторонке, кривясь и прижимая руку к окровавленному боку. Остальные столпились у входа в расщелину, готовые сменить товарищей, но бессильные помочь им. Великан уже не мог стоять на изрубленных ногах, и похоже было, что два занятых им орка совсем скоро его добьют и развернутся к людям.

Паола ухватила эту картину единым взглядом, лишь на мгновение замедлив полет. В следующий миг крылья сами понесли ее к Гидеону. Черноволосый рыцарь поднял взгляд навстречу, попытался улыбнуться… Паола взмахнула крыльями, сосредоточив всю себя в одном желании: волей Неба, именем Всевышнего, исцелись! Слабое сияние окутало Гидеона — и исчезло. Ее целительские силы были слишком малы. Кровь продолжала течь, побледневшие губы рыцаря кривились, сдерживая стон. Но Паола чувствовала: немного, пусть совсем немного, но подействовало! Исцеление идет изнутри, напомнила себе Паола, сразу и не будет ничего видно. Если задета кость, так и сращивать нужно сначала кость, а уж потом — мясо и кожу! Паола глубоко вздохнула, отгоняя всплеск паники. У нее получится! Просто не сразу…