Сергей Михалёв - Форс-мажор

Он начал борьбу. Сторожил миг своего выключения и миг возвращения во вчерашний (для него одного вчерашний) день. Он уже убедился, что никто - ни Михалыч, ни другие диспетчеры, ни начальник аэропорта, ни дежурный Министерства гражданской авиации, ни молодой капитан госбезопасности - никто не сохраняет за ночь память о предстоящем несчастье. И он уже побывал и в психиатрической лечебнице, и в изоляторе городского управления внутренних дел, неизбежно возвращаясь на свой диван к роковому сроку - в 06.22. Он научился уже саботировать свое участие в комиссии, не отвечая на телефонные звонки и не открывая дверь, затаившись, пряча голову под подушку. Это принесло ему некоторое облегчение, но все равно с первых же мгновений дня труп ребенка вставал перед глазами и не отпускал, терзая изболевшуюся совесть. И все-таки это была хоть какая-то передышка. А когда он ловил себя на желании не открывать больше дверь, ничего не слышать о катастрофе, провести остаток жизни под подушкой, - он заставлял себя подняться, самому приехать а аэропорт, самому добиться включения в состав комиссии и оберегать ее от всех мелких и крупных накладок, чтобы работала она быстро и четко, чтобы вновь он своими руками бережно отнял у того, что было ребенком, совершенно целого вельветового медведя. И он работал по ночам, концентрируя всю свою волю, до хруста в мозгу, до остановки сердца...

И однажды он уловил, как моргнула последняя цифра на электроннык часах, превращаясь в двойку из единицы. Он бешено усилил свои мучения. И пришел тот день, пришло то утро, когда, очнувшись, он различил в темноте яркое зеленое счастье: "06.21!"

Еще несколько дней ушло на отработку движений. И он едва на сошел с ума, когда впервые обнаружил, что телефон молчит. Распроклятый блокиратор. Он дважды бегал к соседям, убеждаясь, что те кладут свою трубку еще до его истерических звонков в дверь.

Он караулил телефон, как вспышку контрольной лампочки на приборе для проверки быстроты реакций. Только теперь от его реакции зависел не зачет на тренажере, а реальная жизнь трех сотен людей, жизнь хозяина (или хозяйки) вельветового медведя.

Когда он впервые дозвонился до Михалыча, он опять чуть не сошел с ума - от счастья. Но и на следующий, и на третий день не мог поверить, не укладывалось в измученном сознании, что Михалыч убьет драгоценные, сединой завоеванные секунды на выяснение, в своем ли он уме. Не мог сразу понять Михалыч, что не секунды он убивал, а триста восемь человек... Потом понимал, убивался, во всем обвинял то его, то себя, готов был сердце вырвать из груди, и с сердечным приступом увозила его "скорая", да поздно, поздно...

И настал день, настало утро, когда он решил покончить с собой. Ничего у него не получалось, не мог он ничего предотвратить. Форс-мажор - непреодолимое стечение обстоятельств. И терпеть эту муку он больше не мог. Ведь не вчерашним он возвращался во вчерашний день, не свеженьким, ничего не помнящим, как Михалыч, а постаревшим за эти два месяца, поседевшим, истерзанным до предела. Да, все, предел.

И он убил себя - мучительно и трудно. И очнувшись, как всегда, на коврике у дивана, мгновенно вспомнив, как долго он вчера умирал, автоматически выхватил взглядом в темноте ярко-зеленое, невероятное: "06.20".

В конце концов он научился убивать себя почти безболезненно и быстро. Когда он счел, что, набралось достаточное количество запасных минут, он потратил их на уговоры, чтобы Михалыч передал приказ пилоту аэробуса изменить курс для захода на посадку. Не этот ли странный приказ отвлек внимание пилота - и самолет врезался в скалу!

Он решил больше не рисковать. Умерев бессчетное количество раз, он земного за полночь поймал такси, приехал в аэропорт, поболтал, пошутил, дрожа внутри, с Михалычем, предложил ему передохнуть, а он подменит, все равно не спится ему, свежеразведенному, и загодя, спокойным тоном переговорил с пилотом 700/43-го, посоветовал ему быть повнимательнее в условиях низкой облачности, а лучше вообще изменить курс, на что он, диспетчер, дает "добро" и ожидает его с другой стороны посадочной полосы. И в изнеможении откинулся на спинку кресла, бессильно наблюдая, как выскакивают в окошечке контрольных часов черные цифры: 06.19, 06.20, 06.21, 06.22, 06.23... до той минуты, пока не прошелестел за окном благополучно приземлившийся аэробус.

Счастья он не ощутил. Давила мысль: не повторится ли следующим утром все с начала? ...Что ж, теперь он знает, что он должен делать, чтобы каждый день могла, бережно баюкая, пронести над аэродромными плитами девочка в красном платьице своего вельветового медвежонка.