Виталий Кричевский - Цена этого мира

- Но я... Нет... Я, право, не знаю, - бормотал ошеломленный Юрий Борисович.

- Соглашайтесь! Соглашайтесь, мой дорогой Юрий Борисович! Не пожалеете! Замок - это только так, символ, не забывайте. Ведь это целый мир, в котором живут короли и герцоги, крестьяне и ремесленники, рыцари и дамы, и можно управлять их волей, их мыслями, желаниями и страстями. Можно улучшать этот мир, вести его к совершенству. Разве это не интересное, не достойное дело?

- Нет, нет, - заговорил возбужденно Юрий Борисович, освобождаясь от наваждения. - Я не смогу... Вы только поймите правильно. Ведь это как украсть! Нет, нет, я не могу.

- Ну что ж, не беда! - проговорил неунывающий продавец. - Тогда... откуда-то из-под прилавка он осторожно извлек некий овальный предмет. Вот вам мир, где родители избавлены от тревог. Да вы вспомните себя, когда ждали появления своего первенца. Сколько было волнений! Как вы томились в неизвестности! Да и потом, второй раз... И сознайтесь честно, насколько оправдались ваши тревоги? Нет, нет! - замахал руками чернобородый. - Не скажу ни единого худого слова о вашем малыше! Но сами-то вы, сами... Да. Ну а здесь, в этом яйце, спит будущий гений! Он добр, честен, смел, находчив и силен, он высок и строен, остроумен и красив. Кто из родителей не хотел бы иметь такого сына!

- Перестаньте, прошу вас! - страдая, перебил продавца Юрий Борисович. - Я понимаю, я все понимаю, но не могу. Этого я тоже не могу. Ведь у такого замечательного ребенка должны быть родители... Такие родители... Я... Я не гожусь для этой роли, вы понимаете? Я... - Юрий Борисович облокотился о дубовые доски и закрыл лицо руками.

- Ну что ж, я понимаю, понимаю, - медленно проговорил чернобородый. Ну а любовь? Любовь не прельщает вас? Любовь женщин удивительных, прекрасных. Неземное блаженство. Жаркая страсть, одухотворенная красотой, - чернобородый снял с полки большую коробку и положил ее перед Юрием Борисовичем. Тот совладал с собой, отнял от лица руки и бросил взгляд на предложенный ему образец. Перед ним лежала большая коробка, затянутая целлофановой пленкой. Сквозь блики прозрачного материала он разглядел крохотных куколок, выложенных в коробке рядами. Кошачьим движением продавец разорвал затрещавший целлофан и высыпал содержимое на прилавок. Громкое "а-аххх!" пронеслось по залу, и Юрий Борисович, задрожав, увидел на прилавке десятка два обнаженных женщин. Их нежные юные тела сияли розой и перламутром, они сидели и лежали на широких дубовых досках, они потягивались и зевали, вставая от долгого сна, чтобы служить ему. Ему! Холодея, он отвел глаза и взглянул на плотоядно улыбающегося продавца.

- Но ведь это не любовь! - прошептал Юрий Борисович. - Какая же это любовь? Это гнусно, гнусно!

- Что вы, что вы! - испуганно замахал на него руками чернобородый. Любовь! Самая настоящая любовь! В комплект входит ваш личный Амур. Последняя модель на позитронных анодах или что-то в этом духе. Я, знаете ли, в технике не очень-то... Стопроцентное попадание! Максимум успеха! Горячая страсть! Полная покорность!

И возник Амур. И запорхал, розовый, на кудрявых крылышках вокруг Юрия Борисовича, и поднял пухлыми ручонками свой крупнокалиберный, сталью и никелем сверкающий ручной пулемет. И загремело оружие, и разбились сердца красавиц... И Юрий Борисович увидел их глаза, глаза, глаза...

- Нет! - что было силы закричал он. - Нет! Нет!

И пропало все, словно и не было.

- ...Уж не знаю, что предложить вам еще, - задумчиво закручивая рог из волос, тянул продавец. - Может быть, Пегаса? Чудесный мир. Крылатые кони, непрерывный творческий азарт, голубой простор, сень крыл... Ну и так далее. А может быть - Вавилонскую башню? Впрочем, нет, вы не согласитесь это вам привычно. У вас и так все говорят на разных языках. Н-да. Не знаю, что еще вам... Хотя, постойте-ка! Ну вот, ну вот. Есть тут у меня такой мир... Ну, такой мир... Да вы сейчас поймете, - оживился чернобородый, развязывая какой-то пакет. Он зашуршал фирменной оберткой и извлек из вороха бумаги коробку, на которой красивыми буквами было выведено: "С Д Е Л А Й С А М". - Новинка сезона. Набор "Сделай сам". Острые ощущения. Только для психически уравновешенных личностей. Острое чувство вины. Преодоление себя, - говорил продавец, открывая коробку. - Но боюсь... Ну, как? - осведомился он, следя за выражением лица Юрия Борисовича.

Юрий Борисович, утомленный волнением, наклонился над коробкой. Там было несколько предметов, красиво уложенных в специальные пазы: гладко обструганный деревянный крест сантиметров тридцати высотой, маленький молоточек, три гвоздика и маленькая же фигурка обнаженного человека. Ужасаясь, Юрий Борисович присмотрелся. Человечек был страшно худ, волосы его растрепались, узкая бородка торчала клинышком. Закрыв глаза и уронив голову на грудь, человечек часто и мелко дышал, и, вглядевшись пристальнее, Юрий Борисович заметил даже, что лоб его покрыт совсем уже крошечными бисеринками пота. Внезапно поняв все, он отпрянул от коробки и, посерев лицом, повернулся к продавцу.

- Ведь это же... - содрогаясь, начал он. - И вы хотите, чтобы я...

- Ну что вы, что вы, мой дорогой! - испуганно бросился к нему продавец. - Вот не думал, что это произведет на вас такое впечатление! Конечно, это не лучший из миров, я согласен. Но ведь вы такой привереда, право! Да ну же, ну же, успокойтесь. Выпейте воды, подойдите к окну, вдохните свежего воздуха, - он суетился возле клиента, поил его водой. Откуда-то в стене появилось окно, чернобородый рванул рамы, стекло - от пола до потолка - разъехалось в стороны, и Юрий Борисович без сил опустился в ловко подсунутое кресло.

Юрий Борисович твердо помнил, что входил в магазин на первом этаже, но сейчас, полной грудью вдыхая свежий ветер, дующий с реки, и постепенно успокаиваясь, он с удивлением обнаружил, что окно висит на страшной высоте над землей, и из этого окна видна едва ли не половина его родного города.

Гроза ушла, и вдали над рекой уже тянулись багровые полосы заката, черными тенями прорезали их стройные шпили соборов и церквей, в косых лучах солнца алела черепица старинных крыш. Жесткой бахрамой вставали на фоне моря портовые краны. Крошечные, как мурашки, где-то внизу копошились люди. Маленькие, под стать им, волочась брюхом по земле, тащились по улицам автобусы и троллейбусы. Тускло мерцал городской канал, полускрытый зеленью листвы. Город, в котором Юрий Борисович Шайгородский прожил всю жизнь, начинал вечерние часы отдохновения. Там жили и дочь его Светлана от первого брака, и вторая жена Нина, на которой женился он, задушенный отчаяньем и одиночеством, и сын Николенька пяти лет, там ждала его Семенова Лидия Петровна, с которой виделся он все реже, там были любовь и преданность, равнодушие и страсть, тоска и радость, щедрость и своекорыстие, предательство и дружба, там детство его продолжало жить в старом дворе за полуподвальной дверью с разбитым витражом. Там был его мир, и лучшего не было ему дано. Он понял это.