Михаил Успенский - Пол-Германии проехал, даже в Турции бывал

Михаил Успенский

ПОЛ-ГЕРМАНИИ ПРОЕХАЛ, ДАЖЕ В ТУРЦИИ БЫВАЛ

"Наш вояж"

Отец до Берлина не дошел - их дивизия свернула сперва в Прибалтику, а потом в Финляндию. Так что расписаться на Рейхстаге ему не пришлось. А теперь нельзя. Хотя весь остальной город разукрашен граффити самых разных цветов и содержания - места живого нет. Либо власти устали с этим бороться, либо решили, что эти росписи хоть как-то оживят, расцветят город.

Потому что он серый. Это отмечали все туристы во все времена.

На станции "Ваннзее" меня встретил Свен Арнольд - активист Литературного коллоквиума. Русского он не знал вообще, и что-то говорил мне по-английски. Было понятно только, что проявляет заботу, на что я находчиво отвечал "Олл райт" и "Донт ворри". Дескать, не у мачехи рос, как-нибудь управлюсь.

Здание коллоквиума - роскошный особняк с башенкой - находилось в двух шагах от станции. Верандой оно выходило на озеро Ваннзее, озеро было еще подо льдом. По случаю крепкой зимы берлинцы бросились туда с коньками на холявный каток и были даже несчастные случаи, потому что лед там много тоньше нашего.

Целендорф - район аристократический, и вдоль улицы "Ам Зандвердер" (по-нашему сказать - на песках) тянулись различные роскошные дома, либо подчеркнуто современные, либо старинные. Говорят, что чуть ли не половина из них принадлежит "новым русским". Не знаю. Пройти вдоль улицы с криком: "Эй, землячки, есть кто из Красноярска?" я как-то не решился. Уж больно тихая улица. Никаких магазинов, никаких увеселительных заведений. По обоим сторонам улицы припаркованы дорогие автомобили. Все колеса и зеркала заднего вида на месте. Думаю, что, когда я вдоль них проходил, из многих окон смотрели с тревогой - чужих здесь явно не бывает.

Но это потом, а сперва Свен вручил мне ключ. Ключ открывал калитку в невысокой железной ограде, входную дверь и мою комнату. Комната была аскетической, исключительно для работы, поскольку здание это служит чем-то вроде Дома творчества. Полки для бумаг и прочего уходили под потолок такой высокий, что до верхних не всякая стремянка достала бы.

Был субботний вечер, и, поскольку все торговые заведения были закрыты, Свен показал мне огромную кухню, микроволновую печь и холодильник, набитый пиццей и разнообразными напитками.

Пиццу я терпеть не могу, поэтому, не мудря, пошел в станционную забегаловку и взял пару жареных сосисок с кучей всяких гарниров. С удивлением обнаружил, что настоящие-то сосиски, оказывается, вкусные!

Вдоль маленьких привокзальных пивных и кондитерских шатался единственный увиденный мной немецкий пьяный. Он что-то орал и требовал от продавщиц, пел и сильно махал руками, никого при этом не задевая. Кельнерши отгоняли его тряпками - видно, привыкли. В полицию его тоже никто не тащил, и я решил, что он тут просто работает местной достопримечательностью.

Вообще отношение немцев к алкоголю я для себя сформулировал так: "Физиологически немец вполне способен выпить столько же, сколько русский, да кто ж ему даст?"

В особняке стояла тишина. Иногда подъезжала машина, кто-то бесшумно проходил по коридору. У нас на литературном мероприятии обязательно собрались бы все в одну комнату, горланили, курили без передыху, искали недостающую посуду. А тут все молчком, тишком. Если буду когда-нибудь сочинять детектив, обязательно опишу это таинственное и даже несколько зловещее здание, скрип калитки, легкие шаги по двору, обрывки разговоров за окном...

Многие знаменитости побывали в этом доме, их снимки были развешены по стенам в конференц-зале. К стыду своему, я сумел узнать только Андрея Донатовича Синявского, Царство ему небесное, да замечательного итальянского писателя-ученого Умберто Эко. Не посчастливилось ему встретиться со мной.

Утром после фуршетного завтрака, раскланиваясь с незнакомыми людьми ("Морген, морген!") я встретился со своей берлинской переводчицей, обговорил с ней все детали выступления и попросил наладить меня в центр города. Она любезно усадила меня в вагон Эс-бана (У-бан проходит под землей) и велела ехать до станции Цоо.

Когда-то это был непрестижный район, в котором селилась русская эмиграция. Здесь обитали Алексей Толстой, Ремизов, Шкловский. Теперь это фактический центр города, живущий довольно бурной, по германским меркам, жизнью.

Пока не забыл, о немецком метро. Оно не такое красивое, как у нас, но очень удобное. Все-таки 132 станции надземной и подземной дороги, так что можно добраться практически до любого района, не пересаживаясь с автобуса на автобус.

Я-то сдуру собрался заняться шопингом, но никто не предупредил меня, что с половины Субботы и на все воскресенье все магазины закрыты. Работают лишь культурные учреждения (как раз там находится "Цоо палас", где проходит Берлинский кинофестиваль) да, как бы у нас сказали, предприятия общественного питания.

Чтобы я не заблудился, герр Арнольд заботливо снабдил меня картой города. По-моему, она выполнена в масштабе 1:10, потому что на полу моего кабинета не помещается. Но я все равно опасался заплутать, и поэтому ограничился небольшим районом поисков.

Слева от меня располагался музей эротического искусства, впереди знаменитый, уникальный Цоо - самый старый и самый богатый в мире зоопарк.

Справедливо рассудив, что эротики сейчас и в России навалом, а на экзотических животных я не любовался с детства, я сделал выбор в пользу зоопарка.

Билет недешев - по-нашему тысяч семьдесят. Ладно, думаю, там же не Машу Распутину мне покажут, которая берет за билет еще дороже, а вполне приличных существ.

Как немцы умудрились восстановить это чудо после войны? До того ли тогда было? А все же восстановили да еще расширили чуть не вдвое. Теперь там содержится 15 400 животных и обитателей моря, 1800 видов. Немудрено, что я снова остался "без ног". Пока все обойдешь... Скальные массивы и озера, пруды и речушки, в которых плещутся либо пингвины, либо ярко-оранжевые карпы, мавританский павильон, населенный жирафами, совершенно жуткие белые медведи, время от времени затевающие драки между собой, тигр, охраняющий неизвестно от кого вход в свою пещеру, морж величиной с хорошую корабельную шлюпку... Мудрые колобусы в обезьяннике, размышляющие над чем-то, свесив длинные белые и пушистые хвосты... Южноамериканская морская свинка капибара величиной с настоящую свинью...

И все это можно разглядывать часами. И все это прибрано, ухожено, вылизано. Только от носорогов идет страшная вонь, но это у них уж природа такая. Никто не пытается кормить зверей - коль скоро написано "ферботен", значит, "ферботен".