Майк Резник - Семь взглядов на Олдувайское ущелье

— Никаких проблем, сэр. Когда вы вернетесь, музей по-прежнему будет находиться здесь.

— Я в этом и не сомневался, — сказал Лики, вышел из музея и присоединился к своей жене в автомобиле.

Лейтенант Иан Чельмсвуд стоял в дверях и наблюдал за тем, как чета Лики в сопровождении двух военных автомобилей двинулась по красноватой грязной дороге. Почти сразу машины исчезли в облаке пыли. Лейтенант шагнул обратно в здание и, спасаясь от пыли, закрыл дверь. Жара была просто невыносимой.

Чельмсвуд снял куртку и кобуру и аккуратно положил их на чехол одного из маленьких дисплеев.

Это было странно. Все виденные им картинки о природе Африки — начиная от старых фотографий немца Шиллинга и заканчивая кинофильмами американца Джонсона — привели его к убеждению, что Восточная Африка — это чудесная страна, полная зеленой травы и чистой, прозрачной воды. Никто нигде не упоминал пыли, однако, когда он вернется домой, именно пыль будет его единственным воспоминанием об этой земле.

Ну, не единственным, конечно. Еще лейтенант никогда не забудет то утро, когда раздался сигнал тревоги. Это случилось в Наниуки. Чельмсвуд прибыл на принадлежащую поселенцам ферму и обнаружил, что вся семья разрезана на кусочки, скот искалечен — почти у всех отрезаны гениталии, у многих отсутствуют уши и глаза. Но как ужасно это ни было, больше всего ему врезался в память котенок, пронзенный кинжалом и приколотый к почтовому ящику — этого зрелища ему не забыть никогда, до самой смерти. Такова была «визитная карточка» войны Мау Мау, оставленная на всякий случай, просто чтобы никто не подумал, будто весь этот ужас с людьми и животными учинил какой-нибудь безумец.

Всей этой политики Чельмсвуд не понимал. Он не знал, кто был первым, кто спровоцировал войну. Для него это не имело значения. Лейтенант был простым солдатом, выполнявшим полученные приказы, и если согласно одному из этих приказов он сможет вернуться в Наниуки и убить тех, кто учинил это зверство, тем лучше.

Но в то же время эму приходилось выполнять то, что он называл Идиотскими Обязанностями. Взрыв жестокости в Аруше оказался довольно незначительным, он был скорее направлен на то, чтобы продемонстрировать поддержку кенийским кикуйю. Поэтому отряд лейтенанта Чельмсвуда и был переправлен сюда. А затем правительству стало известно, что профессору Лики, благодаря научным открытиям которого Олдувайское ущелье получило такую известность среди жителей Восточной Африки, угрожают смертью. Принимая во внимание важность целей профессора, правительство настояло на том, чтобы приставить к нему телохранителей. Большинство людей из отряда Чельмсвуда должны были сопровождать Лики во время его путешествия к озеру Туркана. Но кому-то надо было остаться охранять музей, и лейтенанту просто не повезло, что его имя в расписании дежурств оказалось на самом верху.

Собственно говоря, это был даже не музей, во всяком случае, не такой, как те, в которые его водили родители в Лондоне. Те были настоящими музеями, а этот представлял собой двухкомнатное строение с грязными стенами, в котором находилось около сотни сделанных профессором Лики находок. Древние наконечники стрел, несколько камней странной формы, которые служили доисторическим людям инструментами, пара костей — явно не обезьяньих, но (Чельмсвуд был в этом уверен) не принадлежавших ни одному из созданий вида, к которому лейтенант относился сам.

Лики повесил на стену несколько грубо нарисованных диаграмм, показывающих, как по его мнению происходила эволюция маленьких причудливых обезьяноподобных существ в homo sapiens. Рядом висели фотографии нескольких находок, которые доктор посылал в Найроби. Казалось, что даже если ущелье и было местом рождения расы, никто не желал его посещать. Все лучшие находки были отправлены сначала в Найроби, а затем — в Британский Музей. Так что этот музей, решил Чельмсвуд, фактически был не музеем, а местом, где самые лучшие образцы временно хранились до тех пор, пока их не отправляли куда-нибудь еще.

Странно было думать о том, что разумная жизнь зародилась здесь, в этом ущелье. Если в Африке и имелось более неприятное место, его еще нужно было поискать. А так как лейтенант не признавал Книги Бытия и прочей религиозной чепухи, ему очень не нравилось то, что первыми человеческими существами на Земле могли оказаться чернокожие. Когда он был ребенком и жил в Костуолдсе, Чельмсвуд ничего не имел против чернокожих, но затем, прибыв на Британский Восток он достаточно насмотрелся на то, что они могут наделать, и был сильно напуган дикостью и варварскими обычаями местных жителей.

А эти ненормальные американцы, которые заламывают себе руки и кричат, что колониализму надо положить конец? Если бы они увидели то, что видел он на этой ферме в Наниуки, они поняли бы: единственное, что может спасти Восточную Африку от потоков крови и превращения в громадную ужасную бойню — это присутствие англичан. Между Мау Мау и американской войной определенно можно было провести параллели: и те и другие были колонизированы англичанами, и те и другие хотели добиться независимости… но на этом сходство заканчивалось. Американцы написали свою Декларацию, где выразили все, чем они недовольны, затем собрали армию и стали сражаться с британскими солдатами. Разве может это иметь что-то общее с разрубанием на куски невинных младенцев и прикалыванием котят к почтовым ящикам? Будь на то его воля, Чельмсвуд отправился бы в составе полумиллионной британской армии, стер с лица земли всех кикуйю (конечно, кроме хороших, поклявшихся хранить верность Британии) и решил бы проблему раз и навсегда.

Он сходил к шкафчику, в котором Лики держал пиво, и вытащил теплую бутылку. Марка Сафари. Чельмсвуд открыл бутылку и сделал большой глоток, после чего скривился. Ему следует запомнить, что в сафари лучше не ходить, если там приходится пить такое.

Но лейтенант знал, что однажды он будет участвовать в сафари, по возможности перед увольнением и отправкой домой. Некоторые уголки этой страны были чертовски прекрасны, с пылью или без нее, и Чельмсвуду нравилось мечтать о том, как он будет сидеть в тени большого дерева с выпивкой в руке, как слуга будет обмахивать его сделанным из перьев страуса веером, и они с белым охотником, его проводником, будут обсуждать дневную добычу и думать, куда бы им отправиться завтра. Стрельба по зверям — не самое важное, говорили бы они друг другу, главное — это охотничье возбуждение. А затем он приказал бы паре чернокожих мальчишек притащить его ванну, он бы вымылся и приготовился к обеду. Странно, почему это у него вошло в привычку называть их мальчишками — большинство из них было старше него самого.

Да, но даже если они не были мальчишками, эти люди все равно оставались детьми, которых нужно было все время направлять, приобщать к цивилизации.

Например, эти масаи, гордые, высокомерные ублюдки. Потрясающе выглядят на почтовых карточках, но попробуйте иметь с ними дело! Они ведут себя так, как будто вершат волю самого Господа, как будто Он сам сказал им, что они являются избранным Им народом. Чем больше Чельмсвуд об этом думал, тем более удивительным ему казалось то, что Мау Мау начали именно кикуйю, а не масаи.

И — надо об этом подумать — он недавно заметил четыре или пять масаи Элморани, околачивающихся возле музея. Надо бы за ними приглядывать…

— Пожалуйста, извините, — произнес кто-то высоким голосом. Чельмсвуд повернулся и увидел стоявшего в дверях маленького, не более десяти лет от роду, чернокожего мальчика.

— Что тебе надо? — спросил он.

— Доктор Мистер Лики, он обещал мне леденец, — входя в дом, ответил мальчик.

— Уходи, — раздраженно произнес Чельмсвуд. — У нас тут нет леденцов.

— Да, да, — сказал мальчишка, делая шаг вперед. — Каждый день.

— Он дает тебе леденцы каждый день?

Мальчуган кивнул и улыбнулся.

— Где он их хранит?

Мальчик пожал плечами.

— Может быть, тут? — сказал он, указывая на шкафчик.

Чельмсвуд направился к шкафчику и открыл его. Внутри не было ничего, кроме двух банок с какими-то первобытными зубами.

— Не вижу, — сказал он. — Тебе придется подождать, пока вернется доктор Лики.

По щекам мальчугана скатились две слезы.

— Но Доктор Мистер Лики, он обещал!

Чельмсвуд огляделся.

— Я не знаю, где они.

Мальчик заплакал всерьез.

— Успокойся, — резко сказал лейтенант. — Я поищу.

— Может, в другой комнате, — предположил мальчуган.

— Пойдем, — сказал Чельмсвуд, проходя через дверь в соседнюю комнату.

Он огляделся и попытался сообразить, куда Лики мог спрятать леденцы.

— Может быть, здесь, — сказал мальчик, указывая на стенной шкаф.

Чельмсвуд открыл шкаф. Там были две лопаты, три кирки и набор маленьких щеток. Все это, заключил лейтенант, Лики использовали для работы.