Вальтер Моэрс - 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь

Страх. И вот теперь я впервые оказался один в темноте. С наступлением ночи в сознание мое прокралось чувство, о существовании которого я раньше не подозревал. Страх!

Очень неприятное чувство, словно сама тьма просачивается под кожу и течет потом вместо крови по жилам. Раскидистые зеленые пальмы, которые при свете дня так славно покачивались на ветру, превратились вдруг в гигантских свирепых страшилищ, неприветливо машущих мне своими кошмарными лапами.

На небе появился тонкий серп луны, который поразил меня ничуть не меньше, чем все остальное. Ведь при ярком освещении на борту пиратского корабля у меня еще никогда не было возможности его созерцать. Ветер завывал в чаще пальмового леса, превращая его в стаю шипящих чудовищ, тянущихся ко мне холодными длинными пальцами. И тут мне вспомнились химериады.

Я попытался выбросить их из головы. Не тут-то было. Ах, как не хватало мне в тот момент диких воплей карликовых пиратов и ослепительных разноцветных огней у них на корабле. Огней, которые бы прогнали химериад. Мне стало ясно, что моя молодая жизнь зашла в беспросветный тупик. Что может быть хуже, чем всеми покинутым, нагим, одиноким сидеть посреди темного незнакомого леса и дрожать от панического страха. Внезапно в лесной чаще забрезжили какие-то подозрительные огоньки. Зеленые, змееподобные, поначалу они были еще далеко от меня, но довольно быстро приближались. При этом от них исходил странный электрический треск, а время от времени слышался даже мерзкий блеющий хохот, подобный тому, что издают некие рогатые существа, живущие на дне колодцев. Именно так — мне рассказывали карликовые пираты — и выглядит приближение химериад.

ХИМЕРИАДЫ. Химериады являются одной из разновидностей довольно многочисленного отряда так называемых вредных существ (см. также: паук-ведун, пещерный тролль, боллог), объединившего всех непривлекательных обитателей Замонии и ее окрестностей, смысл жизни которых заключается прежде всего в том, чтобы вызывать страх и ужас у своих менее агрессивных земляков, что проявляется в ярко выраженной асоциальной форме поведения, то есть в стремлении разрушать всякую гармонию и повсюду сеять раздор и смуту. По внешним признакам химериады разделяются на противных, очень противных и невыносимо ужасных, а появляются они, как правило, не в одиночку, а целой толпой, издающей самые жуткие звуки и леденящее душу пение. Жертвами химериад становятся чаще всего самые слабые и беззащитные существа, над которыми можно вволю безнаказанно поглумиться.

Первые слезы. Это было уже слишком. Я почувствовал, как к горлу подступила горячая волна. Глаза, рот и нос наполнились теплой жидкостью, и мне не осталось ничего другого, как дать выход распиравшему меня изнутри потоку, — я заплакал. Впервые в жизни я плакал! Огромные соленые слезы одна за другой катились по моей шкуре, в носу хлюпало, и все тело сотрясалось в такт рыданиям. Окружающий мир перестал существовать. Обступившие меня химериады, темнота, страх — все это отошло на второй план, пасовало перед неистовым натиском вырывающихся наружу чувств. Я то тихо всхлипывал и причитал, то принимался топать ногами и кричать во все горло. Двумя горными потоками слезы текли по моему телу, и на шкуре вскоре не осталось ни одного сухого волоска. Я весь без остатка предался своему горю.

Затем пришло успокоение. Слезы мои постепенно иссякли, сотрясавшие меня волны рыданий утихли. По телу распространилось приятное тепло и усталость. Страх исчез. Мне даже хватило храбрости поднять голову и взглянуть опасности в лицо. Химериады обступили меня тесным полукругом: шесть или семь полупрозрачных существ, мерцающих призрачным, фосфорическим светом. Извивающиеся руки и ноги вяло болтались на их телах, словно сдутые велосипедные камеры. Существа еще несколько секунд таращились на меня молча, даже изумленно. А потом начали аплодировать.

Скажу вам со всей откровенностью, химериады и вправду представляли собой крайне непривлекательное зрелище. Их аморфные, растекающиеся тела, легкие электрические разряды, которыми они били любого, кто имел неосторожность подойти слишком близко, тонкие, пронзительные голоса и прежде всего, конечно же, извращенное стремление получать удовольствие от страха слабых и беззащитных — все это было в высшей степени гадко. Потом еще неприятный запах гнилого дерева, который они распространяли вокруг себя (следствие определенной среды обитания), не говоря уже о необычном, а точнее, жутчайшем способе насыщения. Но об этом позднее.

Да, химериады были последними существами на свете, с которыми стоило бы водить дружбу. И все же я пошел вместе с ними. А что мне еще оставалось делать?

Я не понял ни слова из того, что они говорили, — их язык я не понимаю и по сей день, но мне вскоре стало ясно, что они предлагают мне следовать за ними. Рассудив здраво, что это наименьшее зло, которое в моем положении могло со мной приключиться, — действительно, кто знает, какой вред они могли бы мне еще причинить, — я согласился.

Химериады быстро скользили среди деревьев, похожие на зеленых, прозрачных змей, без труда, даже с некоторым изяществом огибая любое препятствие. Если же оно оказывалось слишком большим, как, например, обрушившийся кусок скалы или гигантский ствол, они просто просачивались сквозь него, как сквозь облачко легкого тумана.

Мне было бы ни за что за ними не угнаться, и я бы отстал и, вероятно, заблудился один в лесу, но химериады время от времени останавливались и вежливо ждали, пока я их догоню. Дожидаясь меня, они распевали свои чрезвычайно неприятные заунывные песни, поэтому я был рад, что не понимаю слов.

Кладбище поваленных деревьев. Я уже чуть не валился с ног от усталости, мой мех был покрыт толстым слоем листвы, колючек, каких-то семян и мелких сучков, когда мы наконец добрались до цели. Это была просторная поляна в лесной чаще. На ней громоздились сотни поваленных стволов гигантских деревьев, испускавших довольно сильный гнилостный запах. Кладбище мертвых деревьев, населенное сотнями, а может быть, даже тысячами химериад. И это место на ближайшее время должно было стать моим домом!

Вскоре выяснилось, что химериады пригласили меня к себе не бескорыстно. В ту же самую ночь своими красноречивыми пантомимами они доходчиво объяснили мне, что я должен буду для них делать. Мне предстояло плакать.