Шокан Алимбаев - Формула гениальности

В необходимости открытия некоего универсального принципа стимуляции и усиления человеческих способностей, своего рода формулы гениальности, его убеждало множество явлений. Величайшие мыслители всех времен и народов постоянно сетовали на уровень развития своих современников и время от времени выражали робкую надежду на то, что когда-нибудь в далеком будущем будут найдены какие-либо пути повышения способностей человека. Но долгие тысячелетия человеческой истории это было лишь призрачной надеждой и призрачной мечтой. И только теперь настало время претворить эту мечту в явь, совершить, быть может, самое большое за всю историю науки открытие. Резко активизировать способности человека, воздействуя на центры тех способностей, которые он проявляет, дать ему возможность стать полноправным творцом этого мира, настоящим властелином Вселенной – это ли не грандиознейшее открытие и не оно ли нужно людям больше, чем все другие открытия за всю долгую историю человечества? В самом деле, сколько человеческих судеб было загублено только потому, что людям не хватило самого главного – способностей, силы интеллекта и производных от них – воли, упорства, дерзания? Сколько больших и малых несбывшихся надежд и несбывшихся свершений было похоронено по этой причине?

Если эксперимент, который он задумал, окончится успешно, то одаренность перестанет быть случайной игрой природы, результатом редкого или редчайшего сочетания генов в зависимости от ее величины. Отныне человек будет сам управлять своими способностями, вызывать из небытия ту их разновидность, которая ему понадобится. Человечество резко повысит свою интеллектуальную мощь, необходимую для решения тех грандиозных задач, которые поставят перед ним цивилизация будущего и исследования внеземных миров. Эпоха эта будет нуждаться в гигантах мысли и дела, и она получит их. И надо сегодня браться за решение этой проблемы, самой грандиозной, которая когда-либо вставала перед человеком, Медленно меряя шагами комнату, Наркес подошел к невысокой и широкой стеклянной витрине, стоявшей рядом с письменным столом у окна. В левой части ее лежал раскрытый диплом и золотой значок лауреата Ленинской премии. В правой части витрины лежал раскрытый Нобелевский диплом. Тут же под стеклом в футляре тускло светилась Большая золотая Нобелевская медаль. Наркес перевел взгляд на стол. Он был завален бумагами, журналами, книгами, международными авиаконвертами с зарубежными штемпелями. Словно охраняя весь этот покой и хаос, на бронзовой подставке по обеим сторонам старинной высокой чернильницы, вытянув перед собой мощные передние лапы, лежали два больших бронзовых льва. «Правильно ли я выбрал пациента для эксперимента? – думал Наркес, разглядывая львов. – Не ошибся ли в нем? Пожалуй, нет». Он повернулся и так же медленно пошел в обратную сторону.

У него было несколько кандидатур, давших согласие на участие в уникальном эксперименте. Из всех их Наркес, почти не раздумывая, остановился на одной. Ему сразу понравился этот высокий, смуглолицый и симпатичный юноша с небольшими глазами и с нежным девичьим именем Баян. Несмотря на внешнюю юношескую застенчивость, в нем чувствовалась какая-то твердость духа, та внутренняя сила и упорство, без которых невозможно обойтись в сложном будущем эксперименте.

Наркес многократно беседовал с Баяном, объясняя ему суть предстоящего опыта, все его значение и ответственность, и каждый раз оставался доволен им. Юноша постоянно и настойчиво повторял о своем согласии. Было получено и согласие его родителей, Батыра Айдаровича и Айсулу Жумакановны Бупегалиевых. Баян был студентом первого курса математического факультета Казахского государственного университета. Преподаватели характеризовали его как хорошего студента. Наркес дал возможность Баяну сдать зимний семестр и отдохнуть до конца каникул. Юноше семнадцать лет. Он сделает из него большого математика. Пока он берет пациента с обычными способностями, чтобы больше гарантировать успех эксперимента. Позже он докажет, что талантливым можно сделать человека и весьма умеренных способностей. Все знают, что уникальной человеческой личности соответствует уникальный биохимический комплекс. Но никто не знает, что, сделав индивидуальный биохимический комплекс уникальным, можно получить уникальную человеческую личность. Наркес был уверен в успехе эксперимента, ибо он ничем не отличался от тех многочисленных сеансов гипноза, которые проводили он и его сотрудники в клинике при Институте экспериментальной медицины, которым он руководил. Суть их оставалась прежней. Слово было громадным созидающим фактором управления высшей нервной деятельностью. При многократном целенаправленном внушении оно влияло на течение циклических процессов в организме, на биологические ритмы человека и способствовало возникновению новых феноменов в его физиологической природе. Надо провести десять сеансов, чтобы раз за разом закреплять и развивать действие гипноза на глубины сознания и психики. Сперва он затронет некоторые психофизиологические процессы, потом по принципу цепной реакции постепенно подчинит себе все функции организма. Мозг в этих прямых и обратных причинных связях с организмом как самая уникальная саморегулирующаяся система будет постоянно перестраивать свою работу, пока не достигнет своего должного устойчивого состояния и не станет еще сильнее и боеспособнее. Сможет ли он теперь получить результаты, на которые надеется? Оправдаются ли его надежды?

Правда, он не поставил в известность о предстоящем эксперименте академика – секретаря биологического отделения Академии наук Карима Мухамеджановича Сартаева и ни словом не обмолвился о нем в плане научных работ за этот год. Иначе он и не мог поступить, ибо при чрезмерно большой внешней любезности и дружеском участии при встречах Карим Мухамеджанович очень плохо относился к нему. История эта длилась уже долгие годы. Семь лет назад Наркес получил Нобелевскую премию за монографию «Биохимическая индивидуальность гения». Несколько позже – Ленинскую премию за работы по усилению доязыкового мышления у животных. Все это не нравилось Сартаеву, считавшему себя первой величиной в биологической науке в Казахстане. По своей специальности Карим Мухамеджанович был биохимиком, и область его научных интересов довольно близко соприкасалась с областью исследований молодого ученого. Шесть лет назад Наркесу предложили должность академика-секретаря биологического отделения Академии наук, от которой он отказался, потому что хотел быть в гуще научных поисков и экспериментов, которые велись в Институте. Это и было главной причиной того, что Карим Мухамеджанович недолюбливал Наркеса, считая его единственным серьезным претендентом на свое место. При первом и втором избрании Наркеса в академики Сартаев выступил с блестящей речью в его поддержку, но каждый раз тайно голосовал против. Оглашение результатов второго тайного голосования вызвало смех у присутствующих, ибо всем было ясно, кому они принадлежали. «Многомудрый муж» полагал, что в большом числе академиков голос его останется не узнанным. Долгие годы он не прекращал тайную борьбу с молодым ученым. Был слишком хорошо осведомлен о всех делах в Институте. А вот через кого – Наркес никак не мог понять этого. Если бы не поддержка президента Академии Аскара Джубановича Айтуганова, его дела обстояли бы несколько сложнее, потому что Карим Мухамеджанович был одним из асов общественной жизни Академии. Непостижимая инертность его мышления упорно не желала считаться с мировой славой Наркеса и его трудами. Это был удивительный, но далеко не таинственный феномен человеческой психологии. «Ничего, обойдется, – жестко думал о Сартаеве Наркес. – До тех пор, пока он будет гнуть свою линию, пользуясь служебным положением, до тех пор он не услышит от меня ни одного доброго слова. Понимание это нужно ему, а не мне. Что касается меня, то я могу согнуть в бараний рог не только Сартаева, но и всех сартаевых, которых когда-либо встречу в своей жизни. Конечно, принимать всю эту историю близко к сердцу не стоит. Кому-то надо двигать науку вперед, а кому-то – цепляться за полы одежды идущего впереди. Все в порядке вещей. Так что беспокоиться здесь особенно нечего».