Эстер Фриснер - В царстве драконов

В своих антологиях космической фантастики я издал несколько рассказов Эстер Фриснер (родилась в 1951 году) наряду с рассказами уже упомянутого Джона Моррисси. Хотя писательница больше известна как автор искрометных юмористических рассказов и романов, например, таких произведений, как «Здесь демоны» (1988), «Земля гномов» (1991) или же «Случайный Маджук» (1995), каждый из которых открывает целую серию, — она пишет много чего еще. Например, ее перу принадлежит очень мрачный роман о последствиях катастрофы — «Псалмы Ирода» (1995), а также некоторые рассказы из сборника «Смерть и библиотекарь» (2002), который включает и нижеследующий рассказ, повествующий о темной, неведомой стороне жизни.

В салоне автобуса Филадельфия — Нью-Йорк было жарко, словно в аду. Лишь только они проехали тридцать миль, кондиционер сломался. Не лучший поворот событий в денек на исходе сентября, скорее напоминавший августовский. Райан Ландберг обреченно обмяк на сиденье: оставалось лишь безмолвно ругать про себя знойную духоту и зловоние, источаемое крохотной бортовой уборной. У него достанет сил вытерпеть это, можно попытаться не обращать внимания. Глаза Райана закрылись, будто на них навалились тяжеленные гири.

В его руке пульсировал и словно тлел от жары маленький глиняный дракончик. Райан прижал его к сердцу и велел сидеть смирно. Когда они найдут убийц дяди Грэма, настанет время действовать и дышать огнем — это будет просто необходимо. Недавно Райан задремал, скользнув в мысли о пламени. И был нисколько не удивлен, уколовшись об острые шипы, когда голова качнулась вперед и подбородок коснулся груди.

С собой в автобус дракончика он не брал, — в этом юноша был уверен так же, как и в том, что его имя — Райан Ландберг. И вот пожалуйста. Дракончик здесь, а вовсе не там, куда Райан поместил его собственным руками. Юноша оставил его в верхнем ящике школьного письменного стола — присматривать за фотографиями, презервативами и одиночными носками, которые он все никак не мог выбросить. А теперь обнаружил в некогда совершенно пустом кармане после остановки на автомагистрали. Райан даже не пытался понять, как фигурка там оказать, — это было равносильно шагу к безумию.

— Я всего лишь рисую замки, — говаривал дядюшка Грэм. — А те, кто спрашивает у меня, когда они смогут туда переехать и входят ли в арендную плату единороги, вот именно у них-то и есть проблемы. — Тут дядюшка заливался смехом.

Проблемы… Отзвук этого слова из давнишнего разговора отчетливо прозвучал в ушах Райана. «Да, дядя Грэм, теперь среди нас немало тех, кто отягощен проблемами». Он согнул руку и почувствовал, что полумесяц ногтей глубоко вонзились в дешевый пластик подлокотников. «Умопомешательство — это не то, что ты видишь, а то, что ты признаешь, что видел». Его воодушевила литания, которую он составил, чтобы ухватиться хоть за какую-нибудь соломинку. «Сумасшествие — это принуждение к объяснению. Дракон нежданно-негаданно появился здесь, хотя я уверен, что не брал его с собой, — так пусть он будет здесь безо всяких объяснений. Я чувствую: что-то сгущается вокруг меня… Так пусть оно тоже приближается безо всяких объяснений. Нужно только принять все это, и не стоит вопрошать, в своем ли я уме».

«Придется не только принять, — прозвучал в голове Райана тоненький, пронзительный голос. — Ты желаешь, что должен сделать больше, если хочешь получить обещанную мной награду».

«Награду? — повторил Райан, вслушиваясь в отзвуки все еще пульсирующей в черепе иронии. — Да хоть целый мир в награду!»[1]

В другом кармане Райана лежал ключ от квартиры дяди Грэма, и хоть здесь-то обошлось без магии. Райан взял ключ без спроса: когда прошлой ночью сновидение внезапно разбудило юношу, он выкрал ключ из маминого туалетного столика, пока родители спали. Ключ прибыл вместе с телом дяди Грэма, вложенный в маленький конверт. Домовладелица дядиной квартиры передала его распорядителю похорон. В тот же конверт была вложена записка, призывавшая маму Райана как можно быстрее приехать в Нью-Йорк и заняться ликвидацией имущества дяди Грэма. В ней именно так и было написано: ликвидацией. Когда Райан прочел это, то представил себе голодную дыру во вселенной, жаждущую пожрать даже память о минувшей жизни дяди, которая, если честно, была источником неудобств и сложностей для множества людей — даже для тех, кого он любил.

Прижавшись лбом к окну автобуса, Райан ощутил между стеклом и кожей скользкую прослойку пота. Чернокожий малыш впереди проиграл еще одно сражение с оконной задвижкой и принялся сыпать проклятиями, которые не преминули бы позаимствовать белобородые волшебники дяди Грэма. Но вряд ли смогли бы их улучшить. Райан вздохнул, и горячее дыхание усугубило и без того невыносимую духоту автобуса.

Он и не подозревал, что обман может вызывать столь гнетущее, изматывающее чувство. Родители и не догадывались о том, где был Райан и что собирался сделать, добравшись до дядиной квартиры. Они думали, что сын вернулся в колледж. На следующий день после похорон дяди Грэма у них в городке Клейборне отец рано утром, затемно, посадил сына на автобус. Приехав в Филадельфию, Райан забежал в общежитие за кое-какими вещами и позвонил родителям, сказал им, что добрался до колледжа. Потом вернулся на автовокзал и ближайшим автобусом выехал в Нью-Йорк.

Что бы родители сделали, если б узнали? С мамой скорее всего случилась бы истерика, а отец… отец бы вновь так посмотрел на него и спросил: «Почему дядя Грэм значит для тебя так много? Он умер, он мертв, так почему же, Райан? В чем дело? Ты случайно не?..»

Вопрос, пусть даже мысленный, так и замер бы непроизнесенным. И в глазах отца читался бы студеный, иссушающий страх. Страх того, что сын даст тот ответ, который отец не в силах выслушать.

«Нет, папа, — ответил на воображаемый вопрос Райан, в то время как жара клонила его в сон. — Я не такой, не волнуйся, я не похож на него. Помнишь, как в прошлом году старик Питт стоял у нас на крыльце и орал, злой как черт, чтобы я держался подальше от его дочери? Боже мой, не думаю, что какой-то мой поступок мог бы обрадовать тебя больше! Даже моя стипендия так тебя не радовала. Всего лишь намек на то, что я переспал с девушкой, какой-то девушкой, все равно с какой девушкой. — Райан поерзал всем телом, удобнее устраиваясь на жесткой обивке сиденья. — Так теперь мне можно думать о дяде Грэме? Есть ли резон любить его, коль скоро он уже мертв?»

Маленький глиняный дракончик, устроившийся в ладонях, сложенных чашей, вытянул одну лапу и вонзился в плоть когтями сновидений.

«Так ты, значит, Райан. Грэм мне все про тебя рассказал».

Тонкий и смуглый, наделенный экзотической внешностью, в расцвете двадцатилетней красоты, возлюбленный дяди Грэма вытянул руку, в которой держал маленького глиняного дракона. Сквозь преграду призрачных пальцев Райан все же смог разглядеть фигурку в завихрениях рождественской метели.

Райан шлепнул последнюю пригоршню снега на бок дракона, пригладил ее, вместо зубов вставил зубчатые листья падуба, а вместо глаз — гроздья ярко-красных ягод. Рукавицы не очень спасали от холода; руки все равно вымокли и замерзли. На крыльце притопывала и зябко куталась в свитер мама: она звала сына домой. Рядом с ней, улыбаясь одиннадцатилетнему племяннику и его творению, стоял дядя Грэм.

— Знаешь, обычно дети лепят снеговиков.

Райан пожал плечами:

— А я люблю драконов.

На плечо Райана легла рука дяди, и он сказал:

— Осторожно, парень! Если так и дальше пойдет, тебе придется уехать из этого городка.

Райан усмехнулся. В одиннадцать лет он еще не был готов осознать, что может настать час — и ему захочется провести жизнь где-нибудь за пределами Клейборна.

Рождество в Клейборне. Это Рождество в городке, где все еще не повывелись аптеки на углу, действующие автоматы газированной воды, огромные осенние костры на берегу озера, пропагандистские митинги, благотворительные базары домашней выпечки при церкви, где каждому известен вкус шоколадных пирожных любой домохозяйки еще до того, как они попадут в рот. В старших классах все еще встречалась настоящая школьная любовь, и юноши приглашали возлюбленных на прогулку в особые романтические, уединенные, укромные уголки тенистых садов Пенсильвании, чтобы узнать, насколько далеко избранницы позволят им зайти.

Именно туда привез дядя Грэм своего нью-йоркского любовника. Даже если бы в городке никто не знал о них с дядей, Билл все равно притягивал бы людские взгляды. Рождественским утром он сидел рядышком с дядей Грэмом и, пристроив подбородок у него на плече, наблюдал, как разворачивали праздничные дары. При появлении каждого нового подарка он тихонько охал и ахал с притворным восхищением и завистью.