Джеймс Баллард - Скажи ветру прощай

Мне удалось успокоить его. Потом я позвонил секретарше Рэйн Чэннинг, сухой желчной француженке. Она кратко сообщила мне, что два вечерних платья, одно платье для коктейлей и три костюма — все, что было приобретено в «Излишествах из Газы» — «пошли в семя». И она не представляла, почему.

Имейте в виду, мистер Самсон, я настаиваю, чтобы вы немедленно прибыли к мисс Чэннинг, чтобы заменить все ее покупки или вернуть их стоимость, составляющую, как вам известно, шесть тысяч долларов. В противном случае…

— Мадемуазель Фурнье, — ответил я со всей допустимой жесткостью, собрав все остатки своей гордости, — не может быть никакого «в противном случае».

Перед тем, как я ушел из лавки, Георг принес мне с несколько преувеличенной осторожностью костюм спортивного покроя цвета цикламен. Этот костюм из биотекстиль ной чесучи была заказан одним нашим клиентом — миллионером.

— Чтобы поддержать вашу репутацию, да и мою тоже, мсье Самсон… в подобных случаях нужно высоко нести свое знамя.

Костюм прильнул к моему телу, словно кожа, облекающая гибкую кобру. Сам по себе он легко повторял форму моего торса, моих конечностей… Его краски сверкали и переливались, в то время как он осторожно изучал мое тело. Когда я вышел из лавки, чтобы сесть в автомобиль, прохожие начали оборачиваться, чтобы рассмотреть эту тонкую сверкающую змеиную шкуру.

К тому моменту, как я вошел в дом Рэйн Чэннинг, он полностью успокоился, хотя прошло не более пяти минут. Теперь он свисал с моих плеч, словно раненый цветок. Обстановка на вилле выглядела так, словно здесь только что произошла настоящая катастрофа. Юный шофер, севший за руль моей машины, чтобы отогнать ее на стоянку, рванул с места с диким скрежетом покрышек, скользнув по моему лицу острым, как лезвие бритвы, взглядом.

Мадемуазель Фурнье встретила меня величественным кивком головы. Это была старая дева лет сорока с угловатым лицом. Она была одета в черное платье колдуньи, дергавшееся на ее костлявых плечах, словно какая‑то суетливая птица.

— Весь гардероб погиб, мистер Самсон! И не только платья от вас, но и уникальные, бесценные модели, последний крик парижской моды. Мы тут буквально потеряли голову!

Я сделал все возможное, чтобы успокоить ее. Одна из опасностей, когда имеешь дело с биотканями, заключается в том, что они очень легко поддаются панике. Семейная сцена, гневный возглас, даже резкий стук захлопнувшейся двери могут спровоцировать пароксизм самоуничтожения. Даже мой костюм заметно увял под мрачным взглядом мадемуазель Фурнье. Поднимаясь по ступенькам, я бегло приласкал взволнованный бархат занавесей. Они тут же вернулись на свое место, успокоенные.

— Может быть, их используют слишком редко? — предположил я. — Этим тканям нужен постоянный контакт с человеком.

Мадемуазель Фурнье бросила на меня странно насмешливый взгляд. В этот момент мы вошли в комнату на верхнем этаже. Сквозь затянутые шторами окна можно было разглядеть просторную террасу бледно — зеленого цвета, за которой, внизу, виднелась ярко окрашенная гладь песчаного озера.

Мадемуазель Фурнье указала мне на распахнутые дверцы гардероба, расположенного вдоль стен просторного помещения.

— Контакт с человеком? Вот именно, мистер Самсон.

Повсюду вокруг меня царил хаос. Платья лежали на камине, почти все они были инертными, поблекшими, лишенными своей обычной живой окраски. Некоторые из них покрылись безобразным ворсом и казались совершенно мертвыми. Своим общим видом со скрученные в трубочку краями они напоминали высохшие шкурки бананов. Два вечерних платья, брошенные на секретер, совершенно одичали и переплелись нитями. В платяных шкафах ряды плечиков с одеждой нервно дергались взад и вперед, и их краски пульсировали, словно обезумевшие солнца.

После нескольких минут наблюдения за одеждой я почувствовал, что она с трудом, но все же начинает успокаиваться после эмоционального кризиса сегодняшнего утра.

Кто‑то сильно напугал их, — обратился я к мадемуазель Фурнье. — Неужели мисс Чэннинг не понимает, что с биоодеждой нельзя вести себя, подобно капризной идиотке?

Француженка резко схватила меня за руку.

— Мистер Самсон! У каждого из нас есть свои проблемы… Но постарайтесь сделать все, что в ваших силах. Ваш гонорар будет выплачен немедленно.

После того, ка к она ушла, я занялся платьями, висевшими неровными рядами. Мне пришлось снять с плечиков наиболее пострадавшие. Что касается остальных, то я сначала постарался осторожно отделить их друг от друга, потом принялся ласково поглаживать ткань, пока платья не расслабились и не успокоились.

Я уже перешел к шкафам в соседней комнате, когда мне удалось совершить небольшое, но любопытное открытие. Множество платьев было нагромождено в стенном шкафу за двумя раздвигающимися створками. Это были выцветшие модели прошлых лет, оставленные здесь умирать на плечиках. Некоторые из них еще подавали признаки жизни. Они висели инертно, слабо реагируя на свет.

Больше всего меня поразило, что все они приняли очень странные формы. Кроме того, их краски кровоточили, словно ткань была изранена. Это отражение нанесенной в недавнем прошлом травмы свидетельствовало о бурной сцене, произошедшей между Рэйн Чэннинг и кем‑то еще, — неважно, кем именно, — кто прожил рядом с ней не хотя бы несколько лет. Я вспомнил одежду на одной женщине, погибшей в автомобильной аварии — ткань выбивалась из‑под обломков, словно некий адский цветок. Довелось мне повидать и обезумевший гардероб, который вернула мне семья богатой наследницы, покончившей с собой. Я помнил и апокрифическую историю с убийцей, пытавшимся скрыться в пальто, снятом с жертвы; пальто, глубоко потрясенное смертью своего владельца, задушило преступника.

Бросив последний взгляд на печальные останки, я покинул их в ожидании неизбежного конца и вернулся в первую комнату. Когда я развешивал на плечики последние все еще трепетавшие платья, за моей спиной открылась дверь, ведущая на террасу.

Из залитого солнцем пространства появилась Рэйн Чэннинг. Вместо облегающих фигуру мехов на этот раз на ней было бикини из биоткани. Желтые чаши бюстгальтера плотно охватывали ее хорошо развитые груди, подобно двум сонным ладоням. Несмотря на явные следы бурного конфликта, состоявшегося сегодня утром, она выглядела спокойной и раскованной. Когда она осматривала уже успокоившихся обитателей своих платяных шкафов, ее бледное лицо подростка более чем когда‑либо походило на хирургическую маску или на покрытое толстым слоем пудры лицо маньчжурской императрицы — ребенка.