Зиновий Юрьев - Смертельное бессмертие

Я любил свою жену, любил маленького Мишу и чувствовал, что начинаю терять их. Жена моя, должен сказать, человек неординарный. Все у нее горело в руках, и, если не получалось одно, она бралась за другое. Однажды она тактично попробовала образумить меня, а потом, через несколько недель, объявила, что твердо решила эмигрировать (она еврейка) и была бы рада, если бы я поехал с ней. По глазам ее я видел, что она все знала фанатики не сворачивают со своего пути.

— Ты поедешь без меня?

Она помолчала, внимательно посмотрела на меня и кивнула: “Да”. “Наверное, ты права, — выдавил я из себя жалкую улыбку, — тебе вообще давно бы следовало бросить меня…”

Она обняла меня за шею, потом откинула голову и посмотрела с печальной улыбкой:

— Глупый, я просто любила тебя. И поверь, всегда буду молиться за тебя…

Так я остался один, без жены, сына и даже без найденного гена бессмертия. Один на один со своей гордыней и своим фанатизмом. Жена несколько раз звала меня в Штаты, говорила, что может подыскать работу, но я отказывался. Ехать за границу уже немолодым ученым без каких бы то ни было научных достижений и стать иждивенцем жены (она, насколько я слышал, довольно быстро преуспела в торговле недвижимостью) было просто невыносимо. Я отказался.

Это случилось четыре года назад. Мельчайшие события того дня запечатлелись в моей памяти так четко, словно кто-то выгравировал их тончайшей иглой на металле.

Последняя серия опытов закончилась очередной неудачей. Конечно, уже много лет я охотился за геном бессмертия, много раз мне казалось, что вот-вот я выйду на его след, но каждый раз оказывалось, что преследовал лишь мираж. Не раз мне приходили на память слова великого Эйнштейна, который говорил, что Бог не злонамерен, имея в виду, что он ничего специально не прячет от исследователя. Но мне начинало казаться, что именно надо мной он просто издевается.

Был теплый июньский день. Я сидел на скамейке в скверике недалеко от моего дома и смотрел на тугие струи воды, выбрасываемой фонтаном. Легчайшая водяная пыль оседала на лбу. Как когда-то там, на Камчатке, когда проклятый лосось раз и навсегда исковеркал мою жизнь, сделав пленником химеры, фанатиком, старым неудачником. А ведь можно было бы прожить жизнь по-другому, нормально. Я был бы наверняка доктором, скорее всего, и профессором. А может быть, и член-корром. И жена бы не уехала. И у меня была бы семья. Сколько сейчас лет сыну? Тридцать два. Розовый комочек, который я когда-то с опаской держал в руках, помогая жене купать его, стал чужим взрослым человеком. Раз в месяц, а то и два он посылал мне “е-мейлы” или звонил, и год от года голос его приобретал все более английский акцент. Несколько ничего не значащих слов. И все. Он стал химиком, работал в какой-то крупной корпорации, названия которой я никак не мог запомнить, кажется, там было слово “сан” — солнце. И Мишей он давно уже перестал быть. “Привет, отец, это Майкл. Как ты там?” — “Спасибо, все по-старому, а ты?”

На соседней скамейке сидела компания, которую я видел не первый раз. Наверное, жили здесь где-то по соседству. Двое старичков и старушка. По виду — из тех, кто копается в помойках. В руках у каждого — по бутылке пива, и все трое, в отличие от меня, казались вполне довольными жизнью. Еще через две скамейки юноша и девушка слились в страстных объятиях. Боже, неужели и у меня когда-то гормоны бушевали с таким же пылом? Я не был монахом, изредка проводил ночь с Лизой, моей единственной лаборанткой, — лет на тридцать моложе меня, замуж почему-то не вышла, хотя выглядела довольно привлекательно и была, судя по всему, не против превратить наши редкие свидания в нормальную семейную жизнь. Она даже как-то раз спросила меня утром с неуверенной улыбкой: “Александр Владимирович (она всегда обращалась ко мне по имени-отчеству, даже в самые интимные минуты), может, я оставлю у вас свой халат и ночную рубашку?”

Мне показалось, что губы ее при этом испуганно дрогнули. На мгновенье я испытал острое желание обнять ее, прижать к себе и сказать: “Ну, конечно, о чем ты говоришь”, но что-то удержало меня. Не знаю, что именно, но удержало. Я лишь вздохнул и ничего не ответил. Глаза ее предательски блеснули, но она тут же молча отвернулась.

Я задремал, согретый послеполуденным солнышком. И мне приснился сон. Не просто сон, а Сон с большой буквы. Тот самый, что перевернул мою жизнь, что вознес меня на вершины счастья и дал мгновения не сравнимой ни с чем гордости и одновременно швырнул в пучину ужаса. Я понимаю, что слова мои звучат чересчур выспренно, но все произошло именно так.

С поразительной ясностью мне привиделось, как на скамейку подсел незнакомый человек, насмешливо, как мне показалось, посмотрел на меня и со старомодной галантностью приподнял в приветствии соломенную шляпу. Сон мой, очевидно, не лишен был каких-то литературных ассоциаций, потому что во сне же я подумал о Воланде из “Мастера и Маргариты”.

— Ну что, — слегка насмешливо спросил человек и вопросительно посмотрел мне в глаза, — все охотитесь?

— В каком смысле? — спросил я.

— За своим геном бессмертия.

— Позвольте, — изумился я, — как вы…

— Знаете, Александр Владимирович, мне вас жаль. Потому что вы столько лет ходите вокруг да около, как слепой кутенок, тыкаетесь носом то в один, то в другой ген, а результатов все нет и нет.

— Не стану с вами спорить, смешно утверждать обратное. Но что делать? Каждому свое…

— Да ничего подобного. Просто послушайте, что я вам скажу, и отправляйтесь в свою лабораторию.

И тут он, продолжая ехидно улыбаться, выдал комбинацию генов, причем — самое удивительное — в комбинации присутствовали и два так называемых спящих гена. Комбинация, которая, возможно, пряталась в глубинах подсознания, и я никак не мог ее извлечь.

— Не бойтесь, что забудете комбинацию. Уверяю, вы запомнили ее на всю жизнь. А уж как распорядитесь моим маленьким подарком, как оцените его возможные последствия — это, Александр Владимирович, ваше дело. Честь имею. — Человек со все той же старомодной вежливостью снова приподнял свою шляпу и исчез.

Я открыл глаза. Соседи мои продолжали тянуть пиво из запрокинутых бутылок, юная пара по-прежнему не размыкала объятий, и легкая водяная пыль от фонтана приятно холодила лоб.

Так сон это был или не сон? Я вдруг испугался, что начисто забыл комбинацию, которая мне приснилась. Конечно, я знал, что порой ученые, долго и безуспешно работавшие над какой-то проблемой, наталкивались на решение во сне. Взять хотя бы хрестоматийные примеры с периодической таблицей Менделеева или бензольным кольцом химика Кекуле.