Филип Дик - Стылый полет

После старта корабль произвел штатный мониторинг шестидесяти криогенных боксов. Выявилась одна неисправность. Электроэнцефалограмма спящего номер девять показывала мозговую активность.

— Вот черт, — сказал себе компьютер.

Сложные гомеостатические устройства включились в контур стимуляции, и корабль связался с человеком номер девять.

— Ваш сон недостаточно глубок, — сообщил компьютер, воспользовавшись психотронным способом вряд ли следовало полностью приводить человека номер девять в сознание. В конце концов, лететь им десять лет.

— Практически без сознания, но думать, к сожалению, способен, — подумал человек номер девять. — Кто-то меня зовет.

— Где я? — спросил он. — Я ничего не вижу.

— Вы в неисправном криогенном боксе.

— Тогда я не должен бы вас слышать, — произнес он.

— Я сказал неисправном. В этом-то и дело потому вы меня и слышите. Вы помните, как вас зовут?

— Виктор Кеммингс. Выведите меня из анабиоза.

— Мы в полете.

— Тогда погрузите обратно.

— Минуточку. — Корабль раз-другой протестировал криогенные цепи, а потом сказал: — Попробую.

Время шло. Ничего не видя, не ощущая своего тела, Виктор Кеммингс обнаружил, что все еще в сознании.

— Понизьте мою температуру, — произнес он.

Голоса своего он не слышал может, ему только казалось, будто он говорит. Проявились, а потом нахлынули цвета. Цвета ему понравились они напомнили о детском наборе красок мультакварель, искусственная форма жизни. Он рисовал такими в школе, 200 лет назад.

— Не получается, — прозвучал в голове у Кеммингса голос компьютера. — Слишком сложная неисправность я не могу ни устранить ее, ни произвести починку. Вы будете в сознании десять лет.

Снова прихлынули мультакварельные цвета, но теперь в них ощущалось нечто зловещее, отражение его собственного страха.

— Господи боже! — сказал он.

Десять лет! Цвета мрачно сгустились.

Виктор Кеммингс лежал парализованный в окружении гнетущих огоньков, а компьютер разъяснял ему свою стратегию. Компьютер сам ничего не решал на такое решение корабль был запрограммирован в случае подобного рода неисправности.

— Моя задача заключается в том, чтобы сенсорно вас стимулировать, — доносился до него голос корабля. — Вам грозит сенсорная депривация. Если вы десять лет в сознании, а к органам чувств никакой информации все это время не поступает, мозг ваш приходит в негодность. К ЛР-4 вы прибудете овощем.

— И чем же это вы собираетесь меня стимулировать? — в панике поинтересовался Кеммингс. — Что у вас в банках данных? Все мыльные видеооперы за последний век? Разбудите меня, я лучше так.

— Во мне вакуум, — сказал корабль. — И есть вам нечего. Поговорить не с кем, потому что все в анабиозе.

— Разговаривать я мог бы с вами, — проговорил Кеммингс. — Еще можно играть в шахматы.

— Не десять же лет. Послушайте я ведь сказал, что у меня нет в запасе ни еды, ни воздуха. Придется вам оставаться как сейчас… компромисс не ахти какой, но ничего не попишешь. Со мной вы сейчас и разговариваете. А никаких специальных банков данных у меня нет. Для подобных случаев предусмотрено следующее: я буду стимулировать вас вашими же собственными воспоминаниями, с упором на приятные. Воспоминаний у вас за двести шесть лет, и большинство осели в подсознании. Богатейший источник сенсорной информации! Не унывайте. Ваша ситуация не уникальна. На моей памяти такого еще не случалось, но я запрограммирован, как с этим бороться. Расслабьтесь и доверьтесь мне. Я позабочусь, чтоб у вас был целый мир.

— Меня должны были предупредить, — сказал Кеммингс, — прежде чем я соглашусь эмигрировать.

— Расслабьтесь, — сказал корабль.

Кеммингс расслабился, но ему было страшно и жутко. Теоретически он должен был благополучно погрузиться в анабиоз в криогенном боксе, чтобы мгновением позже проснуться уже у звезды назначения, точнее, у планеты назначения, колонизованной планеты той звезды. Все прочие на корабле ведать ничего не ведали он был исключением — словно плохая карма вознамерилась отомстить ему по каким-то непонятным причинам. Хуже всего, что полагаться ему приходится всецело на добрую волю корабля. Вдруг тот станет «стимулировать» его всякими чудищами. Корабль мог бы все десять лет его терроризировать — десять объективных лет, а субъективно наверняка больше. Словом, он в полной власти корабля. Как ведут себя межзвездные корабли в такой ситуации? Злорадствуют? О межзвездных кораблях он не знал почти ничего он занимался микробиологией. «Надо подумать, — сказал он себе. — Первая моя жена, Мартина очаровательная маленькая француженка, в джинсах и красной рубашке с вырезом до пояса. Она еще пекла восхитительные блинчики».

— Слышу, — сказал корабль. — Пусть так и будет.

Мельтешение цветов разрешилось в четкие, устойчивые контуры. Строение: маленький старый желтый деревянный домик, принадлежавший ему в 19 лет, в Вайоминге.

— Погодите, — в панике сказал он. — Фундамент был скверный — на лежне. И крыша протекала. — Но он увидел кухню со столом, который сколотил сам. И ощутил радость.

— Через какое-то время вы забудете, — произнес корабль, — что это из ваших же воспоминаний.

— Я не вспоминал про этот дом лет, наверно, сто, — с удивлением сказал Кеммингс завороженный, он разглядел свою древнюю электрическую кофеварку и коробочку с бумажными фильтрами. — Это дом, где жили мы с Мартиной, — осознал он. — Мартина! — вслух позвал он.

— Я на видеофоне, — отозвалась Мартина из гостиной.

— Я стану вмешиваться только в чрезвычайных ситуациях, — сказал корабль. — Мониторинг, правда, будет включен — я должен быть уверен, что ваше состояние удовлетворительное. Не бойтесь.

— Погаси на плите правую заднюю горелку, — позвала Мартина. Слышал ее он прекрасно, только вот пока не видел. Он двинулся из кухни через столовую и в гостиную. Мартина, в шортах и босиком, стояла у аппарата и увлеченно беседовала с братом. За окнами гостиной виднелась улица гражданская машина пыталась припарковаться, но безуспешно.

— Жаркий день, — подумал он. — Надо бы включить кондиционер.

Мартина продолжала болтать с братом, а Кеммингс уселся на старый диван и обнаружил, что разглядывает свое наиболее трепетно лелеемое достояние — застекленный и вставленный в рамку постер на стене у Мартины над головой: по рисунку Гилберта Шелтона из серии «Говорит Толстый Томми», на котором Томми-Торчок сидит с трехцветной кошкой на коленях, и Толстый Томми пытается сказать «SPEED убивает», — но он закинулся СПИДом сверх всякой меры (на ладони у него таблетки, пилюли, спансулы и капсулы всех амфетаминов, какие только есть в природе), а кошка скрежещет зубами и морщится со смешанным выражением испуга и отвращения. Гилберт Шелтон подписал постер собственноручно лучший друг Кеммингса, Рей Торранс, подарил постер им с Мартиной на свадьбу. Постер стоит тысячи. Автограф поставлен еще в восьмидесятые. Задолго до рождения Виктора Кеммингса или Мартины.