Святослав Логинов - Быль о сказочном звере

Мария молчала. Отец Антоний издал короткий смешок и сказал:

- Ладно, к этому мы вернемся утром, а сейчас у нас впереди целая ночь. Признайся, девочка, тебе понравилось со мной? Францисканцы - лучшие любовники на свете... Молчишь? Ну ладно, спи пока... Об этом мы тоже поговорим ближе к утру... - отец Антоний повернулся на бок и сонно пробормотал: - С великой радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения...

Монах уснул. Мария тихо, опасаясь разбудить его, отодвинулась в дальний угол широкой кровати и попыталась привести в порядок разорванное платье. В замке было тихо, лишь башенные часы гулко отбивали четверти, да иногда слышался тяжелый удар и треск досок - единорог не спал в загоне, пробуя прочность стен. Мария связывала лопнувшие шнурки, не глядя на свое жалкое рукоделье. И думала, думала, в сотый раз повторяя в мыслях одно и то же.

Это конец. Придется распрощаться с чудесной мечтой, снизошедшей на нее, когда она в слезах прибежала к логову единорога, жалуясь, что войска пришли вновь, и вдруг поняла, как просто слабая девушка и большой добрый зверь могут остановить кровопролитие. А потом мудрые речи отца Антония, того самого Антония, что храпит сейчас рядом, навели ее на мысль примирить всех государей и все народы.

Но теперь мечта погибла, и виновата в этом сама Мария. Вероятно, она действительно слишком подчеркивала свою юную безгрешность, да еще надела проклятое белое платье с открытой грудью и коротким пышным рукавом. Бесстыдно распустила волосы и закалывала их драгоценной брошью. Она подражала родовитым дамам, но у нее не было знатного имени, защищающего принцесс от посягательств мужчин. К тому же нельзя было брать в исповедники нестарого еще человека, через день приходить на исповедь и тем соблазнять его, соблазнять всякий час, пока он не впал в отчаяние и не нарушил обета целомудренной жизни. С какой стороны ни посмотри, всюду виновата она. Вот только, зачем был в комнате барон Оттенбург и почему он не остановил монаха? Или здесь вообще никого не было и все просто почудилось ей в бреду?

На улице послышался шум, крики, скрежет металла, мелко посыпалось стекло, потом по камню упруго простучали копыта коня, беготня во дворе усилилась, еще несколько всадников скорым галопом промчались внизу, после чего все стихло. За оконным переплетом медленно голубело утро.

Часы пробили шесть. За дверью четко прозвучали шаги, ключ повернулся, и в зале появился фон Оттенбург.

- Спишь? - спросил он у продирающего заплывшие глаза отца Антония. Давай, быстро готовь ее к выходу, - барон мотнул головой в сторону Марии и зло добавил: - Де Брюш сбежал.

- Как?! - отец Антоний подскочил от неожиданности.

- Вот так! На неоседланной лошади!.. В одной сорочке!.. Это ты, сука, наделала, - барон повернулся к замершей Марии. - "Распахните ворота замков, опустите мосты!" Черта с два он удрал бы у меня, если бы ворота были заперты! А!.. - фон Оттенбург махнул рукой и быстро вышел.

Отец Антоний поспешно одевался.

- Платье поправила? - деловито спросил он. - Молодец. Скорее, народ уже собрался, нас ждут.

- Вы же знаете, мне больше нельзя к единорогу, - убито прошептала Мария. - Я не пойду.

- Пойдешь... - зловеще протянул отец Антоний. - Я вижу, ты, милочка, ничего не поняла. Сейчас надо исправить тот вред, что ты нанесла своими безбожными речами. Войско готово в поход, и народ собрался. Но никто не станет воевать, пока верит твоим словам, так что дело за тобой. Слышишь, как бушует твой зверь? Господень гнев не терпит блуда! Идем!

Так вот в чем дело! - У Марии словно открылись глаза. - Значит не было никакого невольного соблазнения, и отец Антоний обидел ее вчера не в приступе любовной горячки, а из низкого желания услужить господину. А сам Оттенбург клялся ложно, целовал распятие, вынашивая в груди планы предательства. И все для того, чтобы и впредь бронированная конница могла вредить безоружным жителям Эльбаха. А она-то, глупая, надеялась примирить хищником! Да они страшнее сотни чудовищ...

Отец Антоний взял Марию за локоть, повел за собой. Мария шла покорно с потухшими глазами. В голове моталась одна-единственная фраза, сказанная некогда священником эльбахской церкви и почему-то запавшая в память: "Не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего сделать".

Рядом с замком, на ристалище, где скакали, бывало, борющиеся рыцари, толпился народ. Высокие скамьи, на которых обыкновенно восседали знатные дамы, на этот раз были открыты для простого люда. Оттенбург желал, чтобы как можно шире распространились в народе рассказы о том, как, посланное богом чудовище расправилось с ложной девственницей, посмевшей призывать к позорному миру.

Единорог, оставленный здесь на ночь, безостановочно кружил по арене, толкал рогом гнущиеся доски барьера. Время от времени верхняя губа его вздергивалась, обнажая квадратные желтые зубы, и из широкой груди вырывался клокочущий рев. Зверь был голоден и разъярен, на губах и черном носу выступали капли крови. Дело в том, что Оттенбург хотя и поверил в план отца Антония, но помнил, однако, и обстоятельства первого появления дива и потому предусмотрительно засунул в кормушку с овсом обрезок излюбленного оружия - подметной каракули.

Трубачи взметнули в зенит фанфары, на ристалище появился светлейший барон Людвиг, облаченный в легкие праздничные латы, верхом на богато убранном коне. Следом отец Антоний вел бледную Марию. Оттенбург отъехал в сторону, молча дал знак рукой. Конь его, привыкший за последнее время к единорогу, стоял спокойно, лишь прядал иногда ушами.

- Братья во Христе! - звучно пропел отец Антоний. - Вот перед вами юная и непорочная девственница, призвавшая князей к миру. В подтверждение своей чистоты, а также того, что слова ее действительно внушены господом, девственница обуздает сейчас грозное чудовище, посланное за наши грехи. Да свершится воля всевышнего!

Отец Антоний подтолкнул Марию и прошептал:

- Смотри, они будут одинаково рады любому исходу. Бедняга, "жестоко тебе против рожна прать".

- Сладко, - ответила Мария и сама прошла на арену.

Она подошла вплотную к единорогу, встала на колени, так что низко опущенный рог приходился прямо напротив груди, и тихо попросила:

- Убей меня...

Единорог неторопливо повернулся боком и опустился на землю. Мария упала в ложбину между двумя горбатыми лопатками и только здесь, с головой зарывшись в густую теплую шерсть, впервые за все время сумела расплакаться.

- Врешь, шлюха! - прорычал фон Оттенбург и, пришпорив коня, рванулся вперед. В левой руке его блеснул смертельный треугольник даги. Барон направлял удар в спину девушке, но единорог резко поднялся на ноги, и дага безвредно скользнула по жесткому волосу.