Майк Резник - Как я написал Новый Завет

И все-таки я понимаю, что вот он, мой шанс отомстить, даю священные обеты, присоединяюсь к монашескому ордену, живу отшельником целых двадцать лет (разве что по субботам устраиваю себе разгрузочную ночь в городе, поскольку физически и сексуально я еще о-го-го), получаю возможность перевести Библию и начинаю излагать на понятном людям языке, каким он был на самом деле. К примеру, тот случай со свиньями из страны Гадаринской, когда он велел бесам вселиться в свиней и погнал их с холма в море. Нынче кто-то и удивится: а о чем тут, собственно, говорить? — но надо бы помнить, что переводил я Библию для грязных фермеров, которые воспринимали ученость совсем иначе.

Или вот эта смоковница. Только сумасшедший может проклясть дерево за то, что оно не дает плодов не в сезон, верно? Но по какой-то причине все, кто читает об этом, полагают, что сие — пример его могущества, а не глупости. Так что вскоре мне это надоедает, и я больше не прикасаюсь к священному писанию.

А кроме того, я чувствую, что пора перебираться в другие края. Я начинаю замечать, что, стоит мне прижиться в каком-то месте, как у меня появляется зуд в пятках и приходится двигаться дальше. Я понимаю: это, разумеется, проклятие, но если путешествие из Греции в Рим во времена расцвета империи сопровождалось только положительными эмоциями, то в темные века прогулки по Европе удовольствия не доставляют, поскольку двухсложное слово оказывалось для большинства населения камнем преткновения, да и мыло еще не вошло в обиход.

Короче, после посещения столиц Европы у меня возникает ощущение, будто я вновь вернулся в древнюю Иудею, и я решаю, что пора кончать с темными веками. Осенило меня аккурат в Италии, я делюсь своими мыслями с Микеланджело и Леонардо (мы как раз пили доброе вино и играли в карты) и они признают мою правоту, соглашаясь, что пришла пора Возрождения.

Потом выяснилось, что сдвинуть телегу с места — дело непростое, так что у них обоих слегка помутилось в голове. Микеланджело проводит несколько лет, лежа на спине, весь заляпанный краской, а Леонардо начинает конструировать летательные аппараты. Однако труды их не пропадают даром, в Италии начинает возрождаться цивилизация, хотя элегантная Лукреция Борджа, которая неизменно танцует со мной на всех балах, щедро сдабривает этот процесс ядом. Но Майк и Лео не сдаются, жизнь становится все интереснее, да вот у меня опять чешутся пятки, так что следующее столетие я провожу в блужданиях по Африке, где открываю водопады Вечного жида. И даже ставлю столб с щитом, надпись на котором призвана увековечить сие открытие. Но, видать, кто-то пускает столб и щит на дрова, потому что какое-то время спустя я узнаю, что это чудное местечко переименовано в водопады Виктории.

Так или иначе, но я брожу по свету, и жизнь становится все более занимательной, поскольку начинается промышленная революция. На меня же все больше давит чувство вины — не за то, что я давным-давно слишком вольно обошелся с Мессией, но потому, что за все это время не сделал ничего значительного, разве что позволил Леонардо нарисовать портрет моей подружки Лизы. Сами понимаете, восемнадцать веков бесцельного существования не могут не сказываться на психике.

И вот я останавливаюсь в маленьком английском городке, называющемся Сент-Эндрус, где только что придумали новую игру3, первым в мире прохожу все восемнадцать лунок и понимаю, что нашел-таки цель в жизни. А цель эта — использовать дарованное мне бессмертие для того, чтобы сыграть в гольф на всех полях мира. Пока оно только одно, но я знаю, что скоро счет пойдет на тысячи.

В итоге я становлюсь инвестором, покупаю коттедж в Калифорнии и дом во Флориде и, пока весь мир ждет, когда же новая игра начнет победоносное шествие по странам и континентам, сооружаю песчаные и травяные ловушки. А уж от ловушек — прямая дорога к клюшкам, потому что обычная, какой играли в Сент-Эндрусе, годится далеко не на всё случаи жизни. Сначала мне хватает трех металлических клюшек, потом девяти, в планах у меня все двадцать шесть, но на девяти я останавливаюсь, дожидаясь, пока не изобретут каталку, потому что тащить на себе по пятимильному полю для гольфа двадцать шесть металлических клюшек, не говоря уже о деревянных и короткой, — неблагодарное занятие.

К восьмидесятым годам двадцатого столетия я уже отыграл на всех шести континентах и теперь с нетерпением жду появления крытых полей в Антарктиде. Возможно, они появятся еще лет через двести, но чего у меня в достатке, так это времени. А пока я просто продолжаю множить свои достижения. Все-таки я ввел в Библию этот эпизод со свиньями и, возможно, благодаря моим уговорам Леонардо перестал бредить летающими аппаратами и вновь встал к мольберту. Этот список следует дополнить блестящим ударом на семнадцатой лунке в Пеббл-Бич. Ну кто еще может похвалиться такой точностью? Я же загнал мяч в лунку одним ударом, в дождь, с сорока пяти футов, от подножия холма.

В общем, жизнь у меня не так уж и плоха. Я по-прежнему обречен бродить по миру до скончания вечности, но нигде не сказано, что я не могу бродить в собственном реактивном самолете, в обществе Фифи и Фатимы. А если я не играю в гольф, то могу проводить время в клубе «Август», благо у меня пожизненная членская карточка, что в моем случае приобретает особое значение.

У меня как раз начинают зудеть пятки. Скорее всего отправлюсь вскорости на новое поле для гольфа, что разбили у озера Найваша в Кении, оттуда в Бомбей, потом клуб «Джейпур-Кантри», а затем…

Я лишь надеюсь, что второго пришествия не будет до того, как я смогу пройти по два раза все лунки на поле мемориального комплекса Чжоу Энлая в Пекине. Говорят, там какая-то необыкновенная водяная лунка.

Вы понимаете, если уж выбирать из проклятий, то это, наверное, наилучшее.

Финал национального футбольного чемпионата.

По начальным буквам IQ (Intellectual Quality) — коэффициент интеллектуального развития.

Тут автор несколько погрешил против истины. Гольфу свыше 550 лет, но в Сент-Эндрусе в 1860 году состоялся первый официальный турнир по гольфу (в июле 1995 года прошел 124-й).