Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Прошлое вломилось в запертую дверь.

Или эта дверь никогда не была заперта?

– А теперь, пожалуйста, сосредоточьтесь, – попросил Джонни.

– Полотенце подай… Кохэн…

– Я велел ему домой отправляться. Ему тоже отдых нужен. И вам. Никому не станет легче, если вы доведете себя до срыва. А между прочим, он близок… вы вообще понимаете, что произошло?

В руках Джонни появилась тонкая светящаяся палочка.

– Смотрите сюда… теперь влево… вправо… плывет?

– Плывет.

– Закройте глаза и откройте… а теперь? Что видите?

– Ничего.

Это плохо? Хорошо? В Бездну целителей!

Палочка исчезла, сменившись прохладной трубкой, которую Джонни попытался засунуть в нос.

– Сидите смирно! В конце концов, я вам одолжение сделал. Вас следовало немедленно госпитализировать и…

Трубка воняла аптекой, и вообще Мэйнфорд от души ненавидел все, так или иначе связанное с медициной. А Джонни что-то дергал.

Замерял.

Щелкал пальцами.

И руки отряхивал, вот только Мэйнфорд не видел и тени силовых потоков. Осознание этого обескуражило. Он сосредоточился, пытаясь уловить хоть что-то.

Снаружи.

Или внутри…

Пустота.

– Сидите! – рявкнул Джонни. А прежде он обращался с начальством вежливо, даже чересчур уж вежливо. Надо же, набрался смелости. – Это бывает… при приступах бывает… пройдет. Я так надеюсь. И повторюсь, завтра же вам надо сделать магограмму… развернутую… лучше, если трехмерный слепок, но его лишь в одном месте делают, и, насколько знаю, очередь расписана на месяцы…

– Где?

Ответ был очевиден. И Мэйнфорд с трудом удержался, чтобы не расхохотаться:

– В госпитале Пламенеющего сердца. И в этом нет ничего веселого. Я сталкивался с приступами… редко… причина может быть различной, от банального эпилептического припадка, вследствие которого нарушалась работа тонких каналов, до опухолей. И чем раньше будет поставлен диагноз, тем больше шансов, что вы…

– Я здоров.

– Вам лишь так кажется, – он убрал трубку из носа. – Пока я оставлю вам успокоительное…

– Нет.

– Да. Послушайте, я понимаю, что вы настроены резко отрицательно, но… – Джонни убрал трубку в саквояж, туда же отправились фонарик и плотные листы магочувствительного картона. – Поймите, это все… сегодня вам повезло. Там оказалась чтица, которая рискнула нырнуть следом. Вытащила… сознание вытащила, и это наименее травмирующий для организма путь, но… вы понимаете, что она не будет ходить за вами всюду. И в следующий раз… что вы станете делать?

Ничего.

Скорее всего сдохнет там, в подвале, на жертвенном камне. Или еще в каком-нибудь кошмаре, рожденном собственным Мэйнфорда воображением.

– Вас доставят в госпиталь. Если успеют довезти. Стабилизируют. А дальше – либо ожидание, либо хирургическое вмешательство. Кто ваш поверенный?

– Что?

– Это ведь с вами не в первый раз, верно? – Джонни смотрел прямо, и Мэйнфорду приходилось держать взгляд, хотя сейчас вдруг стало стыдно. И вправду, ведет себя как мальчишка, сломавший руку и пытающийся убедить себя же, что перелом этот – сущий пустяк. Само заживет.

Не заживет.

Не восстановится.

– Если не приступы, то… думаете, я не замечал, что вы постоянно принимаете таблетки? Морфин? Опиаты?

– Альзора, – за Мэйнфорда ответил Кохэн. И значит, домой он не поехал, чего и следовало ожидать. На редкость упрямая он скотина, прямо как Мэйнфорд. – Это… трава такая… не наркотик. Ее жевал мой дед, чтобы не сойти с ума. Никто, даже избранный, не способен постоянно слушать их голоса.

Кохэн коснулся виска.

– Альзора… альзора… – Джонни нахмурился. – А если по латыни…

– У вас ее называют полуночницей.

– Это же яд!

Надо же, сколько интересного всплывает. И похоже, Кохэн знал, что травка его ядовита.

– В малых дозах она помогает. Расслабляет. Избавляет от кошмаров. Снижает чувствительность…

– И как давно он…

– Лет семь, – это Мэйнфорд сам сказал. – Но в последние дни я ее не принимал. Думал, вдруг да услышу чего-нибудь полезное.

– Ненормальные! – это Джонни произнес с искренним восхищением.

– Кто бы говорил… – Кохэн присел. – Как ты?

– Живой пока… и, док, травка не вредила. Не так мне вредила, как ваши снадобья. Вот от них я гораздо раньше бы в Тихой пристани оказался.

Джонни лишь головой покачал.

– А дозы?

– Я тебе все напишу, – Кохэн потер переносицу. – Она сказала, что видела мои крылья… это неправильно… невозможно… я отрекся от богов, когда ушел из Атцлана…

Он раскачивался и выглядел несчастным, почти таким же несчастным, как много лет назад, в день их первой встречи. Правда, в нынешнем Кохэне мало что осталось от диковатого подростка, который не понимал, во что вляпался.

– …а она говорит, что у меня есть крылья… думаешь, привиделось?

– Не знаю.

Мэйнфорд взялся за рубашку. Он сосредоточился, но все одно пуговицы поддавались с трудом. Мелкая моторика, чтоб ее…

– Я помогу…

– Нет, – он остановил благой порыв Джонни. – Я сам… ты ж сам сказал, временное… значит, пройдет.

Джонни отвел взгляд.

Понятно. Нет ничего более постоянного, нежели временное. И быть может, Мэйнфорду до конца дней своих предстоит носить рубашки с деревянными пуговицами, а заодно уж стоит прикупить специальную посуду… ложки там, вилки… миски-непроливайки.

Лучше сдохнуть.

Пуговица за пуговицей.

И молчаливое ожидание. Не торопят, не задают вопросов.

– Вот, – Мэйнфорд стянул грязную рубашку через голову. – Док, а док, если я безумен, то откуда взялось это?

Кровь успела засохнуть, но порезы, вопреки логике, не затянулись. Тонкий узор рун начинался под левой ключицей, спускался ниже, делал виток вокруг сердца, захватывая его в петлю, и змеей переползал на живот, и уже там разворачивался древом.

– Это… – Джонни выглядел ошарашенным. – Это…

Он протянул руку, но спохватился, видать, что тыкать пальцем в пациента – несколько невежливо. И из глубин черного кофра появилась упаковка стерильной ваты и спирт.

– Будет жечь, – любезно предупредил док, щедро поливая кусок ваты спиртом. – Интересно…

Кохэн молчал.

Уставился на руны и молчал. Только губы шевелились. Мэйнфорд перехватил взгляд, но масеуалле лишь головой качнул. Ясно, при Джонни не заговорит. Не то чтобы не доверяет доку, доверяет настолько, насколько можно верить человеку, рядом с которым работаешь, но просто некоторые вещи не предназначены для посторонних ушей.

Ничего.

Док уйдет.

– Прежде я только слышал о подобном… – док стирал засохшую кровь, открывая руну за руной. – Наш разум управляет телом, а не наоборот… нет, есть теории, которые утверждают обратное, но я не сторонник пустого популизма. Разум – тончайший механизм. Вершина эволюции!

Ватки док складывал в фарфоровую вазу для печенья. Откуда она появилась? Джесс приволокла в попытке облагородить жилище брата? Или эта ваза всегда здесь была, скрывалась где-нибудь в кухонных шкафчиках, куда Мэйнфорд так и не удосужился заглянуть.

Главное, печенья в ней не было. А вату… надо же ее куда-нибудь девать.

– И сила убеждения…

– То есть хочешь сказать, – Мэйнфорд отобрал вату и понюхал. Выпить бы стоило, но вряд ли в его нынешнем состоянии выпивка была хорошей идеей. – Что это я сам себя?

– Сила иллюзий, созданных разумом, была столь велика, что тело отреагировало на нее должным образом…

Кохэн отвернулся.

Нет уж, не все так просто, хотя в исполнении дока и выглядит логичным. Мэйнфорд сам себя изрезал. Силой мысли, чтоб ее… и надо полагать, если бы сердце его вытащили из груди, это тоже случилось бы исключительно путем самоубеждения.

Хрень какая.

Не зря Мэйнфорд целителей недолюбливает. Даже лучшие из них чушь несут.

– И я настаиваю…

– Звони.

– Что? – Джонни выронил кусок ваты.

– Звони. Езжай. Не знаю. Делай что хочешь, но запиши меня на завтра… что до поверенного, – а эта мысль показалась на редкость удачной. – Что нужно?

– Ничего. Ваше волеизъявление, заверенное нотариально…

…это хорошо.

Нотариально.

Мэйнфорд знает, к кому обратиться. Давно пора было сделать, а то ведь… до утра он дотянет. Должен дотянуть.

– Запиши на этот свой… и иди… а мы тут сами дальше…

– Вам не следует принимать непроверенные препараты!

– Не буду, – пообещал Мэйнфорд.

– И стоит отдохнуть… успокоительное…

– Джонни…

– Что?

– Убирайся. И обратись к тому красавчику… он же у нас спец… вот пусть мозги мои завтра и посветит.

Джонни поджал губы.

– А ты поприсутствуешь… скажем, как мой представитель… и Тельма… она тоже поприсутствует…

…если согласится.