Майкл Муркок - Меч и жеребец

юбки. Воины пили вино. За ними Корум увидел бегущую ему навстречу Медбх.

   Миновав группу воинов, она остановилась прямо перед  ним  и  нерешительно

коснулась рукою его плеча.

   - Я искала тебя в наших палатах, но ты уже ушел.  Нам  нельзя  ссориться,

Корум.

   Вмиг дурное настроение покинуло Корума. Засмеявшись, он обнял  Медбх,  не

обращая никакого внимания на сидевших рядом горцев.

   - Больше мы ссориться и не будем, Медбх. Во всем виноват только я.

   - Не надо никого винить. Никто ни в чем не виноват.

   Она поцеловала его. Губы ее были теплыми и мягкими.  Все  страхи  тут  же

улетучились.

   - Женщины владеют великою силой, - сказал Корум. - Только что я говорил с

Ильбриком о магии ж чудесах. Величайшее же из чудес - женский поцелуй.

   Она изобразила на лице удивление:

   - Ты становишься сентиментальным, о, Сидхи.

   Медбх  выскользнула  из  его  объятий,  но  тут  же  засмеялась  и  вновь

поцеловала его.

   Держась за руки, они пошли по лагерю, то и дело  приветствуя  знакомых  и

отвечая на приветствия тех, кто узнавал их.

   На  краю  лагеря  было  оборудовано  несколько  кузниц.  В  топках  ревел

раздуваемый мехами огонь. По наковальням  мерно  ударяли  молоты.  Огромные,

обливающиеся потом кузнецы добела раскаляли  куски  металла.  Все  они  были

одеты в длинные кожаные фартуки. Здесь же был и Гоффанон. В  одной  руке  он

держал огромный молот, в другой  -  клещи.  Карлик  был  увлечен  беседой  с

чернобородым мабденом, в котором Корум узнал Хайсака, кузнеца  по  прозванию

Нагрей-Солнце (считалось, что Хайсак стащил кусочек Солнца, что и  позволило

ему стать превосходным кузнецом).

   В ближней топке калилась длинная полоса металла. Гоффанон и Хайсак  время

от времени посматривали на нее, о чем-то горячо споря.

   Корум и Медбх не стали мешать им, они молча наблюдали за происходящим.

   - Еще шесть ударов сердца, и он будет готов, - сказал Хайсак.

   Гоффанон улыбнулся.

   - Ты ошибаешься, Хайсак, - не шесть, а шесть с половиной.

   - Я тебе верю, Сидхи. Ты уже показал свое умение.

   Гоффанон просунул клещи в топку, ухватил имя раскаленную полосу и  быстро

выдернул ее из огня. Хорошенько рассмотрев ее, он довольно заметил:

   - Все в порядке.

   Хайсак так же внимательно осмотрел раскаленную добела полосу  и  согласно

кивнул:

   - Что хорошо, то хорошо.

   Гоффанон радостно улыбнулся и, обернувшись, заметил Корума. - А-а,  Принц

Корум! Ты пришел вовремя. Смотри.  -  Он  поднял  раскаленную  полосу,  что,

поостыв, стала кроваво-красной. - Как ты думаешь, Корум, что это такое.

   - Я полагаю, это меч.

   - Это лучший меч из всех мечей,  что  когда-либо  ковались  в  мабденских

землях! Вот уже неделю мы бьемся над ним. Между прочим, мы делали его вместе

- я и Хайсак. Это символ древнего союза мабденов и сидхи. Разве он не хорош?

   - Он прекрасен, Гоффанон. Гоффанон принялся  размахивать  красным  мечом.

Металл загудел.

   - Его еще нужно закаливать, но это уже пустяки. И еще -  ты  должен  дать

ему имя.

   - Я?

   - Разумеется ты! - Гоффанон радостно засмеялся. - Это же твой меч, Корум!

С этим мечом в руках ты и поведешь мабденов на бой.

   - Мой меч? - Корум никак не ожидал этого.

   - Это наш подарок тебе. После пира мы вернемся сюда и закончим работу. Он

будет тебе верным товарищем,  Корум,  но  он  станет  по-настоящему  сильным

только после того, как ты дашь ему имя.

   - Для меня это большая честь, Гоффанон, - сказал Корум. - Я и не думал...

   Его слова утонули в шипении воды, - карлик сунул меч в бочку.

   - Его ковали сидхи и мабдены. Именно такой меч тебе и нужен.

   - Ты прав, - согласился Корум. Слова Гоффанона необыкновенно тронули его.

- Ты действительно прав, Гоффанон. - Он повернулся к  улыбавшемуся  во  весь

рот Хайсаку. - Спасибо тебе, Хайсак. Спасибо вам обоим.

   И тут Гоффанон заговорил едва ли не шепотом:

   - Хайсаку не зря дали имя Нагрей-Солнце. И еще - надо будет  спеть  песнь

меча и пометить его знаком.

   Уважая ритуалы, Корум кивнул, хотя сам и не верил  в  их  значимость.  Он

понимал, что тем самым ему оказывается особая честь,  честь  ему  совершенно

непонятная.

   - Еще раз - спасибо вам. Нет в  языке  таких  слов,  которыми  я  мог  бы

выразить свои чувства.

   - Вот и не стоит зря  утруждать  себя.  Лучше  подумай  о  том,  как  его

назвать, - заговорил Хайсак. Его хриплый голос был исполнен мудрости.

   - Гоффанон, я пришел к тебе не за этим, -  сказал  Корум.  -  Только  что

Ильбрик сказал мне, что у  нас  могут  появиться  неожиданные  союзники.  Не

знаешь ли ты, что он имел в виду?

   Гоффанон пожал плечами.

   - Понятия не имею.

   - Я думаю, Ильбрик сам расскажет тебе об этом, - вмешалась Медбх,  тронув

Корума за рукав. - До вечера, друзья. Нам надо немного отдохнуть.

   И она повела впавшего в задумчивость Корума к стенам Кэр-Малода.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПИР

   Главный зал Кэр-Малода был полон. Заезжий чужестранец решил бы, что здесь

готовятся не к страшной войне с неуязвимым  неприятелем,  а  к  грандиозному

празднеству.

   Из четырех  длинных  дубовых  столов  был  составлен  квадрат,  в  центре

которого восседал великан Ильбрик, принесший свои кубок, блюдо и  ложку.  За

столами сидела вся мабденская знать. Верховный Правитель Эмергин, стройный и

сухощавый, был одет в мантию, расшитую серебряными нитями; голова  его  была

украшена венцом, сплетенным из листьев дуба и остролиста. Корум сидел  прямо

напротив Верховного Правителя. По обе стороны от Эмергина восседали короли и

королевы, Принцы и Принцессы, знатные рыцари и их дамы. По  правую  руку  от

Корума  сидела  Медбх,  по  левую  -   Гоффанон.   Рядом   с   Медбх   сидел

Джерри-а-Конель,  рядом  с  Гоффаноном  -   кузнец   Хайсак   Нагрей-Солнце,

помогавший ковать безымянный меч.

   Богатые шелка и меха, замша и шерсть, червонное  золото  и  начищенное  -

серебро, полированная сталь  и  горящая  бронза,  сапфиры  и  рубины  -  все

смешалось в этом зале. Изысканные  ароматы  смешивались  с  запахом  жареной

дичи. Музыканты со своими арфами, флейтами и барабанами сидели  в  углу;  их

благозвучная музыка не мешала вести беседу. То и дело за столами  раздавался

смех.