Рэй Брэдбери - Скелет

К утру он, с запорошенными глазами, забрел в бреду в сторону от дороги и принялся нарезать бессмысленные круги. В полдень Харрис нашел кустик и заполз в его скудную тень. Солнце резало как ножом — до самых костей. Над головой кружил гриф.

Красноглазый, обросший щетиной, Харрис с трудом разлепил опаленные губы.

— Вот оно как? — простонал он. — Не мытьем так катаньем ты намерен меня погубить, заморить усталостью, голодом, жаждой, изничтожить. — Он сглотнул сухие колючие пылинки. — Меня прожжет солнцем, и ты выглянешь на поверхность. Мною позавтракают грифы, и ты останешься лежать и ухмыляться. Победно ухмыляться. Словно брошенный ксилофон, побелевший на солнце. И грифы, любители странных созвучий, станут на тебе играть. Тебе понравится. Свобода.

Пейзаж вокруг дрожал и дергался, размытый потоками солнечного света. Харрис тащился вперед, спотыкался, падал, лежа ловил ртом вспышки пламени. Воздух был голубым спиртовым пламенем, скользившие кругами грифы жарились, парились, сверкали налету. Финикс. Дорога. Автомобиль. Вода. Безопасность.

— Эй!

Издалека, сквозь голубое спиртовое пламя, долетел чей-то голос.

Мистер Харрис приподнялся.

— Эй!

Оклик повторился. Захрустели поспешные шаги.

С возгласом невероятного облегчения Харрис встал на ноги, но тут же рухнул на руки человека в мундире, со значком…

После нудной поездки на буксире, починки машины, прибытия в Финикс мысли у Харриса путались, и деловые переговоры он воспринял как какую-то пантомиму. Даже получив заем и держа в руках деньги, он не взбодрился. Эта Штуковина внутри, похожая на твердый белый меч в ножнах, накладывала отпечаток на любые мысли: о делах, еде, о любви к Кларисс, мешала водить автомобиль; в общем, только обуздав ее, можно было вернуть себе интерес к делам и ко всему прочему. Происшествие в пустыне ранило его не на шутку. До самых костей, хотелось ему добавить с иронической усмешкой. Собственный тусклый голос, благодаривший мистера Крелдона за деньги, Харрис слышал как бы со стороны. Развернув автомобиль, он пустился в долгий обратный путь, на сей раз через Сан-Диего, чтобы исключить пустынный участок между Эль-Сентро и Бомонтом. Он двинулся на север вдоль побережья. Пустыне Харрис не доверял. Но — поберегись! На берегу лагуны с рокотом и свистом накатывали соленые волны. Песок, рыбы, ракообразные очистят его кости едва ли не проворней грифов. Полегче на поворотах, когда минуешь полосу прибоя.

Если что-нибудь случится, он желал, чтобы его кремировали. Тогда оба они сгорят вместе. Только не похороны на кладбище, где эти мелкие ползучие твари сгложут плоть и не оставят ничего, кроме голых костей! Нет, кремация и только. Чертов тот второй! Харрису сделалось тошно. К кому обратиться за помощью? К Кларисс? К Берли? К Мьюниганту? Специалист по костной системе. Мьюнигант. Да?

— Дорогой! — пропела Кларисс, целуя мужа.

Он вздрогнул, ощутив за ее страстным порывом твердость челюсти и зубов.

— Дорогая! — откликнулся он медленным голосом и дрожащим запястьем отер губы.

— А ты похудел. Твое дело, дорогой, оно как?..

— Сладилось. Да, сладилось. Наверное. Ну да.

Жена возликовала. Облобызала Харриса еще раз. О боже, из-за своего заскока он даже не способен больше получать удовольствие от поцелуя. Последовал затяжной, сопровождавшийся фальшивым весельем обед; Кларисс смеялась и подбадривала супруга. Затем он стал присматриваться к телефонной трубке, несколько раз нерешительно снимал ее с рычага и клал обратно. Вошла жена, на ходу надевая пальто и шляпу.

— Прости, мне пора, — со смехом сказала она, легонько ущипнув Харриса за щеку. — Выше голову! Я на собрание Красного Креста, вернусь через три часа. Ляг пока вздремни. Я не могу не пойти.

Когда Кларисс вышла, Харрис нервно набрал телефонный номер.

— М. Мьюнигант?

Когда Харрис положил трубку, его тело взорвалось болью. Кости щипало, ломило, выкручивало, обжигало холодом и жаром. Такой муки он не переживал и в страшнейшем из кошмаров. Отбивая атаку, он проглотил весь аспирин, который обнаружил в доме. Через час звякнул дверной колокольчик, но Харрис не смог двинуться. Он лежал, как жертва на дыбе — замученный, бессильный, — задыхался и глотал слезы. Уйдет ли М. Мьюнигант, не дождавшись ответа на свой звонок?

— Входите! — выдавил из себя Харрис. — Ради бога, входите!

М. Мьюнигант вошел. Слава богу, дверь оставалась незапертой.

О, ну и вид у мистера Харриса. Малорослый, темноволосый М. Мьюнигант стоял посреди гостиной. Харрис кивнул ему. Боль крушила его железными молотками и разрывала крючьями. Когда М. Мьюнигант заметил выступающие кости Харриса, глаза его сверкнули. Ага, он убедился: мистер Харрис психологически готов к тому, чтобы принять помощь. Так ведь? Харрис еще раз слабо кивнул и всхлипнул. М. Мьюнигант все так же присвистывал во время речи: что-то такое с языком. Не важно. Сквозь мерцание в глазах Харрису чудилось, что М. Мьюнигант усыхает, делается меньше. Воображение, конечно. Всхлипывая, Харрис изложил историю с поездкой в Финикс. М. Мьюнигант посочувствовал. Хорош скелет — предатель да и только! Мы его отладим — раз и навсегда!

— Мистер Мьюнигант, — чуть слышно вздохнул Харрис. — Я прежде не замечал. У вас язык такой странный-престранный. Круглый. Вроде трубки. Полый? Конечно же, мне показалось. Не обижайтесь. Это бред. Я готов. Что мне делать?

Приблизившись, М. Мьюнигант тихонько, оценивающе присвистнул. Не будет ли мистер Харрис так добр сесть поудобней и открыть рот? Свет был выключен. М. Мьюнигант заглянул в разверстый рот Харриса. Шире, пожалуйста! При том, первом визите помочь пациенту было затруднительно, ведь это был бунт и тела и костей. Теперь же, во всяком случае, гибкие ткани готовы к сотрудничеству, даже если скелет немного ломается. Голос М. Мьюниганта в темноте мельчал и мельчал, делаясь совсем крохотным. Свист звучал все тоньше и пронзительней. Ну вот. Расслабьтесь, мистер Харрис. НУ ВОТ!

Ротовую полость Харриса распирало во всех направлениях, язык придавило, как будто ложкой, глотка была чем-то забита. Он судорожно вдохнул. Свист. Дыхания не было! В горле сидела пробка. Щеки скручивало винтом, челюсти раздирало. В пазухи хлынул горячий душ, в ушах зазвенело! «А-ах!» — давясь, крикнул Харрис. Голова повисла — ее панцирь был расколот и расшатан. Мучительная боль спустилась в легкие, пошла во все стороны.

В тот же миг к Харрису вернулось дыхание. Полные слез глаза распахнулись. Он закричал. Ребра зашевелились: их словно бы кто-то вытягивал, собирая в пучок. Боль! Харрис упал и покатился по полу, жаркое дыхание с хрипом вырывалось изо рта.