Ольга Ксенофонтова - Иноходец

— Барон, что тут происходит? — вышел, держась за перевязанную тряпкой голову, советник Пралотта, какой-то сильно помятый и нездоровый. — О боги… что с ним? Кто его так? Этот зверь?!

— Зверь мертв, — деревянным голосом отвечало явление. — Я убил его.

Все ахнули.

— То есть, как убил? — обрел дар речи барон. — Один?

Барон был все же человеком практического склада, и ему приходили на ум все новые и новые вопросы. Советник лишь немногим опередил медленно соображающего Рос-Брандта. Подойдя к окровавленному, дышащему, точно загнанная лошадь, мужику с проволокой, Пралотта процедил, сузив опухшие от слез и лекарств глаза:

— А где доказательства?

— Что? — переспросил тот.

— То! Где шкура зверя, где хотя бы лапа или голова, или коготь? Откуда нам знать, кого ты там убил, а?

— Это был волк, — упрямо повторил человек. — Большой волк.

— А может, ты просто большой лжец? А?!

Пралотта нервно, с подскоком, обернулся и похлопал в ладоши, кивком головы подзывая охрану барона:

— Ну-ка, молодцы, связать да в телегу этого «героя»!

— Эй, — запротестовал Рос-Брандт, — он мой человек! Он вообще единственный кузнец на три поселка. В какую телегу? За что?

Теперь советник, изогнувшись подобно кобре, бочком подвинулся к новой жертве.

— А что, по-вашему, я должен отвечать ее величеству Клементине Первой?! Дескать, все в порядке, верьте мне на слово? Предъявлю хотя бы вашего клоуна, авось дадут ему медаль! После дознания. В телегу! Ну?! Кто хочет ослушаться? Мое слово — слово императрицы!

Барон обреченно махнул пухлой ручкой. Охрана не очень охотно начала с четырех сторон подходить к кузнецу. Он не двигался, но четверо вооруженных мужчин не понимали, почему так слабо надеются на успех предприятия.

Джерард плохо воспринимал и истерику Пралотты, и малодушие барона, и колебания людей, не знающих, сочувствовать или поглумиться, и угрожающую поступь солдат. Он ЗНАЛ, как знал про волка — если пожелать, можно уйти, абсолютно без повреждений. Он ЗНАЛ, что справится со всеми четырьмя и еще с десятью, если понадобится, и содрогался от того, как услужливо заиграли мышцы. Тело принимало вызов. Сам он, Джерард, не принимал. Сдерживался: инстинкт подсказывал, что убить всех, до последнего человека, ему будет проще даже, чем черного волка. Ему угрожают, а прямая угроза, ЗНАЛ он, дает право на сопротивление по усмотрению. Стоит только ударить раз — больше не остановить проснувшегося незнакомца, не стреножить остатками беспамятства. Надо покориться, надо. Люди не виноваты, что спасли и вытащили из морозного леса такого монстра.

— Больше никаких смертей, — прошептал Джерард, закрывая глаза и ощущая веревки на теле, веревки, которые и сейчас еще можно порвать.

Давай, молили подрагивающие мышцы. Повеселимся. Мечи ковать не так интересно, как мечи использовать.

— Больше никаких смертей, — повторял связанный, не глядя на грубо обтирающих его водой охранников.

И ЗНАЛ, что слово не сдержит. Пралотта подошел, посмотрел и со смешком потрепал по заросшей щетиной щеке.

— Мы едем в столицу, «герой». Мыслил ли ты о таком счастье у своей чадящей печки? Многие отдали бы полжизни, чтобы хоть на мгновение ступить на улицы Сеттаори.

Потом явился и барон.

— Прости, слышишь? Но ты человек пришлый, а этот же… он же тут все с лица земли, если что… а у меня солдат только шесть десятков, не разрешают в баронствах больше держать.

— Ему нужен виноватый, — успокоил совесть барона Джерард. — Очень переживает из-за той девочки. Ему нужна цель, чтобы не помешаться, чтобы верить, что все не напрасно.

Сочувствующая кухарка, глядя извиняющимися голубыми глазами навыкате, бросила поверх его перевязанного, точно колбаса, тела лохматую шкуру, а под шкуру поспешно спрятала сверток, горячий на ощупь и приятно пахнущий.

Пралотта, сразу посвежевший, развернул кипучую деятельность.

— Гляди, какой извозчик у тебя будет, убийца волков. Сам советник первой категории!

Видимо, наплевав на останки красотки-кареты в сарае, Пралотта покидал багаж в ту же телегу и легко взлетел на передок. Повар и лакей едва-едва успели угнездиться в шаткой повозке, в ужасе созерцая хозяина.

— Н-но! — с удальцой свистнул он и нахлестнул битюгов. — Прощайте, Рос-Брандт! Я сообщу ее величеству о вашем содействии.

Барон подумал, не сплюнуть ли вслед, но удержался. Сам же писал, сам жаловался, просил следователя. Ох, ну его, связываться с высшей властью!

Шкура хорошо сохраняла тепло, исходящее от свертка с едой. Эх, сердобольная женщина, а не подумала, как я буду есть со скрученными руками? Хоть за сугрев спасибо. Что тут еще мешает, прямо под бедром? Острое, угловатое… Ах, да, вредина Анторж принес сумку с единственным имуществом, найденным рядом с ним, бродягой, в лесу — резным намертво закрытым ларцом. Тоже, должно быть, магия. Ларец до сих пор не обнаружился в памяти. Джерард смежил веки, позволяя картинкам, звукам и обрывкам ощущений заполнить мозг. До столицы явно далеко. Это хорошо. Я буду вспоминать. Надо вспомнить все до конца. Что такое Иноходец, почему в лесу дыра, почему музыка. В столице Сеттаори находится эта Хедер, знакомое имя.

Пралотта разошелся до такой степени, что дожал тяжеловозов до подобия галопа, и, подпрыгивая на кочках, мурлыкал под нос некую мелодию. Под эту фальшивую песенку Джерард попытался нащупать то же состояние транса, что и на поляне, при открывшейся, празднично звучащей дыре. Он представил бликующую поверхность памяти водоемом, бассейном и, глубоко вдохнув, начал погружение. Нужно выверить глубину. Нужно коснуться самого, самого дна. Даже если оно очень, очень далеко во времени. Ныряльщикам необходим балласт. Пусть им будет первое заставившее вздрогнуть имя. Камнем — вниз, ко дну. Джерри. Джерри… Джерри…

Советник глянул через плечо — арестованный спал. Лишь бы не замерз по пути. Герой.

Лицедеев хоронят за оградой. Джерри всегда это знал.

Не знал только, что — бросают в яму, точно собаку и лишь притрушивают сверху землей. Так, не землей, придорожной пылью.

И священник на крыльце церкви умышленно косится в сторону — а то вдруг подумает балаганное отродье, что благословляет, да и обрадуется.

— Прощай, отец, — тихо сказал Джерри, преклонив колени, как подобает сыну, и под прикрытием этой торжественной позы быстро и тщательно, по кроличьи, закопал в крошечный холмик самое драгоценное, что имели бродячие актеры — вышитую маску, именуемую на жаргоне Волшебником. Дорогая вещь. Можно сказать, реликвия.