Курт Воннегут - Между временем и Тимбукту, или "Прометей-5"

Говорят, эту книгу написал я. Да, это так. Я пи­сал ее двадцать два года. Но самому мне никогда не пришла бы в голову мысль написать подобное. Мысль эта возникла у моих друзей из Национального учеб­ного телевидения и Дабл ю-Джи-Би-Эйч в Бостоне. С моего согласия, они взяли не связанные друг с другом отрывки из нескольких моих романов и пре­вратили их в вариант сценария для полуторачасовой постановки.

Давая согласие, я вспомнил странные хирургиче­ские опыты из романа Г.-Дж. Уэллса "Остров докто­ра Моро". Доктор Моро резал животных на части и создавал из этих частей фантастических чудовищ.

Я принялся мудрить над сценарием. Я, так ска­зать, вырастил голову черепахи на шее у жирафа -- и прочее в том же духе. Поразительно, смешно, не­правдоподобно, но невероятный зверек не умер сразу. Он был неуклюж, забавен и самым непостижимым образом хотел жить.

Мало того, зверек обладал душой, которой наде­лил его необычайно одаренный актер одних со мной лет -- Уильям Хикей. Билл стал Стони Стивенсо­ном, астронавтом поневоле. Поскольку мы не по­работали как следует над характером Стони, да и не знали толком, что он должен собой представ­лять, мы попросили Билла сыграть самого себя. Оказалось, что Билл, какой он есть, Билл, скитаю­щийся в космосе и во времени, -- очаровательный малый.

Молодец, Билл.

Мой отец любил музыку Курта Вейла и однажды в порыве восторга сказал мне, что она кажется ему написанной вдохновенным дилетантом. По профес­сии мой отец был архитектор. Он не любил аккурат­ности,  строгости,  прилизанности.  которые навязы­вали его рисункам собственный профессионализм и клиенты. Он не имел права быть ни неряшливым, ни страстным. Он не мог позволить себе быть вдох­новенным дилетантом, полагающимся лишь на Гос­пожу Удачу.

Так вот, этот сценарий, мне кажется, похож на работу профессионалов, томящихся по вдохновен­ному дилетантству. Правда, по мере сил мы стара­лись нанять самых лучших актеров и техников. Что до замысла передачи, так он остается на совести Госпожи Удачи. И на сей раз она была к нам бла­госклонна.

Мы работали по поговорке: стреляй скорее, по­том разберемся. Это вполне в американском духе. Было приятно. Было весело. Никогда еще не работал с такими искусными, такими занятными сотовари­щами.

Пока мы снимали фильм (в основном по выход­ным), я говорил другим писателям: "Ребятки, а ну-ка, дружно, бегом в некоммерческое телевидение!" Говорил я это только тем писателям, у которых во­дились деньги. "Деньги -- мразь, -- проповедовал я, -- а у нас полная свобода, это уж точно. Вам дадут любых актеров, каких только пожелаете, из кожи вон вылезут, но сделают то, что вы хотите. На писателя здесь смотрят как на Александра Маке­донского".

Так я думаю и теперь.

Но если говорить о кино, так я больше не хочу иметь с ним ничего общего. Я просто-напросто тер­петь его не могу.

Я люблю Национальное учебное телевидение. Я люблю Дабл ю-Джи-Би-Эйч. Еще я люблю Джорд­жа Рой Хилла и "Юниверсал пикчерз", которые сде­лали превосходную экранизацию моего романа "Бойня номер пять". Я пускаю слюни и хихикаю всякий раз, когда смотрю этот фильм, -- настолько он отвечает тому, что я чувствовал, когда писал ро­ман.

Но даже после всего этого я не люблю кино.

В нем для меня слишком много натуральности, объективности и техники. Как скорбное дитя Великой депрессии я добавлю, что оно стоит слишком дорого, чтобы быть привлекательным. Я просто схо­жу с ума всякий раз, когда слышу, во сколько обо­шелся плохо отснятый эпизод. "Ради бога, -- кричу я, -- оставьте все как есть. Это прекрасно! Пусть так и будет!"

Я снова стал поборником печатного слова. Те­перь я понимаю почему: во всех моих вещах при­сутствую я сам. В книге это возможно. В кино взгляд автора исчезает. Во всех моих экранизиро­ванных вещах отсутствует один персонаж -- я.

Не хочу сказать, что являюсь таким уж приме­чательным персонажем. Просто, хорошо это или нет, все, что я пишу в книге, увидено моими глазами. И теперь мне уже не остановиться. Я делаю это, по примеру других писателей, так ловко, что автора просто невозможно ввести в фильм.

Любой глубоко прочувствованный роман при эк­ранизации становится на одного героя беднее, и от этого мне бывает неуютно. Наверное, и прочие зри­тели где-то в подсознании чувствуют себя неуютно -- и все по той же причине.

По-моему, самое плохое в кино то, что оно уби­вает те представления, которые, с моей подачи, жи­вут в головах у читателей. Кино не допускает ил­люзий. Там они просто невозможны. Оно отпугива­ет своей реальностью и напоминает мне макеты ком­нат в мебельном магазине Блумингдейла.

Зрителю не остается ничего, кроме как, раскрыв рот, таращить на экран глаза. На свете есть только один "Механический апельсин" Стенли Кубрика. На свете есть десятки тысяч "Механических апель­синов" Антони Берджеса. Ведь каждый читатель сам раздает роли, подбирает костюмы, ставит и оформляет спектакль у себя в голове.

Правда,   большим   неудобством   в писательской работе является то, что книга -- штука не для всех. Многие и читать-то толком не умеют.

Все, довольно сравнений. Ибо, как сказал один мой приятель в ответ на другую мою, по меньшей мере, странную теорию: "В этом есть все, кроме ори­гинальности".

Хочу сказать пару слов об экранизации моей пьесы "С днем рождения, Ванда Джун". Это один из самых неудачных фильмов, и я рад, что он с трес­ком провалился.

В этом виноват режиссер, от которого обычно зависит все. Пример тому -- "Бойня номер пять". Она изумительна, ведь ее ставил великий режиссер. Великий режиссер -- это Джордж Рой Хилл.

Случилось так, что я не имел ни малейшего от­ношения к сценарию "Бойни номер пять". Эту ра­боту проделал за меня Стивен Геллер. И, надо ска­зать, проделал великолепно. Я не виделся с ним до выхода картины на экран. Он тоже писатель, и я спросил его, что ему больше нравится писать -- ро­маны или киносценарии? Он ответил, что больше любит писать романы -- ведь они никогда не выхо­дят из-под его контроля.

И я рассказал ему, что говорил мне когда-то Билли Хикей, актер и мой друг, о пьесах для театра или кино: "Если ты не собираешься ставить то, что написал, лучше забудь о пьесе. Работа будет сдела­на только наполовину".

Воистину так.

Хочу сказать пару слов об американских коми­ках. В большинстве своем они виртуозны, они та­лантливы, как виртуозны и талантливы наши лучшие джазовые музыканты. На меня они оказали гораздо больше влияния, чем иные писатели. Когда меня спрашивают, кого в истории нашей культуры я став­лю превыше всех, я отвечаю: "Марка Твена и Джейм­са Джойса". На самом же деле я сущий варвар, ко­торый больше всего обязан Лаурелу и Харди, Ступнейгелу и Баду, Бестеру Китону, Фреду Аллену, Дже­ку Бенни, Чарли Чаплину, Изи Эйксу, Генри Морга­ну и иже с ними.