Сергей Шведов - Старец Горы

– Быть может, Раймунд Анжильский? – вопросительно глянул на графа шевалье де Пейн.

Падре Раймунд был, безусловно, благочестивым человеком, хотя и не без странностей. Время от времени он слышал голоса, раздающиеся с неба, и охотно делился полученными сведениями с окружающими. Это благодаря Раймунду Анжильскому провансальцам удалось отыскать в одном из храмов Антиохии наконечник копья, которым римский легионер Лонгин пронзил плоть распятого Христа. Увы, далеко не все поверили в подлинность обретенной реликвии. Сомневающихся как среди клириков, так и среди мирян было столько, что пренебрегать их мнением становилось опасно. В последнее время Сен-Жилль отстранился от споров на эту тему, заявив, что судить о подлинности копья могут только служители церкви, а он со своей стороны примет любой вердикт, вынесенный ими по этому поводу.

– Нет, – твердо произнес граф, закрыв тем самым своему тезке путь к патриаршему престолу.

Благородные шевалье погрузились в благочестивые размышления. Армию крестоносцев сопровождали множество священнослужителей, но в основном это были люди невысокого ранга, сомнительной образованности и еще более сомнительных добродетелей. Все-таки походная жизнь не располагала к воздержанию, а уж тем более к святости. Да и потери среди клириков за время похода были не меньшими, чем среди мирян.

– Я слышал, что Роберт Короткие Штаны собирается вернуться на родину, – заявил вдруг шевалье де Картенель.

– Причем здесь герцог Нормандский? – удивился Сент-Омер.

– Я не о благородном Роберте веду речь, а о его капеллане Арнульфе де Рооле, – пояснил свою мысль Картенель. – Конечно, отец Арнульф не ангел, но он образован, владеет греческим языком, а его познаниям в Священном писании завидует даже Петр Отшельник. К слову блаженный Петр тоже собирается вернуться во Францию.

О падре Арнульфе ходили порочащие слухи, в частности многие намекали, что его любовь к людям порою выходит за рамки, предписываемые строгим церковным уставом. Тем не менее, Арнульф де Роол пользовался безграничным доверием Роберта Короткие Штаны, всегда бравшего под защиту своего капеллана. В данной ситуации герцог Нормандский мог оказаться весьма ценным союзником для Раймонда Тулузского, если, конечно, слухи о его возвращении на родину верны.

– Если ты не возражаешь, благородный Раймунд, то я сегодня же вечером приведу падре Арнульфа во дворец, – предложил Картенель.

Сен-Жилль обвел вопросительным взглядом шевалье, сидящих за столом. Возражений не последовало. В конце концов, дело было не в добродетелях и пороках почтенного капеллана, а в его умении проникнуться интересами сильных мира сего, в данном случае – графа Тулузского.

– Приведи, – кивнул Сен-Жилль и решительно поднялся из-за стола.

Шевалье де Картенель, выполнив свой долг вассала и получив с падре Арнульфа заранее оговоренную сумму, с легким сердцем отправился в гости к своему старому приятелю Бернару де Сен-Валье. К удивлению Годемара, город, взятый штурмом всего три дня назад, выказывал некоторые признаки оживления. Трупы с улиц Иерусалима уже убрали. Уцелевшие обыватели, коих осталась едва ли треть от прежнего числа, с большой опаской вылезали из щелей, куда их загнали опьяневшие от крови победители. Крестоносцы хоть и смотрели на них с подозрением, все-таки явных насилий в отношении несчастных иерусалимцев не чинили. Людям надо было как-то выживать в этом слетевшем с фундамента мире и чем-то питаться. Заработал Хлебный рынок, для охраны которого благородный Танкред выделил два десятка своих сержантов. Пока что торговые ряды на две трети пустовали, но не приходилось сомневаться, что рано или поздно они заполнятся говорливыми продавцами. Открывались трактиры, где разбогатевшие в одну страшную ночь крестоносцы могли не без пользы для себя спустить награбленные сокровища. Одно из таких веселых заведений расположилось под крылышком барона Глеба де Руси, не пожалевшего для благой цели обширного помещения прихваченного им по случаю дворца.

– Меня Глеб должен благодарить, – хвастливо заметил Бернар, широким жестом приглашая друга садиться. – Это мы с шевалье Алдаром захватили усадьбу и несколько домов, прилегающих к ней. Впрочем, барон щедро оплатил наши труды, и на этом я считаю вопрос исчерпанным. Думаю, дядюшка Пьер оправдает доверие благородного Глеба и сумеет нажиться на пороках свойственных даже самым лучшим из людей.

К лучшим из людей шевалье де Сен-Валье относил, естественно, в первую очередь себя. Картенель не рискнул бы оспаривать у Бернара первенство по части пороков, но все же не считал себя настолько добродетельным, чтобы вот так просто взять и отказаться от кружки, наполненной очень приличным, как вскоре выяснилось, вином. Тем более что пить ему пришлось не в одиночестве. Провансальца с охотою поддержал не только хмельной Бернар, но и почти трезвый шевалье де Водемон. Благородный Андре был лотарингцем, причем одним из самых близких к Готфриду Бульонскому. И уж конечно он объявился в этом трактире неспроста. Ибо положение Готфрида оказалось еще более незавидным, чем положение Раймунда. Отправляясь в поход, Бульонский продал свои владения королю Филиппу, так что возвращаться ему, в сущности, было некуда. А потому Картенель нисколько не сомневался, что сам Готфрид, его бароны и рыцари сделают все возможное, чтобы лакомый кусок, коим бесспорно следует считать Иерусалим и окружающие его земли, не уплыл бы в чужие руки. Конечно, Андре де Водемон пришел в этот недавно открывшийся трактир вовсе не для того, чтобы выслушивать пьяные откровения Бернара, зато он наверняка попытается заручиться поддержкой барона де Руси, человека богатого и влиятельного среди крестоносцев.

– Между нами, Андре, – продолжил Бернар разговор, прерванный появлением нового гостя, – эта женщина колдунья. Она так заштопала мне руку, что я даже не почувствовал боли.

– Можно подумать, шевалье, что ты живешь в окружении нечистой силы, – криво усмехнулся Картенель.

– Я же в хорошем смысле, – обиделся на старого приятеля Бернар.

Сен-Валье уже исполнилось двадцать пять лет, но прожитые годы если и оставили следы, то только на его теле. Во всяком случае, по мнению Картенеля, ума он точно не набрался. Это был все тот же пылкий, легкомысленный Бернар, от которого можно было ждать чего угодно, от подвига до гнусности. Обижаться на него не приходилось, его следовало либо принимать таким, как он есть, либо отвергать с порога. У этого красивого породистого малого хватало любовниц, но Картенель с большим трудом мог представить женщину, которая согласилась бы стать женой беспутного шевалье.

– Она влюблена в Венцелина фон Рюстова как кошка, но вы бы видели ее надменный взгляд! А ведь рус один из самых доблестных мужей среди крестоносцев.

– Я полагал, что благородный Венцелин саксонец, – задумчиво проговорил Водемон.

– Рус – можешь не сомневаться. Я собственными ушами слышал это от Алдара, а печенег знает его с детских лет.

– А о ком, собственно, идет речь? – полюбопытствовал Картенель.

– О благородной даме по имени Марьица, – охотно пояснил провансальцу лотарингец Водемон. – Более красивой женщины мне видеть еще не доводилось.

– Алдар мне сказал, что она правнучка византийского императора, вдова соперника Алексея Комнина в борьбе за трон и дочь герцога русов, едва ли не самого знатного и богатого в Северной стране. Одним словом – царская кровь.

Картенель скосил глаза на шевалье де Водемона, но тот хранил на лице полное равнодушие, словно судьба северной красавицы его нисколько не волновала. Благородный Андрэ внешне являл собой полную противоположность пылкому провансальцу Сен-Валье. Это был рослый широкоплечий блондин с серыми насмешливыми глазами. Картенель, давно и хорошо его знавший, не мог припомнить случая, чтобы Водемон потерял самообладание. Благородный Андре сохранял спокойствие и в битве, и в кругу друзей, и на глазах у сильных мира сего. Говорят, что Готфрид Бульонский не только уважал, но и побаивался этого во всех отношениях примечательного человека.

– Да что там Венцелин, – понизил голос почти до шепота Бернар, – к ней сватался сам император Генрих.

– Это тебе тоже печенег сказал? – улыбнулся Картенель.

– Нет, – покачал головой Сен-Валье. – Гундомар фон Майнц. Тогда он был еще в здравом уме и твердой памяти.

– А сейчас?

– После такого удара по голове трудно сохранить рассудительность, – развел руками Бернар.

И тут Картенеля осенило. Мысль пришла настолько неожиданно, что он едва не захлебнулся вином и с благодарностью принял помощь шевалье де Водемона, заботливо похлопавшего его по спине. А догадка, в общем-то, была простая до заурядности. Дело в том, что Готфрид Бульонский был вдов. Детей у него не было. Самое время задуматься о браке и продолжении рода. Возможно, сам герцог в силу занятости или по иным причинам не стремился к новому браку, но шевалье из его свиты не могли не понимать, что бездетность короля сулит в будущем большие проблемы его вассалам. Конечно, Готфрид мог посвататься даже к самой знатной из европейских невест и, скорее всего, не встретил бы отказа. Но такой брак неизбежно ставил бы его в зависимость от родственников жены, которые жадной толпой потянулись бы в новое королевство, обильно политое кровью крестоносцев. А вассалы Готфрида Бульонского, судя по всему, не горели желанием делиться землями и положением с нахлебниками из Европы. Брак с правнучкой византийского императора мог укрепить позиции Готфрида в Палестине, Ливии, Сирии, Киликии и прочих землях, некогда принадлежащих империи. А там можно было бы замахнуться и на Константинополь. Почему бы нет? Ведь и Алексей Комнин захватил власть силой, низложив своего предшественника.