Софья Непейвода - Первые шаги

На случай, если всё же ошибаюсь и эти двое меня не ловят, попыталась пройти мимо того, который преградил путь. Когда я поравнялась с ним, человек сказал мне что-то непонятное негромким, но уверенным командным тоном. Ну конечно, а кто обещал, что вместе с переносом я сразу же обучусь языку другого мира? Глубоко вздохнув (с каждой минутой всё больше верилось, что окружающее реально) и рассудив, что, скорее всего, это требование остановиться, я притормозила и подняла старательно отводимые до сего момента глаза на аборигена. Нет, даже переодевшись в такую же одежду, мне вряд ли бы удалось сойти за местного. Он вроде бы и похож на человека, но в то же время отличался. По крайней мере, не из привычных европеоидов, негроидов, азиатов и кого там ещё. Благородной осанки, с прямыми белыми волосами чуть ниже плеч и жёлтыми глазами. Волосы откинуты на спину и, судя по всему, заколоты с двух сторон невидимками или ещё как-то закреплены, чтобы не лезли в лицо. Одежда состоит из чего-то вроде простого платья или балахона с длинным рукавом и лёгких перчаток по локоть, а на ногах — лёгкие сандалии. Весь костюм чисто-белого цвета, лишь на левой стороне груди золотая символика из шести сходящихся спиралей, заключённых в круг. И хотя непонятно, чем именно абориген отличался от человека, то, что он как минимум незнакомой мне расы, а то и вида, не вызывает никаких сомнений.

Мужчина повторил свои требования, добавив ещё несколько фраз, из чего я сделала вывод, что первые услышанные мной слова означали что-то другое, ведь зачем повторять «стой» тому, кто и без того уже стоит. Может эта их аналогия «руки вверх», «на землю» или ещё проще «предъявите документы»? Поняв, что толку от такого гадания мало, я непонимающе развела руками, только потом подумав, что он из иного народа и у них этот жест может означать что-то другое. Абориген, к моей радости, не проявляя агрессии, сказал ещё что-то не более понятное.

— Я не понимаю, что вы говорите, — ответила я.

Настала его очередь удивляться. Судя по реакции, ему русский язык не более знаком, чем мне — его. Но мужчина быстро оправился и с лёгкой улыбкой, мягко, но крепко, взял меня за руку. Я, не сопротивляясь, пошла куда вели. Всё-таки я не ошиблась, когда предположила засаду, поскольку очень быстро мы с провожатым добрались до машины, скрытой дальше, за теми же кустами, где поджидал первый.

Что-то жизнерадостно сообщив коллеге, который после этого посмотрел на меня с лёгким любопытством, пленитель посадил меня в машину и устроился рядом, а его коллега сел впереди. Оказалось, что транспорт не ездит, а летает, причём практически без тряски и шума. Почему-то именно теперь, когда от моих действий ничего не зависит, накатило ощущение удивительного спокойствия и даже умиротворённости. Всё равно в моем нынешнем состоянии я бы здесь не выжила. А так пусть будет то, что будет. Но это чувство не имело ничего общего с отчаяньем — скорее, просто тихая радость, что пока не надо больше бороться и можно не сопротивляться обстоятельствам.

Внизу проплывали огромные парки в виде завитушек, такие же, как и первый, по которому я бродила. Прямых улиц мало, всюду или круги и полукружия или извилистые линии дорог. Через равные промежутки над деревьями возвышались крупные почти однотипные строения, к каждому из которых сходилось по шесть крупных спиралей, отчего картина сверху напоминала символику на костюмах арестовавших меня аборигенов, не хватало только окружающей кольцевой дороги, да мешали прямые проходы от центра каждой спирали к зданию и одна извилистая дорога, пролегающая от каждого здания между спиралями. Пока мы летели, я не увидела ни единого участка, не несущего отпечатка рук человека или того разумного существа, которое здесь обитает. Так что выбор сдаться (а не бежать) оказался правильным, ведь скрыться всё равно бы не удалось.

По субъективным ощущениям, полет продлился около часа. Наконец местность внизу изменилась: теперь здания стояли гораздо чаще, и дороги между ними были шире и не улиткой, а синусоидой, хотя всё равно окружение напоминало большой парк. Машина приземлилась неподалёку одного из строений, и меня повели внутрь. От быстрого темпа ходьбы, который задали провожатые, я снова закашлялась, прикрыв рот платком: вряд ли местные одобрят, если вокруг набрызгают кровавой пеной. Идущий впереди абориген резко остановился, подождал, пока приступ кашля закончится и, осторожно отобрав испачканный платок, осмотрел его, отчего лёгкая улыбка, до того не покидавшая его лица, потухла. О чём-то посовещавшись, мужчины повели меня обратно к машине. Теперь точно в лучшем случае в изолятор посадят, а может, и вообще кремируют, чтобы заразу не разносила. Почему-то эти мысли не вызвали отрицательных эмоций. Даже то, что только чего-то нового, что вызывает лёгочное кровотечение, не хватало в добавку к собственному набору болячек, не расстраивало. Вообще, несмотря на плохое самочувствие, я почти никогда не чувствовала себя так спокойно. И, честно говоря, не хотелось, чтобы это ощущение проходило.

Второй полет продлился всего несколько минут, после чего мы оказались перед зданием, ничем не отличающимся от предыдущего. Но на этот раз охранники не торопились, позволив идти в том темпе, который не вызывает приступов кашля. Путь закончился в довольно большой комнате, где меня усадили на кушетку, один из аборигенов остался сторожить, а второй ненадолго ушёл, чтобы вернуться с ещё двумя: мужчиной и женщиной. Посовещавшись, они жестами предложили мне раздеться, и я с удовольствием избавилась от зимней верхней одежды. Одобрительно улыбнувшись, женщина дала понять, что раздеться надо полностью, после чего лечь на стол, который уходил в стену к прибору, отдалённо напоминающему томограф. Не буду утверждать, что у меня отсутствует стеснительность, но у любого человека есть предел, сметающий все условности, за которым уже неважно, как выглядишь, лишь бы самочувствие стало хоть немного лучше. И, судя по всему, я уже перешагнула эту грань. По крайней мере, присутствие аж трёх мужчин не смутило настолько, чтобы не выполнить указания. Пока стол вместе со мной заезжал внутрь прибора, на мгновение промелькнула мысль, что с такой же вероятностью это может оказаться утилизатор, но она растаяла до того, как смогла заставить забеспокоиться. Потом закружилась голова и мир перед глазами померк.

Проснулась я уже в кровати и с радостью констатировала, что чувствую себя гораздо лучше. Даже лучше, чем до попадания в это странное место. Ненадолго возникли сомнения, а не привиделось ли мне всё произошедшее, но стоило сесть и взглянуть в окно, как они развеялись: ни дом, ни больница не граничат с лесной поляной. Потянувшись к носу, чтобы, по старой привычке, поправить очки, замерла. Необходимого аксессуара на месте не оказалось, а видела я ничуть не хуже, чем обычно. Не на единицу, конечно, но теперь уже и не вспомню, когда такое последний раз было. Попытки разобраться в произошедшем прервались когда вошла женщина из того же народа, что и все виденные прежде, и, приветственно кивнув, поставила поднос с завтраком. Я благодарно улыбнулась ей в ответ.