Владимир Щербаков - Красные кони

"Быть, быть празднику!" - сказал голубой орудийный залп. "О-о! проснулось эхо. - О-ох!"

Мы встречали день выстрелами, пулеметными очередями. По нас с правильными интервалами били пушки. Залегла и вновь поднялась пехота, зародилось движение боя. Вальцев сменил Забелло, их пулемет жил, не остывал, а Бафанов смолк. Жив ли Бафанов? Я с тревогой думал о нем. Вскоре слышен стал его голос:

- Ослеп я, лейтенант. Огонь глаза мои выжег. Не увижу я больше неприятеля. Возьми на себя три танка, остальные я встречу. Сестрица прицел установит, есть у нас гранаты, есть и дорогой гостинец для стальных пауков - противотанковое ружье.

Нежданная пуля нашла и меня. Вот и на моей груди расцвел кровавый цветок; видно, относил я гимнастерку. Качнулся, зашевелился надо мной прохладный пепел. Я прижал к ране ладонь, сел. Варя перевязала рану, я не умер: слышал перестрелку, видел следы пуль на листьях, знал, как бежало по холмам, по лесам сиреневое шоссе. Мы были еще живы, а они отходили...

Вальцев, тоже раненный, склонился ко мне, и я понял: он догадался. В его глазах был вопрос: "Ты видел ее?" Я ответил: "Да, видел". "Вот и все, он не попросит рассказать, - подумал я, - такими, как он, движет чувство правды - это выше мести. Но что такое чувство правды, когда оно приходит? Наверное, когда в душе сливается воедино все человеческое. Как звуки мелодии, которую ему удалось подобрать".

Я хотел спросить, как он нашел ее, но передумал. Попробуйте спросить, как приходят песни. Ответом будет улыбка, потому что это тайна. Я протянул ему корнет и сказал только:

- Сегодня мы живы, а завтра?.. Пусть услышит Лён и другие, что мы победили. Передай привет храброму Лёну.

В последний раз возвысился над нами ясный серебряный голос, и казалось: звучащая явь подсказывала слова.

"Мы не всегда были мертвыми - мы были живыми!" - пел корнет.

"...живыми", - сказало эхо.

"Мы пали за свободу!" - пел корнет.

"...за свободу!" - сказало эхо.

Милый Вальцев! Прекрасна вещая песня, оставленная тобой, вечны ее слова.

...Легко ли умереть, не увидев ясного лика земли? Ведь шевелились еще хвосты дыма, свет стоял багровыми столбами, лощина выгорела, мята высохла, птицы смолкли. Уснул красный конь. Кровь же была горяча и жгла сердце. Я чуть было не изверился, но скоро все переменилось. Пришла прозрачная ночь; проросли, открылись голубые цветы звезд. Поднялась первая чистая заря. Три чистых зари - три алые птицы взлетали над нами. Перед четвертой мы стали камнями и травой, мы стали песней.