Анатолий Киселев - Анизотропное шоссе

Витёк был пацан канкрэтный.

При всей природной незлобивости жизнь научила его быть и упрямым и вредным, а уж хамить он умел весьма виртуозно. А баба Маня, по его мнению, могла вывести из себя кого угодно. Особенно, ежели поутру садишься за руль, газанёшь пару-тройку раз и срываешься с места прямиком через арку, а она, баба Маня то есть, выскакивает чуть ли не под самые колёса…

Вот Витёк и выложил ей всё, что думает о таком безобразии. Возмущению его не было никакого предела в пространстве и границ в обозримом будущем. Прекрасное утро было испорчено, и он изливал его, возмущение, на слабо возражавшую и до смерти перепуганную старуху минут семь, не меньше… Однако, ехать начинать трудовой день всё-таки было надо, и, присовокупив ко всем мыслимым и немыслимым эпитетам последнее: «ведьма ты старая, а не веришь — так в зеркало на себя посмотри!», Витёк, наконец, утихомирился.

Вот это, последнее, почему-то успокоило испуганную бабу Маню.

— Сам на себя лучше в зеркало посмотри…

Витёк задохнулся от возмущения, но пыл был уже растрачен, и он только махнул рукой и смачно выматерился, врубая по газам…

А баба Маня ему вдогонку то ли кукиш показала, то ли какую другую фигуру из скрученных пальцев, да к тому же то ли дунула на них, то ли плюнула — не разглядел Витёк. Выскакивал уже через арку на дорогу, поминая всех бабыманиных родственников до пятого колена. А под аркой показалось ему вдруг, что точно такая же, как у него «Мазда» цвета «мокрый асфальт» на всём ходу пытается под эту же самую арку въехать, только со стороны улицы, и нет уже ни времени тормозить, ни пространства — объехать…

Краем сознания зафиксировал Витёк в момент столкновения вытаращенные глаза на чем-то знакомом лице встречного водителя, да какой-то хлопок, что ли, как будто лопнула некая невидимая и почти неощутимая преграда, натянутая на пути…

И всё.

Сидит Витёк в своей развёрнутой поперёк дороги от резкого торможения «Мазде», целый и невредимый, только поджилки трясутся, и никогошеньки рядом с ним нет. Ни «Мазды», ни «Мерседеса», ни «Запора» даже какого-нибудь, сгоряча за «Мазду» принятого…

Отдышался Витёк. Перекрестился. Подумал: чего только не померещится, после скандала с глупой старухой.

И поехал потихонечку. Направо, к мосту через Болву, здраво рассудив, что ехать через Городищенскую горку, где наконец-то взялись расширять проезжую часть дороги, совсем неинтересно, а гораздо быстрее добираться кругаля, через этот самый Болвинский мост.

И не успел даже толком отдышаться, как неожиданно упёрся в светофор. Тот, который на выезде из Бежицы. Тот, мимо которого проезжаешь как раз по пути на эту самую проклятую Городищенскую горку. Тот, который налево от его дома в Московском микрорайоне, а не направо.

Трясение головой не изменило в окружающем Витька мире ровно ничего.

Вздохнув, он приткнул машину у обочины и выполз наружу. Перебрался через дорогу. Внутрь «Меркурия» можно было не заходить, окно на улицу было распахнуто круглосуточно. Витёк решил взять пивка, справедливо рассудив, что иначе не разобраться в постигшем его приключении… До сих пор похоже не проснувшаяся продавщица, не глядя, взяла полтинник, не глядя, налила пиво, не глядя, сунула сдачу… Витёк отошёл от окошка, стал под деревьями.

Осень-транжира швыряла золотом направо и налево. Золото несло вдоль улицы, кое-где закручивая небольшими сухими листоворотами. Свет утреннего солнца был какой-то рассеянный, прозрачный до сумасшествия…

Тихо и хорошо. Два ряда деревьев вдоль фасада дома создавали ощущение рощицы, тропка проходила между этими рядами. Дорога оставалась несколько внизу, живя своей, опричной от такой тишины жизнью. Пахло чем-то специфически-осенним, Витёк только не знал — чем. К сожалению, для оттенков запаха в человеческом языке гораздо меньше слов, чем для оттенков цвета.

Пиво было холодным и вполне нормальным на вкус. Мыслей не было никаких. Отпив половину кружки, Витёк посмотрел на ту сторону дороги, на свою машину. Что-то не давало ему сосредоточиться, что-то было не так.

Что?

На той стороне полуголые, по случаю тёплого солнечного осеннего утра, мужики на месте множества маленьких разнокалиберных киосков возводили один — длинный, разделённый на секции. Некоторое время Витёк наблюдал за рабочими. Вроде бы всё как всегда. Машины проносились то в одну, то в другую сторону, время от времени останавливаясь на светофоре и пропуская редких прохожих. Машин было сравнительно немного. Прохожих ещё меньше. Тоже всё как всегда…

Стоп.

Не всё…

Почему машина стоит на той стороне?

Если ехать из дома, то машина остановится как раз возле магазина. Если допустить, что Витёк в запарке повернул не направо, а налево от дома, то машина должна стоять возле магазина, а не на другой стороне!

Пиву не суждено было быть допитым.

Витёк бросился через дорогу, едва увернувшись от ярко-жёлтого, как знаменитая подводная лодка, «Жигулёнка», выматерился и застыл…

Машины двигались по левой стороне.

Очнувшись от ступора, Витёк всё-таки перебрался через дорогу, плюхнулся на сиденье «Мазды» и уставился прямо перед собой.

Почему-то вытащил из кармана мятые десятки, полученные на сдачу. Четыре зелёные мятые бумажки, чуть влажные и пахнущие пивом. Внимательно рассмотрел. Вместо моста через Енисей — памятник «Тысячелетие России». И надписи «Новгород» и «Десять рублей». Справа налево. Как у арабов. Или у евреев. Только буквы зеркальные.

Всё.

Туши свет.

Приплыли.

Вот те, бабушка, и Юрьев день.

Что же это такое, в самом-то деле? Машины ездят по левой стороне. На десятке с рисунком от вышедшей из употребления по причине потери покупательской способности и проистекающего из того повышенного износа пятёрки надписи задом наперёд.

Витёк огляделся.

Всё правильно, или, точней — неправильно: из дому теперь ехать до Болвинского моста налево, а к светофору — направо.

Мир перевернулся и встал на голову.

А точнее — вывернулся наизнанку.

Массаракш.

Зазеркалье какое-то. Алиса в зазеркалье. Ты хочешь жить в Зазеркальном доме? Люис Кэрролл. Чарльз Лутвидж Д-д-д-доджсон. Птица Додо…

Так. Нервный тик. Словесный понос.

Остановиться, оглянуться, бросая взгляд через плечо, не то — вздохнуть, не то — очнуться, не сожалея ни о чём, потерям счёт не умножая, перевернуть последний лист, а новый — холоден и чист, как поле после урожая…