Федор Чешко - Кое-что о закономерностях

— Внимание! Три… два… один… разряд!

— Есть разряд. Контакт устойчивый, начинаю отслеживание.

Надоедливые гремучие отголоски не таких уж и дальних беспрестанных раскатов каким-то чудом умудряются корчить из себя тишину — всеподминающую, свинцовую, мертвую.

Улица-ущелье. Узкая — шагов с десяток — извивистая лента брусчатки, стиснутая серыми двух-трехэтажными фасадами; скуповатые количеством и размерами окна закрыты ставнями — плотно, вроде как судорожно; острые гребни высоких черепичных крыш притворяются этакими скальными гребнями на фоне сплошного полога буроватых, словно бы далекими пожарами подпаленных туч… И все это подернуто тяжким мутно-белым маревом — то ли каким-то болезненным нечистым туманом, то ли зримым воплощением несокрушимого страха, которым прямо-таки сочится эта оцепенелая улица, похожая на трещину в сплошном скальном монолите…

Хотя нет. Не вся улица сочится этим, а только один дом — там, впереди, близ недальнего поворота… А может, то и не поворот вовсе, может, продолжение улицы просто задрапировано плотным саваном белесого чада… Да-да, никакой это не туман — это чад. Плотными тягучими струями вытекает он из щелей меж створками запертых дверей и ставней, оплывает из-под кровельной нависшей закраины… Он горит, тот дом. Горит боязливо, украдливо, даже агонией своей боясь накликать на себя чье-то внимание… Чье?

А-а, вот оно!

Струйчатая дымная завеса мало-помалу начала будто из самой же себя вылепливать что-то массивное, угловатое, покуда еще неопределенное — не разобрать даже, одна ли это химера какая-то или много их там… Чувствуется только: то, что вылепливается — оно уродливое, смертельно опасное и как-то дико, не по-живому, живое. А гул далекой канонады уже раздавлен, подмят надсадными взревываниями, размеренным стальным лязгом, скрежетом, хамским сытым урчанием…

Уверенно, по-хозяйски прет оно, это достижение передового инженерного гения, наставив вдоль вымершей от бессилия улицы зияющую ноздрю орудийного хобота, кроша брусчатку неспешными жерновами ходовых траков, то и дело пуская в низкое кудлатое небо смрадные столбы выхлопов… А на плоском броневом лбу — черный крест, кокетливо отороченный белыми полосками, смахивающими на бельевое кружево; чуть выше креста — мертвая голова, череп то есть, вырисованный с преизрядным знанием прозекторского дела и с преизрядной же к этому делу любовью…

Эге, а улица-то, оказывается, затаилась отнюдь не от бессилия! Чуть приоткрылось окно на втором этаже одного из домов; меж ставнями промелькнул человеческий силуэт (серая гимнастерка, тусклый зеленый блик на округлом шлеме), и тут же что-то темное вылетело наружу, неуклюже укувыркалось за башню упоенного собственным могуществом бронемонстра… В следующий миг оттуда, из-за башни этой самой, хлестнуло грохотом, пламенем, мерзостной жирной копотью, и тяжелый штурмпанцертанк, вскрикнув сиреной, дернулся, сбился со своего неудержимо-всепобедного курса и беспомощно вломился окрестованным лбом в кирпичную кладку…

— Эксперимент номер триста восемнадцать выполнен. Тысяча девятьсот сорок первый год нашей эры, Витебск. Проникновение нормальное, контакт устойчивый.

— Хорошо. Продолжаем. Внимание на пульте! Три… два… один… разряд!

— Есть разряд. Контакт удовлетворительный, стойкий.

Пламя. Яркое, слепящее, радостное… прямо-таки праздничное. Настолько яркое, радостное и праздничное, что даже не сразу приходит в голову заинтересоваться: а что же это, собственно, горит?

А горит площадь. Верней сказать, не площадь, а постройки вокруг нее. Еще вернее — не постройки, а то, что от них осталось. И чему бы это так полыхать в ощетиненных арматурным ломом грудах бетонного крошева? Чудеса, да и только.

Единственное мало-мальски целое сооружение в обозримом пространстве — столб. Правда, торчит он под углом к линии горизонта градусов этак тридцать-сорок, но торчит же все-таки! И даже провода не все с него пооборваны, и даже изоляторы фарфоровые не все добиты.

И громкоговоритель на нем уцелел — поучает невесть кого сочным дикторским баритоном, бубнит себе и бубнит по-английски откуда-то чуть ли не с самого неба… Э-эх, небо… Линялое от пыли и многодневного жестокого зноя, пропитанное дымом да копотью, зализанное-выполосканное дрожащим пожарным маревом… Да разве же это небо?!

— …величайшее достижение за всю историю человечества, — распинается громкоговоритель. — Нам посчастливилось жить в эпоху, когда окончательно побеждена угроза не только глобального вооруженного противостояния, но и масштабных региональных войн. Даже локальные конфликты, которые в прошлом иногда тлели десятилетиями, поглощая сотни тысяч жизней, теперь мгновенно обуздываются скоординированными усилиями держав развитой истинной демокра…

Менторский баритон вдруг на полуслове перебился другим голосом — сипловатым баском с этакими холодными железными пролязгами; и заговорил этот новый голос вроде как тоже по-английски, но как-то слишком уж правильно:

— Внимание! Внимание! Обращение главнокомандующего миротворческим контингентом! Передвижение любых транспортных средств допускается только по заранее утвержденному графику и при наличии письменного разрешения за подписью главнокомандующего миротворческим контингентом. В случае выявления нарушителей имеется приказ открывать огонь на поражение. В случае неподчинения распоряжениям военнослужащих миротворческого контингента имеется приказ…

На доедаемые пламенем руины лавиной накатился гремучий механический рев. Вверху, меся лопастями дымную муть, завис хищный акулоподобный силуэт боевого вертолета с неестественно четкой ооновской эмблемой на поджаром серо-зеленом брюхе.

Из-под какой-то закопченной бетонной глыбы близ подножия столба немедленно выставился рубчатый окожушенный ствол зенитного ракетомета. Выставился, чирканул рубиновым бликом дискретного лазер-прицела точнехонько по вертолетному опознавательному знаку… Вот, собственно, и все, на что хватило невидимого-неведомого зенитчика. На борту вертолета замигали суетливые сполохи, и руины вокруг столба расплескались огнем, пылью, бетонными ошметьями…

— Эксперимент номер триста девятнадцать выполнен. Проникновение нормальное, контакт устойчивый. Между прочим, Эль-Нарис — это где такое?