Ганс Доминик - Лучи смерти

«Тайна Зинг-Зинг.[1] Экстренная телеграмма: Зинг-Зинг, 16 июня, 6 часов утра. Трижды на электрическом стуле! Ток трижды переставал действовать! В третий раз машина сломалась. Преступник невредим»…

Нью-йоркские газетчики пронзительно выкрикивали отдельные заголовки сенсационного известия прямо в уши тысячам людей, которые в восьмом часу июньского утра потоком выливались из переполненных пароходов и отверстий подземных железных дорог, спеша на место службы. Почти каждый из тысячеголовой толпы брался за карман, чтобы за пятицентовик приобрести еще влажный листок и на улице или в лифте пробежать необыкновенное сообщение.

Лишь немногие из этой городской толпы имели понятие о том, что в этот день, в шесть часов утра, была назначена электрическая казнь в исправительном доме штата Нью-Йорк. Подобные казни интересовали нью-йоркскую публику только в тех случаях, когда знаменитые адвокаты в течение месяцев боролись за жизнь осужденных или когда с казнью что-нибудь обстояло неладно. Иногда преступник долгое время должен был подвергаться действию тока, прежде чем он, наконец, бывал подготовлен для скальпеля. Иные, уже под самым ножом, просыпались с тяжелым хрипением.

Но янки никогда не поднимали слишком много шума по поводу таких обстоятельств; ни в то время, когда страна управлялась президентами, заново выбиравшимися каждые четыре года, ни тем менее теперь, под железным кулаком президента-диктатора Цируса Стонарда.

Прежде чем последние экземпляры только что появившегося сообщения нашли своих покупателей, новая толпа мальчишек-газетчиков, со следующим выпуском утренних газет устремилась вдоль по Бродвею.

«Загадка Зинг-Зинг! Зинг-Зинг, шесть часов двадцать пять минут. Электрическая станция Зинг-Зинг разрушена. Осужденного зовут Логг Сар. Происхождение неизвестно. Не американец! Приговорен к смерти за попытку взорвать шлюз в Панамском канале.»

«Зинг-Зинг, шесть часов пятьдесят минут. Свидетель в качестве соучастника! По всем вероятиям преступник бежал при помощи одного из двенадцати свидетелей, присутствовавших при казни.»

«Зинг-Зинг, семь часов. Последние известия из Зинг-Зинг! Бегство в автомобиле! Невероятное происшествие! Очевидцами установлено, что преступник, выделявшийся благодаря своей одежде, в сопровождении свидетеля Вильямса сел в стоявший у ворот автомобиль. Они умчались с бешеной быстротой. Следы утеряны. Тюремная администрация и полиция беспомощны.»

На углу Бродвея, там, где вздымается Флат Айрон, круто остановился автомобиль. Сидевший в нем вырвал из рук мальчишки-газетчика второй экстренный выпуск и пробежал его в то время, как автомобиль продолжал путь к главному полицейскому управлению. Нервная судорога пробежала по лицу читавшего. Это был человек неопределенного возраста, один из тех, о которых нельзя сказать, сорок ему лет или шестьдесят.

Перед зданием главного полицейского управления автомобиль остановился. Сидевший выскочил еще на ходу и поспешил по тротуару к входным воротам.

Войдя в ворота, он быстро прошел разветвляющиеся коридоры, пока у двустворчатой двери ему не преградил путь полисмен, типичный шестифутовый ирландец с резиновой дубиной и в войлочной каске.

— Алло, сэр! Куда?

Недовольное ворчание был ответом спешившего.

— Стоп, сэр!

Гигант стал на его пути, недвусмысленным образом подняв дубину.

Посетитель выхватил из кармана карточку и передал ее служащему.

— Немедленно к шефу!

Сверкающий взгляд еще больше, чем властно сказанные слова, заставил полисмена очень вежливо открыть дверь и провести посетителя в похожую на зал приемную.

«Эдуард Ф. Глоссин, доктор медицины», значилось на карточке.

— Чем могу служить вам, господин доктор?

— Есть у вас сообщения из Зинг-Зинг?

— Только то, о чем сообщают газеты.

— Сделайте все возможное, чтобы захватить бежавшего. Если полицейских аэропланов недостаточно, реквизируйте военные. Ведь вы имеете право произвести реквизицию?

— Конечно, доктор.

— Беглецы должны быть схвачены до наступления темноты. Государственные интересы требуют этого. Вы за это отвечаете.

— Я делаю, что могу.

Начальник полиции был задет непривычно грубым тоном посетителя и это чувствовалось в его ответе.

Доктор Глоссин наморщил лоб.

— Надо надеяться, что ваше «могу» соответствует нашим ожиданиям. Велите телефонировать в Зинг-Зинг. Профессор Куртис должен явиться сюда, и в моем присутствии сообщить вам о том, что произошло.

Начальник полиции взялся за аппарат.

— Когда Куртис может быть здесь?

— Через четверть часа.

Доктор Глоссин провел рукой по высокому лбу и гладко зачесанным назад пышным темным волосам, едва тронутым седыми нитями.

— Я хотел бы остаться один до тех пор. Могу я…

— Конечно, доктор. Прошу вас…

Начальник полиции открыл дверь в маленький кабинет и впустил туда доктора Глоссина.

— Благодарю… Да, чтобы не забыть! Двести тысяч награды тому, кто вернет беглецов живыми или мертвыми!

— Двести тысяч? — Мак Морланд изумленно отступил на шаг.

— Двести тысяч, господин начальник полиции! Объявления с указанием вознаграждения должны быть во всех городах.

— Разве мертвые снова встают?.. Сын Бурсфельда. В этом нет сомнений… кто спас его?.. Кто этот Вильямс? Отец?.. Только он обладает властью спасти его. Но это наверное не он… Замки Тоуэра крепче, чем замки Зинг-Зинга… Кто еще знает о таинственной власти? А, Яна… Она могла бы открыть это. Попытка должна быть сделана… Невозможно теперь отправиться в Трентон… Я должен ждать до вечера… Невыносимая мысль! Восемь часов неизвестности.

Говоривший вскочил и бросил взгляд на свой хронометр.

— Спокойствие, спокойствие! Еще десять минут в моем распоряжении.

Его мысли вернулись к прошлому. Картины былого, отделенного от него целым поколением, выпукло прошли перед его духовным взором… Большие железнодорожные постройки в Месопотамии в первое десятилетие после мировой войны. Маленький домик у отрогов горы… Белокурая женщина в белом платье с мальчиком на руках… Как давно, как бесконечно давно вызвал он Гергарта Бурсфельда, немецкого инженерного офицера из его курдского убежища и склонил его принять участие в работах по сооружению Месопотамских железных дорог.

Гергарт Бурсфельд охотно последовал зову. С ним прибыли его мальчик и белокурая жена, Рокайя Бурсфельд, красивая дочь курдского вождя и матери-черкешенки.