Александр Зорич - Без пощады

Когда мы вошли, там уже разворачивалась драматическая сцена. Так что получилось «Явление надцатое. Те же и Пушкин, Ходеманн, Ревенко».

В проходе между кроватями лицом к двери стоял новенький. Вокруг него в экспрессивных, я бы сказал — просто-таки микеланджеловских позах застыли несколько наших — я сразу узнал со спины Леву-Осназа и Тихомирова. Был там и каперанг Гладкий.

Остальные — человек пятнадцать — лежали на кроватях, с интересом болельщиков следя за развитием событий.

А события развивались так.

— …собрались одни пораженцы! — орал новенький, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Сдались клонам в первом же бою! Без единого выстрела оставляли города! Целые планеты! И вы смеете называть меня провокатором?! Меня?!

— Повторяю, капитан-лейтенант, — отчеканил Гладкий, повышая голос. — Немедленно успокойтесь! Степашин принесет вам свои извинения. Но для начала вы должны выполнить приказ старшего начальника и замолчать.

«Ну и денек выдался… — подумал я. — Сперва Щеголев сорвался, теперь этому неймется… Переодеться еще не успел, а уже в бутылку лезет… И не стыдно: капитан-лейтенант все-таки, комэск небось. Не-ет, наш Готовцев себе такого никогда не позволил бы».

Я не успел толком разобраться в ситуации, но ощутил неожиданно сильный прилив злости. Как всегда, особенно обидно было слышать «сдались клонам в первом же бою», потому что применительно ко многим из нас это было чистой правдой. Взять хотя бы меня…

Капитан-лейтенант и не думал подчиняться приказам Гладкого.

— Пр-ровокатор… — рычал капитан-лейтенант, даже не взглянув в сторону каперанга. — Дерьмо собачье! Вы что, думаете здесь конца войны дождаться?! На наших же трофейных харчах досидеть?! Там целые эскадры на смерть идут, в пекло! Восемьсот Первый парсек в огне! Зелень всякую со вторых курсов сгребают, чтобы было кого в вылет выпихнуть! Американцев уже выписали, докатились! А вы, кадровики…

— Ну хватит, — выдохнул Лева-Осназ, багровый, как буряк. — Придется вам, товарищ капитан-лейтенант, немного отдохнуть… уж не обессудьте…

С этими словами он сделал шаг вперед. Можно было не сомневаться: сейчас последует эффектный прием из богатого осназовского арсенала, после которого скандалист наконец заткнется. И промолчит часок-другой.

Увы, у капитан-лейтенанта была хорошая интуиция. А уж реакция — просто выше всяких похвал.

Удар! — и Лева-Осназ, не ожидавший такой прыти, падает на спину, а капитан-лейтенант, перепрыгнув через кровать, страхует себя от немедленного возмездия со стороны Тихомирова.

Все вскочили на ноги.

— Это уже переходит все границы! — грохочет каперанг.

Я сам не заметил, как в два прыжка оказался рядом с буяном. Лева-Осназ к тому моменту снова был на ногах, но я его опередил.

— Саша, стой! — крикнул мне в спину Ревенко. Но было поздно.

Заводной капитан-лейтенант хотел вмазать и мне, но я был готов к такому обороту событий. Его кулак прошел в двух пальцах от моего виска, а вот мой хук достиг цели.

Хрясь!

Воспользовавшись тем, что я на секунду оглушил смутьяна, на него навалился Лева-Осназ.

Через полминуты обездвиженный медвежьими объятиями Левы и вмиг присмиревший капитан-лейтенант уже извинялся. В первую очередь перед начальником группы — Гладким. Во вторую — перед Левой-Осназом, то есть, простите, старшим лейтенантом Львом Степашиным.

Мне было донельзя стыдно, что пришлось ударить старшего по званию. Не знаю, что на меня нашло… Но уж больно это мерзкое зрелище: офицер в истерике. Тьфу.

— Как его хоть зовут? — спросил я тихонько у Злочева, отводя его за локоть в сторонку. Почему-то в ту минуту это мне казалось самым важным.

— Капитан-лейтенант Богдан Меркулов. Вроде как истребительный комэск с «Нахимова».

— Контуженный, что ли?

— Может быть. Хотя… Хотя скорее всего просто…

— Что — просто?

— Ну, расстраивается, что в плен попал.

У них в Глобальном Агентстве Безопасности все «просто». Но готов спорить, на каждый случай у Злочева сотня задних мыслей, всяких «соображений». Свои соображения по поводу тихой истерики Щеголева, громкой истерики Меркулова, а также относительно прибытия сегодняшнего конвоя и даже участия скромного, уравновешенного младшего лейтенанта Пушкина в происшедшей только что драке.

Именно так. Один раз по морде врезал или сорок один — все равно, в рапорте так и пишется: «участвовал в драке, первым ударил старшего по званию…»

— А что послужило поводом? — спросил я.

— Понимаешь, он еще представиться не успел, а уже начал выспрашивать о перспективах побега. Ему сперва пару раз намекнули, а потом и открытым текстом сказали, что такие вещи всерьез здесь обсуждать нельзя. А он все не унимается. Тогда Лева-Осназ у него полушутя так спросил: «Товарищ, а вы не провокатор, случайно?» Тут он и взорвался.

Тем временем, приняв извинения от Меркулова и оставив Степашина что-то добродушно гудеть на ухо капитан-лейтенанту, к нам присоединился Гладкий.

— Значит, так, Пушкин, — вполголоса сказал он. — Я это всем говорить буду, но вам сообщаю персонально как участнику драки. — О, я знал! «Участник драки», а как же. — Российские офицеры выясняют отношения тремя способами. Первый: словесно. Второй: через рапорт вышестоящему начальству. Третий: на дуэли с применением защитной одежды и холодного оружия установленных образцов. Рукоприкладство категорически запрещено! По отношению к младшему или равному по званию оно квалифицируется как превышение служебных полномочий. По отношению к старшему, в зависимости от ситуации, — как злостное хулиганство либо мятеж. Понятно?

— Так точно, товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться?

— Да.

— Капитан-лейтенант Меркулов игнорировал ваши приказы и превысил служебные полномочия в отношении старшего лейтенанта Степашина! Своими действиями капитан-лейтенант Меркулов оскорбил честь мундира офицера российского военфлота!

— Возможно, — кивнул Гладкий. — Но вопрос об оскорблении чести мундира должен решать товарищеский суд, а не распоясавшийся младший лейтенант. В любом случае вы были не правы, Пушкин. Потрудитесь извиниться перед капитан-лейтенантом Меркуловым!

К нашему разговору, который теперь велся в полный голос, прислушивался весь барак. Не исключая и Меркулова.

— Товарищ каперанг, разрешите?.. — сказал он. Лева-Осназ больше не держал его, капитан-лейтенант подошел к нам.

— Да.

— Я так понял, фамилия этого товарища Пушкин?

— Да.

— Не Александр, случайно? — Меркулов усмехнулся.

— Именно так. — Гладкий кивнул. В уголках его губ тоже вильнула хвостиком улыбка.