Вячеслав Рыбаков - Хроники смутного времени

Киносценарий "Хроники смутного времени", послуживший основой данной киноповести, была написан В. М. Рыбаковым по оригинальной идее К. С. Лопушанского и при его участии. Киноповесть была опубликована в журнале "Нева" в феврале 1998 г.

Вячеслав Рыбаков

Хроники смутного времени

киноповесть

Долгую темноту медленно и робко прокалывает движущийся будто бы издалека, из некоей бездны, мелко плещущий огонек свечи. Постепенно становится видно, что огарок, стоящий на блюдце, несет женщина; она идет из коридора, входит в комнату через отворенную дверь и ставит свечу на стол, у небольшого зеркала. Комната озаряется неверным, колышущимся светом. Типичная квартирка шестидесятых годов, распашонка. Очевидный налет интеллигентности, тоже образца шестидесятых: на стене модное в ту странную пору фото улыбающегося в седую бороду Хемингуэя; книги, книги; полная полка пластинок над допотопным электрофоном. Пара пластиночных коробок лежит, едва помещаясь, на тумбочке, на которой стоит электрофон, и видны названия: "Бах. Страсти по Иоанну"; "Всенощная" Рахманинова. Женщина присаживается перед зеркалом и торопливо наводит макияж, непрерывно то ли разговаривая с кем-то, то ли просто болтая вслух и комментируя едва ли не каждое свое действие. Голос веселый, оживленный, бодрый: - Ну, вот, опять не успела. Такое впечатление, знаешь, что они электричество все раньше и раньше отключают. Наверно, думают, что люди на работу все раньше и раньше расходятся... Ой! Промахнулась... - это о туши, которую наносит на ресницы лихорадочными, привычно поспешными движениями. - Собственно, логика в этом есть, правда? Транспорт ходит все хуже, значит, чтобы успеть на работу, надо выходить все раньше... Так, теперь другой... Сейчас... Сейчас Маринка будет красотка! И - на подвиги! Хорошо, что мне не надо к определенному времени... А в институт я сегодня тоже зайду. Мало ли... Они, конечно, не звонят, но это ничего не значит... могли и забыть... - вдруг начинает напевать. - Этот день получки порохом пропах, это радость со слезами на глазах... - сама же и смеется в полной тишине. - Ну, так. Щечки подрумяним... Хотя, конечно, мороз этим и сам займется... может, не тратить драгоценное зелье? Как думаешь? Оборачивается немного в сторону, рука замерла на весу. Тишина. - Ладно, не будем скупердяями. Это не для нас. Будем победителями. И будем выглядеть, как победители. Мне, между прочим, еще за машинопись должны заплатить. Как раз сегодня и отнесу эту груду... Вот... вот так... Готова к труду и обороне, - одним движением упихивает все хозяйство в косметичку, рывком затягивает молнию. - Свечку я погашу, ты не против? Ее уж совсем чуток осталось... Через полчасика все равно светать начнет, я выглядывала в окошко - небо почти ясное, звездочки видны... Ты не против, а? Раздается какой-то странный звук - горловое, гортанное, стиснутое: "Ы-ы-ы!"" - Ну, вот и ладушки, - женщина, снова обернувшись, улыбается весело и ласково. Но - мельком. Так быстро, как только позволяет норовящее погаснуть пламя свечки, уходит в коридор, утрамбовывает огромную, истертую, ветхую наплечную сумку, много лет назад бывшую молодежной и модной. Какие-то толстенные, тяжеленные папки впихивает в ее утробу, какие-то бумаги... Потом накидывает зимнее пальто, обувается - все лихорадочно, все впопыхах, кое-как. И постоянно оглядывается в комнату, откуда донеслось это единственное ответное "Ы!" Глаза панические, умоляющие, виноватые. Видна вешалка с одеждой - все висит тоже кое-как, и лишь отдельно, аккуратно, на плечиках - китель с майорскими звездами на погонах и орденом Героя России на груди. - Побежала! Не скучай, пожалуйста, я везде бегом шустренько и назад. Почитаем сегодня, пока свет дают... Или музыку послушаем. Да? Тишина. Женщина ждет несколько секунд, даже шею чуть вытянув от напряжения. - Радио включить? Пусть бубнит, пока меня нет, а? Тишина. Потом все-таки раздается: "Ы-ы!" Женщина стремглав бросается на кухню, где на стене висит простенький репродуктор, включает звук. С полуслова начинается какая-то реклама. "...Золотое колье? Пожалуйста! Обручальное кольцо с бриллиантом? Ну конечно! Докажите вашей избраннице искренность ваших чувств! Ведь она этого достойна!" Женщина, никак не в силах уйти, бежит обратно в комнату - к затерянной в сумраке постели, на которой угадывается укутанный одеялами лежащий человек с запрокинутым лицом. Женщина наклоняется, целует его в щеку, а затем, все так же торопливо, бежит обратно к выходу, открывает дверь на темную лестницу и только тогда задувает свечу.

Буквально на ощупь Марина спускается по лестнице и открывает дверь на улицу. Впрочем, это трудно назвать улицей. В свете разгорающегося жестокого морозного восхода видно, что вокруг дома тянется покрытый превращенным в лед утоптанным и укатанным снегом тротуар, но он никуда не ведет, сразу за ним - кочковатое подобие тундры, или торосистого ледяного поля, иссеченное и изрытое каким-то траншеями, кучами вывороченной земли, заваленное торчащими в разные стороны, тоже заснеженными, трубами... Кое-где это пустыню пересекают натоптанные тропинки: вверх-вниз, вверх-вниз... Неподалеку от двери урчит "Жигуль", извергая в ледяной воздух мерцающие в бритвенно остром свете зажженных фар клубы прогретого перегара. Рядом с ним возится человек. Он замечает Марину и делает шаг ей навстречу: - Доброе утро, Марина Николаевна. - Доброе утро, Вадим Сергеевич, - отвечает Марина, чуть замедляя шаги, но явно не собираясь задерживаться. Он почти заступает ей дорогу; между поребриком тротуара, за которым - торосистая пустыня, и боком его автомобиля зазор не более полуметра, и его легко перекрыть. - Как ваши дела? - Прекрасно, - отвечает Марина, вынужденно останавливаясь. - Ну, я рад. А у меня, представьте, чуть колесо не сняли сегодня. Выхожу, а какой-то хмырь возится... Я от неожиданности как гаркну на него... Вот что самое удивительное, - пар, видимый в отраженном свете фар, валит от его рта, - что я гаркнул. Подумал бы хоть секунду - испугался бы орать... вдруг по черепушке съездят. А тут Бог спас. Мужик сам усвистал, я болты подзатянул только, и все в ажуре... Нельзя оставлять тачку под окнами, нельзя, - вздыхает он. - И в то же время до стоянки ближайшей столько же трястись, сколько и до работы... тогда уж и машина не нужна. Ума не приложу, что делать. - Плохо человеку, которому есть, что выбирать, - улыбается Марина, и пристукивает ногой об ногу; в стареньких вытертых сапожках она сразу начинает мерзнуть. - И не говорите! - жизнерадостно смеется Вадим Сергеевич. - А... а... - он коротко взглядывает исподлобья, - Марина Николаевна, а вы не зашли бы как-нибудь в гости... поболтать? Чтоб не на морозе, а с чувством, с толком... - Отчего же нет, - с автоматической приветливостью говорит Марина. Когда-нибудь... вот посвободнее стану... Сейчас работы очень много, только успевай поворачиваться. - Да, время такое... Жить буквально некогда. Я вот тоже кручусь-верчусь, кручусь-верчусь - а все без толку как-то, радости нет... Разве что вы зайдете - вот мне и радость... - Вы преувеличиваете. - Совершенно ничего не преувеличиваю. - Ну, может, мы потом это обсудим? - не выдерживает Марина. Мужчина спохватывается, смотрит на часы. - Да-да, мне тоже ехать пора. - А мне идти, - говорит Марина. - Ну, Марина Николаевна, вы сами виноваты. Я подавал бы вам транспорт в любое время дня и ночи. - Спасибо, Вадим Сергеевич, но у меня нет денег на такую роскошь. - Зачем же вы меня обижаете? Я совсем не за деньги. - А совсем не за деньги - и подавно нет. Мужчина стоит неподвижно еще несколько секунд, потом, едва не ударив Марину дверцей - Марина отшатывается, и непонятно, ударил бы он ее, если б она не успела отшатнуться, или нет - открывает свой "Жигуль" и садится к рулю. Марина поправляет тяжелую сумку, спрыгнувшую с плеча от резкого движения. - Напрасно, Марина Николаевна, напрасно. Пробросаетесь. Дверца резко захлопывается, и машина тут же, коротко вжикнув протекторами о ледяную корку асфальта, трогает с места и укатывает, обгоняя Марину. Заворачивает за угол дома - вероятно, там есть выезд. В режущем белом свете галогенных фар плывут торосы и трубы.