В. Эфф - По ту сторону

— Ну а кто же? А где Лиза?

Щур вспомнил, что в момент катастрофы Лизанька Штольц тоже была в комнате.

— В самом деле, где Лизка? Я не знаю… А ты где, Ванька?

— Я-то здесь…

Раздался грохот падающих кирпичей и Ванькин голос, упоминающий о чьих-то ближайших родственниках по женской линии.

— Ты что? — спросил Щур.

— Понимаешь, пыли много… Набилось в нос, в рот, в глаза, в печенку — прямо не продыхнуть. И еще кирпичи на голову откуда-то сыплются… Тебя здорово придушило?

Щур еще раз недоверчиво пошевелил руками и ногами.

— Как будто бы нет… Я что-то не соображу никак — где мы?

— Я полагаю, под развалинами.

— А почему?

— Что почему?

— Ну вообще… Почему под развалинами, почему взрыв?

Громов, отплевываясь и сморкаясь, ответил:

— Этого, брат, я не знаю… Странно, конечно. Должно быть порция энергии оказалась слишком большой для приемника… Однако сейчас надо бы подумать о том, как выбраться отсюда. Я что-то не вижу света — некуда ползти… Стой, а это кто?

И Громов схватил руку, повисшую около головы Щура.

— О-о-о…

Стон. Голос несомненно принадлежал Лизаньке.

— Лизка, ты? Стало быть, все в сборе!

Слабый, почти умирающий голос отозвался:

— Хоронить не надо… Сожгите в крематории, а пепел отдайте Мишке. Пусть помнит…

Громов и Щур расхохотались.

— Что вы смеетесь, черти? Человек, можно сказать, умирает, а они гогочут…

— Да ты подожди умирать, — сказал Щур. — Руки и ноги у тебя целы?

— Не знаю…

— Подожди, Мишка, — перебил Громов. — Спички есть?

Порывшись в карманах, Щур достал коробку и зажег спичку. Маленькое колеблющееся пламя осветило обломки потолочных стропил, груды битого кирпича и Лизаньку, совершенно невредимую, удобно улегшуюся на боку.

— Эх, ты, горемычная, — не без насмешки протянул Громов.

Лизанька, при свете спички осмотревшись по сторонам и убедившись в своей целости и сохранности, вздохнула облегченно.

— Что же делать, братва?

— Выбираться надо, — ответил Щур. — Не зимовать же тут…

Осторожно раздвигая обломки балок, все трое начали выбираться из-под развалин.

Громов пытался острить:

— Сейчас вылезем, сядем на второй номер и поедем до моей хаты. Надеюсь, трамвайное сообщение от взрыва не пострадало?

— Подожди, Ванька, — перебил Щур. — Чуешь?

— Что?

— Ветер…

Холодная струя свежего воздуха ползла из мрака навстречу безвременным жертвам взрыва. Кругом попрежнему было темно и двигаться приходилось ощупью. Щур в авангарде на четвереньках медленно продвигался вперед, руководясь встречным током холодного воздуха, идущим несомненно снаружи.

— Какой странный воздух, — заметила Лизанька. — Точно на конфетной фабрике, сладкий и пахучий…

Рука Щура, вытянутая вперед, вдруг не встретила дальнейших препятствий.

— Доехали, — крикнул он, — только очень уж темно. Слышь, Ванька, трамваи-то еще не ходят…

Голос Громова отозвался откуда-то позади:

— Ну чорт с ними! Пешком дойдем…

Щур уж выбрался из-под развалин. Встал, вытянулся во весь рост и зажег спичку.

— Алло… Алло… Алло, — крикнул он, нагибаясь к бесформенной груде темных развалин. — Идите на свет, я уже на улице!

В эту минуту за развалинами, из черного мрака глубокой ночи, брызнул яркий луч прожектора. Описав в небе широкую дугу, луч двинулся по земле. Белое пятно ползло по скалистой почве, темной и неровной.

— Вот-те и трамвай, — сказала Лизанька.

Прожекторный луч наткнулся на Щура, стоявшего у выхода из развалин, и сразу остановился. Громов и Лизанька вошли в яркий круг и зажмурились от ослепительного света.

— Где мы?

Громов протер глаза, осмотрелся по сторонам, но за белым конусом света глаз упирался в непроглядную тьму. Под ногами у Громова была не мостовая и не асфальт тротуара, а каменистая, блестящая, как антрацит, почва.

— Где мы? — повторил Щур.

Громов махнул рукой.

— У чорта на куличках…

Щур и Громов молча переглянулись. Щур неопределенно промычал:

— Н-да…

Впервые после катастрофы он почувствовал, что создавшееся положение без преувеличений может быть названо загадочным. Никакие соображения, почерпнутые из нормального человеческого опыта, не могли пролить света на странные события, запутанным узлом стянувшиеся вокруг трех человек, неожиданно вырванных из привычного круга обыкновенных явлений. Щуру казалось, что поток времени обратился вспять и вернул его к раннему детству, когда каждая темная комната таила в окутанных мраком углах роковые, никем не предвиденные возможности, когда самые обыкновенные происшествия принимали порой странный смысл и скрытое значение. Нечто подобное этой обостренной детской восприимчивости Щур испытывал и теперь, внезапно оказавшись перед лицом во взрыве родившейся тайны.

— Что же это может значить? — обратился он к Ваньке. — Я готов поклясться, что мы не в Москве…

Громов, погруженный в раздумье, рассеянно передернул плечами.

— Я сказал — у чорта на куличках.

Лизанька, до сих пор растерянно молчавшая, предложила:

— Я думаю, надо пойти к прожектору. Там, наверное, есть кто-нибудь… одним словом, люди.

— Лизка права, — сказал Громов. — Это единственное, с чего мы можем начать.

— Ну, так скорее, — оживился Щур. — Честное слово, мне не терпится…

Гулко звучали шаги — Лизанька, Щур и гуськом Громов двинулись по направлению прожекторного луча. А луч не остался на месте; белое пятно света, скользя по черным камням, следовало за людьми и только лишь иногда, точно теряя их из виду, металось по сторонам.

— За нами следят, — сказала Лизанька.

— Похоже на то, — откликнулся Громов.

Пройдя небольшое расстояние, отделявшее развалины от прожектора, все трое остановились, как вкопанные. В рассеянном свете прожекторного луча виднелся темный контур громоздкой машины со странными мачтами в верхней ее части. Обойдя кругом прожектора, Громов не нашел никаких подведенных к аппарату проводов. Точно одинокий маяк, затерянный во мраке бесконечной ночи, он бросал в пространство ослепляющий луч и, казалось, черпал энергию из воздуха.

И нигде, ни около аппарата, ни в стороне, не было видно людей. Никаких признаков живого существа…

— А-у-у, — крикнула Лизанька.

Крик, точно вспугнутая птица, улетел и пропал в отдалении. Спустя несколько секунд из темноты донесся звонкий отклик:

— А-у…