Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 1

Трактирщик пожал плечами.

— Вот нутром чую.

Грейм сурово поджал губы и угрюмо кивнул.

— Что ж, рад, что не только мое нутро это чует.

Потом заставил себя улыбнуться и принялся подворачивать рукава рубашки.

— Однако, пока светит солнце, надо косить сено!

Вскоре заехали Бентоны с телегой поздних яблок. Трактирщик купил половину того, что они привезли, и весь следующий час занимался тем, что перебирал и сортировал яблоки.

Самые зеленые и крепкие отправились в кадки в подвале. Заботливые руки трактирщика выложили их ровными рядами, пересыпая опилками, и заколотили крышки. Более спелые отправились в кладовку, а побитые и помятые пошли на сидр. Их порезали на четвертинки и покидали в огромное жестяное корыто.

Пока рыжий перебирал и упаковывал яблоки, он выглядел спокойным и довольным. Но, если приглядеться, было заметно, что, хотя руки его были заняты, глаза смотрели куда-то в пространство. И хотя он был спокоен и даже улыбался, улыбка эта была безрадостной. Он не мурлыкал и не насвистывал за работой. И не пел.

Управившись с переборкой, он поволок жестяное корыто через кухню к черному ходу. Стояло прохладное осеннее утро, за трактиром был маленький, уединенный тенистый садик. Коут вывалил четвертинки яблок в деревянный пресс и опустил массивную крышку на винте до тех пор, пока она не перестала свободно двигаться.

Коут засучил длинные рукава рубахи выше локтей, ухватился длинными изящными руками за ручки пресса и принялся крутить. Крышка пошла вниз, сначала сдавливая, потом дробя яблоки. Повернуть — перехватить. Повернуть — перехватить.

Если бы кто-то мог видеть Коута, он бы непременно заметил, что его руки не похожи на мясистые руки обычного трактирщика. Когда он тянул и толкал деревянные ручки, на предплечьях вздувались мышцы, тугие, как канаты. На коже виднелось множество накладывающихся друг на друга старых шрамов. Большинство из них — бледные и узкие, как трещинки на зимнем льду. Другие были багровые и злые, отчетливо выделявшиеся на бледной коже.

Руки трактирщика толкали и тянули, толкали и тянули. Слышалось лишь мерное поскрипыванье дерева и дробный стук струйки сока, текущей в подставленное ведро. В этих звуках был ритм, но музыки не было, и взгляд трактирщика казался отстраненным и безрадостным, и его зеленые глаза сделались настолько бледными, что могли бы сойти за серые.

Хронист спустился в общий зал «Путеводного камня» со своим плоским кожаным портфелем на плече. Стоя в дверях, он нашел взглядом рыжеволосого трактирщика, который склонился над стойкой и усиленно корпел над чем-то.

Хронист вошел в зал и кашлянул.

— Извините, что я так заспался, — начал он. — Боюсь, что…

Он запнулся, увидев, что находится на стойке.

— Вы что, пирог печете?

Коут, который деловито защипывал кромку, поднял голову.

— Нет, пирожки. А что?

Хронист открыл было рот, подумал и снова закрыл. Его взгляд метнулся к мечу, который висел на стене за стойкой, серый и безмолвный, потом к рыжеволосому человеку, который по-прежнему старательно защипывал пирожок.

— И с чем же пирожки?

— С яблоками.

Коут выпрямился и принялся аккуратно накалывать готовые пирожки вилкой.

— А вы знаете, как сложно испечь по-настоящему вкусные пирожки?

— Вообще-то нет… — признался Хронист, потом с тревогой огляделся по сторонам. — А помощник ваш где?

— Да бог знает, где его может носить, — сказал трактирщик. — А ведь это достаточно непросто. Я имею в виду, печь пирожки. Можете себе представить, оказывается, там столько тонкостей! Вот хлеб испечь несложно. Суп сварить несложно. Пудинги там всякие. А пирожки — это сложно. А ведь ни за что не подумаешь, пока сам не возьмешься их печь.

Хронист неуверенно кивнул, не зная, чего от него ждут, сбросил с плеча портфель и уселся за ближайший столик.

Коут вытер руки фартуком.

— Когда давишь яблоки на сидр, потом остается такая влажная масса, знаете?

— Мезга-то?

— Мезга-а! — с глубоким облегчением повторил Коут. — Так вот как это называется! А что с ней делают после того, как весь сок отжат?

— Ну, из виноградной мезги можно сделать слабое вино, — сказал Хронист. — Или масло, если ее у вас много. А яблочная мезга практически ни на что не годится. Можно использовать ее как удобрение или как мульчу, но и то и другое получается так себе. Обычно она идет на корм скоту.

Коут кивнул. Лицо у него было задумчивым.

— Вот и мне так казалось, что вряд ли ее просто выбрасывают. Здесь все идет в дело так или иначе. Мезга… — повторил он снова, как будто пробуя слово на вкус. — А то я уже два года мучаюсь, не могу узнать, как это называется.

Хронист посмотрел на него озадаченно.

— Да вы могли бы спросить у кого угодно, это все знают!

Трактирщик нахмурился.

— Ну, раз все это знают, значит, спрашивать мне было нельзя ни в коем случае!

Где-то хлопнула дверь, послышался беззаботный, залихватский свист. В дверях кухни появился Баст, в руках у него топорщилась охапка ветвей остролиста, завернутая в белую простыню.

Коут угрюмо кивнул и потер руки.

— Отлично! Теперь мы, значит… — тут его глаза сузились. — Ты что, взял хорошую простыню?!

Баст взглянул на сверток.

— Ну-у, Реши, — ответил он, — зависит от ситуации. У тебя есть похуже?

Трактирщик гневно сверкнул было глазами, потом вздохнул.

— Ладно, думаю, это неважно…

Он вытянул из свертка одну длинную ветку.

— И что теперь с этим делать?

Баст пожал плечами.

— Сам не знаю, Реши! Я только знаю, что, когда ситхе выезжали на охоту за кожаными плясунами, они надевали венки из остролиста…

— Нет, расхаживать в венках из остролиста мы не можем, — решительно ответил Коут. — Разговоры пойдут…

— А мне плевать, что там подумает местное мужичье! — проворчал Баст, принимаясь сплетать вместе несколько длинных гибких веток. — Когда плясун забирается в твое тело, ты становишься все равно что марионетка. Они могут заставить тебя откусить себе язык, если захотят!

Он приложил к голове наполовину сплетенный венок, примерил, наморщил нос.

— Ой, колется!

— В легендах, которые я читал, — заметил Коут, — говорится, что остролист также заточает их внутри тела, не давая выйти наружу.

— А что, разве нельзя просто носить на себе железо? — спросил Хронист. Двое, стоявшие за стойкой, удивленно воззрились на него, как будто почти забыли о его существовании. — Ну, в смысле если это фейелинг…