Четыре тысячи, восемь сотен - Иган Грег

Они свернули из коридора в палату. Большинство коек были закрыты разделительными шторами, но им не пришлось долго искать того, кто нуждался в их компании.

– Анна? – Транзитчик лежал в приподнятом положении, опираясь на стопку подушек, и смотрел на нее сияющим взглядом. Помощник Анны снабдил его лицо подписью «Оливье Дрилле», но иконка, появившаяся рядом с именем, предупреждала о том, что аналогичное пояснение не дошло до собеседника из-за какой-то ошибки.

– Верно, – ответила Анна – по-французски, надеясь, что он не сочтет это снисходительным. На секунду она была смущена тем, что система не смогла справиться со всеми тонкостями, но потом уверенность вернулась, и она представила ему Хлою. Анна закрепила свои подошвы при помощи присосок и подошла к кровати, готовая подать руку, но затем Оливье наклонился вперед и обнял ее.

– Спасибо, что пришли, – сказал он, одобряя выбранный ею язык.

– Не за что, – ответила Анна. Хлоя дружелюбно улыбалась, сохраняя дистанцию. – Как вы себя чувствуете?

– Все еще немного не в себе, но мне сказали, что это нормально. – Он выглядел болезненно исхудавшим, но, с другой стороны, его всего пять дней тому назад извлекли из капсулы.

Немного помедлив, Анна достала из рюкзака фрукты. Поблагодарив ее, Оливье положил их в висевшую у кровати сетку.

– У вас есть друзья на Церере? – спросила Хлоя.

– Конечно. Они были здесь этим утром. – Улыбка не сошла с его лица, но прежней радости в ней уже не было. – Ввели меня в курс дела.

Анна решила закрыть эту тему. С Весты уже давно не приходило хороших вестей, а наверстать три года одним махом было слишком тяжело.

– Значит, вы директор порта? – спросил он.

– Да.

– То есть получается, что именно вы пропустили меня на Цереру?

Анна рассмеялась.

– Полагаю, что официально так и есть. Но моя заслуга не так уже велика: я бы не задержалась на этой работе, если бы решила отправить вас обратно вместе с очередной глыбой льда.

Оливье повернулся к Хлое.

– Можно узнать, чем вы занимаетесь?

– Ничем таким, за что мне приходилось бы платить, – ответила Хлоя.

– Логично.

– Как долго вас здесь продержат? – спросила Анна.

– Еще пару дней.

– Вам есть где остановиться?

Оливье кивнул.

– Я могу поселиться у друга.

– Очередь на жилье сейчас не такая уж и длинная, – обнадежила его Анна. – Через пару месяцев у вас будет собственный уголок.

– Спасибо. – Казалось, что он чувствует себя стесненным, будто подобная перспектива была чем-то вроде досадной расточительности. Анна слышала, что на Весте «Сивадье» уже много лет отказывали в новом жилье. Она подумала, не сострить ли в ответ, что большая часть стройматериалов так или иначе будет получена с его родного астероида, но потом испугалась, что собеседник может счесть такую шутку легкомысленной.

– Если сейчас «интеллектуальная собственность» стала для нас объектом порицания, – рассуждала Марке, – то насколько нелепым и тошнотворным должны выглядеть поиски культурно обусловленных оправданий тому, как Сивадье воспользовались этой идеей, чтобы силой пробиться в проект освоения Весты. Да, они были участниками соглашения, основанного на взаимном согласии. Но каковы были шансы добиться справедливого решения в условиях порочной правовой системы – допускавшей покупку и продажу идей, принадлежащих всем без исключения людям по праву рождения?

К началу перерыва в вещании Оливье был настроен оптимистично.

Здесь, конечно, есть кое-какая бравурная риторика, но эти туманные формулировки, как мне кажется, сводят ее на нет. И ведь при желании они вполне могли бы привести примеры конкретных проблем той эпохи: есть исследования, которые показывают, что люди действительно погибали из-за неоправданно высокой стоимости анализов на патентованные онкогены.

– Но точность побуждает искать отличия, – сказала в ответ Камилла. – Технологии добычи ископаемых довольно сложно спутать с медицинскими.

– В отличие от технологий добычи и военных преступлений?

– В этом и суть, – решила Камилла. – На самом деле здесь нет никакого сопоставления; людям просто предлагается провести ассоциацию между двумя понятиями. Но стоит копнуть глубже, и наткнешься лишь на тупой буквализм.

Представитель противоположной стороны, Давид Делиль, начал свое выступление с демонстрации документов, подтверждающих его происхождение, доказывая тем самым, что на него налог распространяться не будет. Возможно, его душу грело сделанное перед всеми заявление о том, что он действует исключительно из принципа, но у Камиллы подобная попытка увязать моральный вес человека с его родословной вызывала лишь разочарование.

В своем ответе Делиль попытался переиграть Марке с помощью ее же тактики: «Я согласен, что чудовищные моральные ошибки наших предков остались в прошлом, и именно поэтому считаю, что предложенный акт коллективного наказания должен быть отклонен. Истории также известны случаи, когда победители накладывали на побежденных несправедливые репарации. Разве мы хотим, чтобы нас воспринимали так, как мы сейчас воспринимаем их – мелочными, мстительными, алчными и, в конечном счете, губительными для самих себя?»

Камилла прижалась лицом к подушке, чтобы не закричать. Все это барахтанье в Нюрнберге и Версале выглядело до ужаса благородным, но практически не оставило времени на обсуждение самой проблемы.

Когда это тягостное действо подошло к концу, Оливье предложил ей опубликовать ответное сообщение. Он знал, что Камилла делала заметки, когда еще надеялась поучаствовать непосредственно в дебатах.

– Я не готова, – ответила она. – К тому же их никто не смотрит – разве что ответ появляется сразу, без задержки.

– У нас еще есть время, – возразил он. – Давай, я тебе помогу.

Они состряпали ответ за полчаса, и вышло не так уже плохо. Первая волна давно прошла, но интерес к дебатам не утихал, и спустя пару часов люди начали просматривать ее сообщение.

– Теперь ты знаменита, – пошутил Оливье, когда счетчик перевалил за сотню.

– Знаменита словами о том, что патенты на добычу полезных ископаемых на астероидах не отсрочили искоренение малярии. Для своего следующего трюка я, пожалуй, обращусь к взаимосвязи владения кошками с человеческими жертвоприношениями. – Она повернулась к Оливье. – Скажи мне, что все это просто плохой сон.

– Сначала дождись сцены, в которой я голым стою на краю Реясильвии1.

– Я серьезно.

– Ты на полном серьезе думаешь, что спишь?

– Мне на полном серьезе нужно знать, что это невозможно.

Оливье поморщился.

– «Невозможно» – слишком уж сильное слово. А моя репутация предсказателя пока что оставляет желать лучшего.

– Так что мы будем делать, если налог одобрят?

Он взял подушку у нее из рук и приложил к подбородку.

– Будем шлепать друг друга, пока не проснемся.

В день голосования Камилла работала в вечернюю смену в клинике неотложной помощи. Начиналось все спокойнее обычного, поэтому она занялась пересмотром записей по предыдущим пациентам. Она настроила доп для чтения так, чтобы поле зрения очищалось при малейшем намеке на движение поблизости, но час проходил за часом безо всяких изменений, и в итоге она сама закрыла окно допа, чтобы отдохнуть, и остановилась взглядом на пустом коридоре.

К ней направлялась согнувшаяся в три погибели женщина, которая держалась за живот, морщась от боли. Камилла вышла навстречу с томографом в руке. Она терпеть не могла пользоваться присосками в спешке, но еще досаднее было бы не рассчитать прыжок и врезаться лбом в пациента с разорвавшимся аппендиксом.

– Вы можете рассказать, что случилось?

Женщина со стоном помотала головой.

– Когда начались боли?

Ответа так и не последовало.

– Вы не могли бы убрать руки, чтобы я провела сканирование?