Евгений Кривенко - Танец перед повелителем статуй

Рисунок Н. Павлова

Впервые о зачарованном городе Ветер Иван услышал от своей матери, в Лунных садах. Когда блеск двух лун потек по пепельному небосводу и заструились белыми ручьями аллеи, она наклонилась над его кроваткой и стала рассказывать о городе, где, все жители были обращены недобрым волшебником в статуи. Давно это было. Уже столетия они стоят вот так в серебристой пыли, и никто пока не нашел этого города, не вернул к жизни его обитателей. Неизвестно даже, в каком месте Вселенной он находится… И во сне Ветер Иван побежал по темному городу, статуи молчали вокруг, и он касался то одной, то другой, оживляя их, пока сдержанный гомон не наполнил улицы…

Родители Ветра Ивана жили на планете Светор, у самого края Галактики. Там Ветер Иван вырос, там пошел в школу, а в школе, конечно, перестал верить в волшебников. Чудеса в Галактике были, но творили их не добрые или злые волшебники, а воля людей и других разумных существ.

Ветер Иван окончил школу, потом университет, сделался лингвистом и занялся проблемами общего языка для Кольца Миров. Он побывал на многих планетах, но нигде не нашел города, подобного тому, о котором рассказывала ему мать. Однако смутное видение заколдованных улиц не оставляло его. Пусть это была только легенда — разве мало легенд оказалось в конце концов забытой правдой?

Ветер Иван составил программу поиска и заложил ее в Логос-дубль. Океаны информации со всех концов звездного мира протекли сквозь, ничего не оставив. Но однажды раздался тихий гудок. Что-то, наконец, попалось в сеть терпеливого рыболова…

Спильвак с планеты Тангрин совсем не походил на людей. Большой тушканчик с чуть печальным взглядом темных глаз встретил Ветра Ивана в комнате над бегущей рекой. Они сели друг против друга, а река за ячеистой стеной несла в мутных волнах фиолетовые льдины.

— Это было во время моего первого полета к Земле, — тихо начал Спильвак, и Ветер Иван вздрогнул. Он не ожидал услышать о прародине человечества. Но Спильвак, верно, подумал, что это от холода, и продолжал: — Генераторы на наших кораблях подобны вашим, и мы стали выходить из фазы уже на трассе посадки. Только я один наблюдал внешний мир — ведь это рискованно на выходе. Мне хотелось поскорее увидеть Землю. — Спильвак помолчал. — И я увидел ее. Но… Сначала курсометры отметили увеличение расстояния до порта, хотя мы приближались к нему со скоростью семь километров в секунду. Потом словно раздвинулись слои тумана — и на мгновение я увидел небольшой каменный город. Я помню арки колоннад, серый сумрак, разлитый по улицам…

Спильвак неловко сжал лапки и как-то просительно поглядел на Ветра Ивана.

— На улицах было много людей, — упавшим голосом продолжал он. — Много людей, но что-то странное было в них. Я наблюдал секунду, может быть, две, и за это время ничто не шевельнулось в городе. Потом снова налетел серый туман, и я понял, что корабль еще не вышел из фазы и что виденный город находится вне собственного времени Земли. Курсометры опять были в норме… Тогда мне стало страшно. За свой рассудок. Ведь были случаи, когда сходили с ума, если только осмеливались наблюдать выход. И я никому не сказал… Это все, что я помню.

Спильвак замолчал, печально глядя в серое небо. Льдины с треском ломались на реке — над Тангрином несся гром ледохода.

При первой возможности Ветер Иван улетел к Земле. Людей здесь с давних пор жило немного. Планета отдыхала, от столетий бурной цивилизации. Ветер Иван послал запрос на Логос-дубль и несколько дней жил в деревянном доме у самого моря. Он начинал догадываться, что произошло, — ключом послужило упоминание Спильвака о поведении курсометров и сдвинутой фазе времени.

Как образуется воронка на водной быстрине, потому что скорость течения неравномерна, так закручивается время, когда тяжелые частицы дельта-уэмон из специального генератора начинают огибать контур в пространстве. Все глубже, стремительнее закручивается время, пока наконец темный пузырь не поплывет в глубине, не видимый никому. Даже свет просачивается в него годами…

Такова природа Мэон-сферы — сферы автономного времени. Пространство тут наложено само на себя миллионы раз, и внутрь сферы ведет слишком долгий путь…

С Логоса-дубль пришел ответ. Столетия наблюдений за трассами кораблей дали возможность определить зону неравного хода времени. Северное полушарие, Америка. Ветер Иван вылетел туда на звездной капсуле.

Внизу катились прерии — они снова поросли высокой травой, по ним, как века назад, бродили стада бизонов. Потом начались горы, серые чащи лесов. Над хребтом, проросшим темной щетиной елей, приборы тихонько запели. Долина впереди, казалось, была просто долиной — в предрассветном сумраке в ней лежало белое озеро тумана, — но Ветер Иван знал, что это из невидимого пузыря Мэон-сферы сочится наружу свет. Проникший в сферу свет давно минувшего дня.

Заработали двигатели, разгоняя капсулу до космических скоростей, направляя ее к центру долины.

Все словно остановилось внизу. Каменные безлесные увалы были неподвижны, только воздух, превращаемый в вакуум перед капсулой, смыкался за нею с сокрушительным громом. Ветер Иван спал и ел в капсуле, — для него проходили дни за днями. А вокруг не было уже ничего — только серый туман, — пока вдруг не выплыл из него черный грозящий силуэт. От бешеного торможения капсула ударилась о воздух, как о гранитную стену, и рухнула на землю, неспособная больше летать.

Ветер Иван спрыгнул под отдаленный солнечный блеск. Тусклым был этот блеск — словно солнце плыло за грязным стеклом. Вокруг не было и следа травы — серая стена позади будто высосала всю жизнь из околдованного круга. Ботинки медленно погружались в песок. А за ровным гребнем холма, словно растопыренные пальцы руки, лезли к зениту пять наклонных башен.

Ветер Иван заспешил на холм. Дюны вокруг расступились, и с гребня открылся вид на каменный город. Но не увидел Ветер Иван ни мельтешения летательных аппаратов, ни людей на улицах. Пять исполинских башен сумасшедше кренились над хаосом строений, и ни в одном окне города не сверкал солнечный свет.

Как в далеком сне, Ветер Иван стал спускаться к сумеречным садам вокруг города, и тут, на дорожках, занесенных песком, белым, словно окаменелый снег, его встретили первые статуи. Одежды, развеваемые воздушными струями, давным-давно утихшими. Руки, скованные в попытке закрыться от непонятной угрозы. Глаза, вобравшие синеву неба…