Сэмюель Дилэни - Время, точно нитка самоцветов

Мне только оставалось что-то одобрительно промычать.

— В отличии от фотографических снимков, мельчайшая частица фотоэмульсии на голографической пластине содержит полную информацию обо всей снятой на голограмму картине. Проведем аналогию: накопление голографической информации попросту означает, что каждая единица информации, имеющаяся в нашей базе данных — предположим, о вас, — имеет отношение ко всей вашей карьере, общему состоянию ваших дел, полному набору неувязок, возникающих у вас с окружающими. Конкретные факты, касающиеся конкретных мелких или тяжких преступлений, мы передаем в руки Регулярной службы. Но поскольку мы располагаем достаточным количеством собственных данных, наш метод наблюдения за вами и вашими возможными намерениями, более того прогнозирования ваших дальнейших действий, наиболее продуктивен.

— Замечательно! — сказал я. — Это один из самых поразительных параноидальных синдромов, с какими мне когда-либо приходилось сталкиваться. Намекаю на то, что вы вот так вот заводите подобные разговоры с первым встречным в питейном заведении. Конечно, в больнице я наблюдал и более странные...

— В вашем прошлом, — сухо перебила она меня, — я вижу коров и вертолеты. А в вашем не таком уж далеком будущем вас ждут вертолеты и ястребы.

— Так скажите же мне, о добрая волшебница Запада, как это...

И тут я просто опешил. До меня дошло, что о службе у Папаши Майклса никто, кроме нас с вами, не знает и знать не может. Даже копы, вытащившие меня, почти спятившего, из летающей юлы, несущейся к краю крыши «Пан Американ», и те от меня ничего не добились. Кредитные карточки Папаши я сжевал, когда уразумел, что они меня там поджидают, тепленького, а со всего, что могло иметь серийный номер, эти самые серийные номера были уже давным-давно спилены человеком, куда более сведущим в этих вопросах, чем я: добрейший мистер Майклс в мою первую ночь на ферме, тоскливую и пьяную, хвастался тем, как он лихо угнал эту вещугу из Нью-Хэмпшира.

— Но зачем, — диву даешься, какие банальные фразы мы выдаем под воздействием страха, — вы мне все это рассказываете?

Мод улыбнулась, и ее улыбка растаяла под вуалью.

— Информация только тогда действенна, когда ее кому-нибудь передают. Иначе в ней нет смысла, — спокойно ответила она.

— Э... послушайте, я...

— Может так случиться, что вскоре у вас появятся немалые деньги. И если я не ошиблась в расчетах, как только денежки попадут в ваши ненасытные ручонки, я вышлю за вами вертолет с умелыми ребятами-полицейскими... Такой вот кусочек информации... — Она сделала шаг назад. Кто-то встал между нами.

— Эй, Мод!

— Можете делать с ней все, что только душе угодно.

Народу в баре было — не протолкнуться, и лишь одним резким движением можно было нажить кучу врагов. Все именно так и произошло — я-таки нажил себе врагов, а Мод упустил. Какие-то они там были все ненормальные: с сальными, висящими, как сосульки, волосьями, у троих на костлявых плечах красовались татуировки в виде драконов, один — с повязкой на глазу, еще один кадр все норовил расцарапать мне щеку черными от грязи ногтями (вы пропустили переходный момент? объясняю: мы уже минуты две как ввязались в жестокую всеобщую потасовку. Кстати, я этот переход тоже проглядел), а какие-то бабы истошно вопили. Я отбивался и уворачивался от ударов, и тут вдруг развитие событий резко изменилось. Кто-то пропел: «Яшма!» — и именно так, как полагается это пропеть. Что означало, что полиция (обычная, нерасторопная Регулярная служба, от которой мне удавалось ускользал все эти семь лет) на подходе. Свалка вывалилась на улицу. Потасовка продолжалась. Я пролез между двумя ожесточенно колотящими друг друга чумазыми бродягами, но из кучи-малы таки выбрался, отделавшись царапинами, не страшнее тех, что можно получить во время бритья. Массовое побоище разбилось на отдельные стычки. Выбравшись из одной, я понял, что наткнулся на другую. Кучка людей столпилась возле кого-то, кто очевидно влип серьезно.

И что-то этих людей сдерживало.

Кто-то склонился над ним.

В луже крови ничком лежал маленький человек, которого я не видел два года, — да, тот, что в свое время умел так выгодно избавляться от вещей, мне не принадлежавших.

Прижимая к себе небезызвестный вам портфель, чтобы никого не задеть, я проскочил между огнем и полымем. Увидев первого обыкновенного полицейского, я старательно изобразил из себя прохожего, минуту назад подошедшего узнать, в чем там дело.

Сработало.

Я свернул на Девятую авеню и за три шага перешел на не привлекающую внимания, но быструю ходьбу...

— Эй, подожди! Да подожди же...

Я узнал голос (даже спустя два года такой голос трудно не узнать), но не остановился.

— Постой! Подожди! Это же я, Ястреб!

И я остановился.

Его имя еще не упоминалось в этой истории; Мод имела в виду того Ястреба, афериста, мультимиллионера, который занимался своими махинациями в той части Марса, где я еще не бывал (а он ох уж как крепко держит в своих когтях все преступные делишки в системе), то есть совсем другого человека.

Я отступил на три шага.

Мальчишеский смех:

— О, дружище! Видок у тебя, как будто только что тебе пришлось поучаствовать вовсе не в том мероприятии, в котором бы хотелось.

— Ястреб? — спросил я тень.

Он был еще в том возрасте, когда за два года можно еще на дюйм-другой подрасти.

— Ты все еще здесь бываешь? — спросил я.

— Иногда.

Это был изумительный малыш.

— Послушай, Ястреб, мне надо отсюда рвать когти. — Я оглянулся.

— Сматывайся, — он подошел поближе. — А можно я с тобой?

Как тут не усмехнуться.

— Ага. — Просто смешно, когда он задает подобные вопросы. — Пойдем.

Пройдя полквартала, при свете уличного фонаря я разглядел, что волосы у него все того же тусклого, как сосновая лучина, цвета. Его запросто можно было принять за потасканного бродягу: замызганная черная хлопчатобумажная куртка на голое тело, потертые черные джинсы — это было видно даже в темноте. Ходил Ястреб босиком; даже при свете фонарей не составляет труда понять, что за человек может целыми днями разгуливать босиком по Нью-Йорку. На углу он улыбнулся мне и запахнул куртку, прикрыв грудь и живот, обезображенные шрамами. Глаза у него ярко-зеленые. Вы уже узнали, кто это? Если нет — мало ли какие перебои бывают в распространении информации по мирам и миркам — то скажу, что по берегу Гудзона рядом со мной шел Ястреб, Певец.

— Давно вернулся?

— Всего несколько часов назад, — ответил я.

— Что-нибудь привез?

— А тебя действительно это интересует?

Он сунул руки в карманы и пристально на меня посмотрел.