Юлия Андреева - Дорога к саду камней

За его спиной зашуршало, и первая заметившая хозяина девушка почтительно встала на колени.

- Отдыхай, старый пьяница, - добродушно похлопал его по плечу Кияма, - через несколько дней я соберусь с мыслями, вызову тебя в замок и расскажу о нем. - Даймё повернулся ко все еще коленопреклоненной служанке и, когда та подняла голову, погладил ее по щеке. - Позови ко мне мою младшую наложницу, - весело попросил он, все еще вглядываясь в почти что черные глаза оробевшей перед ним девушки. И когда та поспешно поднялась и убежала исполнять приказание, Кияма вплотную приблизился к лицу своего секретаря.

- Через несколько дней ты узнаешь, кто тот другой, что явился сюда из грядущего, из... - Он махнул рукой и вернулся в свои покои, оставив ошарашенного Такеси в одиночестве.

Как же прекрасны ночи в Японии, боже, как же они прекрасны! Луна нынче похожа на лодочку с бойко задранным носом, джонка, да и только. Плывет она в черном-пречерном море в окружении прекраснейших в мире звезд. А звезды все как на подбор огромные, окруженные какими-то чудными ореолами, точно лики ангелов небесных нимбами.

В такие ночи ясно понимаешь, что Бог действительно есть. Неважно - японский это бог или какой еще. Кто-то ведь должен был создать всю эту красоту.

Капельки росы на кустах светятся в лунном или звездном свете. В каждой свой оттенок, своя история, своя тайна. Внизу поблескивает вода. Змеится черно-серебряная шкура величественной змеи-реки, выгибается, вьется, унося в неведомые дали наши сны и мечты, все, о чем думают люди, смотрясь в ночные реки.

Царица-ночь закрывает бархатной накидкой Хоро мир, чтобы влюбленные могли наконец остаться в одиночестве.

В богатых домах еще горит свет, отчего сами дома кажутся прозрачными, за их стенами - театр теней. Разыгрываются величественные драмы этого времени.

В прошлый раз, в прошлой далекой жизни, в недосягаемом сейчас прошлом, или будущем, если смотреть отсюда, из семнадцатого века, Ал бывал в Иокогаме в составе русской делегации. Тогда река была украшена синими огнями, расположенными в ночи во всю длину набережной, подобно удивительным бусам. А вот там по правому берегу тянулась аккуратненькая аллейка с деревьями, ветви и стволы которых были перевиты гирляндами с белыми лампочками. Под деревьями в гранитной набережной были сооружены крошечные квадратные прудики с красными карпами. Прудики соединялись канальчиками, что давало возможность огромным рыбам переплывать из одного насиженного местечка в другое.

Ночь, а деревья не спят над рекой.

Их одели в костюмы из горящих лампочек.

Красиво.

Молодежь тусуется,

поет под гитару, пробует брейк.

Но только не спится старым,

видавшим виды деревьям

над рекой.

Сейчас весь правый берег покрывал густой лес, а не те хиленькие деревца...

Ал снял с головы кожаную тесемку, позволяющую держать волосы в подобии самурайского пучка, помотал головой с длинными светлыми волосами.

Когда-то давно, шестнадцать лет назад, он, двадцатидевятилетний питерец, жил себе, не зная забот. Играл в компьютерные игры, тусовался с игровиками и инсталляторами, занимался конным спортом, дзюдо, учился владеть холодным оружием. И мечтал, страстно мечтал оказаться однажды в Японии начала семнадцатого века, в период становления третьего сегуната Эдо бакуфу - сегуната великого Токугава, о котором писал в свое время Джеймс Клавелл.

Говорят же - бойтесь желаний своих, ибо они исполняются. Впрочем, Ал не боялся. Не боялся брать у мужа сестры сомнительный эликсир, якобы способный перенести его в эпоху своего кумира, не боялся затем делать первые шаги в этом мире. На шее его висел амулет с обратным билетом, поэтому он не боялся почти ничего.

То есть, наоборот, теперь, когда Ал обжился и привык в Японии, он боялся как раз возвращаться. Он любил и был привязан к своей растолстевшей от частых родов жене Фудзико, обожал четверых детей, двое из которых были его родными.

Боялся оставлять их одних, боялся, что кто-то, видя его счастье, может попытаться разрушить его. Смертельно боялся за жену, когда вдруг начались преждевременные роды, и тройня застряла у нее поперек живота. Тогда, ходя вокруг дома и пытаясь по отдельным звукам понять, что же у них там на самом деле происходит, Ал мучительно страдал оттого, что больно ей. В этот момент он с охотой поменялся бы местами с любимой женщиной, но Бог - ни японский, ни русский - не дал ему такой возможности.

Потом вышел замковый доктор и предложил выбрать из двух одинаково ужасных вариантов один: либо он достанет детей из чрева, разрезав их внутри на куски, и спасет этим самым Фудзико, либо вскроет ей живот и вытащит еще живых детей, но тогда уже не будет возможности спасти любимую.

Умирая от жалости к еще не рожденным, но уже таким дорогим им детям, Ал все же приказал спасать любимую женщину. И, чудо, по кускам удалось вытащить только двоих первых девочек, третьего, пацана, доктор аккуратно повернул, после чего Амакаву благополучно появился на свет божий, а Фудзико осталась жива.

С тех пор они стали жить всемером, не считая слуг и частенько наведывавшегося проведать внучек и правнуков деда Фудзико и Тахикиро Хиромацу. Семеро - это он сам, Фудзико, старший приемный сын Минору, дочка Гендзико (оба ребенка на самом деле дети Фудзико от первого брака, официально его дети), дочка Марико, сын Амакаву и наложница Ала и одновременно с тем сводная сестра Фудзико Тахикиро. Крепкая и дружная семья.

Еще один ребенок, родившийся на следующий год после Марико, умер в младенчестве. И о нем почти не вспоминали.

Ал отлично знал, что готов жизнь отдать за своих домашних, и даже за старого брюзгу и убийцу каких мало Хиромацу, но одновременно с этим он не переставал думать о возможности возвращения.

Госпожа Осиба склонила красивую головку на грудь спящего юноши. Ее новый любовник был поистине прекрасен, стройный и обворожительный, точно женщина, вакасю обладал потрясающим голосом и исполнял женские роли в театре Кабуки. Осиба погладила нежную кожу юного красавца, устраиваясь удобнее. Прошлая ночь была волшебна, и они творили настоящие чудеса. Светила луна, благоухали пионы под окном, в саду пели птицы, а в соседнем домике спала ее крохотная дочь, которую не могли не привлечь доносящиеся из беседки звуки.