Екатерина Курушина - Кровь картазона

Стас хорошо запомнил свой последний визит в Обитель, сведший к нулю все предпринимаемые им усилия и поставивший точку в его метаниях. Запомнил всё — вплоть до малейших запахов, вплоть до игры солнечного света на витающих в воздухе песчинках. Облизывая сальные губы и теребя верёвку, подпоясывающую необъятных размеров живот, брат Трабеус высказался о том, что случай Стаса является слишком запущенным и не поддающимся лечению обычными, широко распространёнными методами. Он предположил, что, если бы Стас являлся значимой фигурой для существующей цивилизации или банально обладал нереальной суммой денег, игра могла бы стоить свеч. Какой-либо выдающийся маг, а может быть, целый Великий Дом создал бы неимоверной силы аркан, направленный на его исцеление. А в настоящей ситуации остаётся посетовать на несправедливость судьбы и позаботиться, чтобы оставшиеся дни не были прожиты впустую. Такова жизнь. Кто-то раньше, а кто-то позже. Обрывая возмущённые вопли Стаса, врачеватель, кисло усмехнувшись, пробурчал под нос, что можно лечиться иначе: горстями пить антибиотики, есть мумиё, питаться лучами восходящего солнца, умываться слезами феникса, да хотя бы и найти кровь картазона… то есть вписать в нить мироздания необходимое действие и добиться нужного результата. Вот только даже Спящий не скажет, что провидением предназначено именно для конкретного больного.

Стас хлопнул дверью, по детски поклявшись, что ноги его здесь больше не будет. Но жить хотелось больше. Времени становиться исторически значимой личностью катастрофически не хватало, и Стас кинулся на поиски презренного металла. Друзей, располагающих хотя бы частью необходимой для лечения суммы, он не имел. Сразу отвергнув тягомотину с оформлением людских кредитов, он обратился к шасам, известным в Тайном Городе финансистам. И это оказалось проигрышным вариантом. Чаша весов с неизлечимой болезнью перевесила чашу имеющихся заслуг, накопленного опыта и неплохого потенциала. Знаменитый контрабандист Юрбек Турчи лишь желчно сплюнул и отказался даже под заоблачные проценты вкладывать деньги в сие сомнительное предприятие.

В фирме, стараясь не сильно афишировать и омрачать коллектив ненужными подробностями, Стаса с почестями проводили на надомную работу. Оставалось только доживать отпущенные судьбой деньки, раз в неделю посещая больницу, позволяя врачам проводить нехитрые анализы и делать пометку в журнале о том, что он ещё коптит серое небо.

За всеми перипетиями наступила весна. Последняя весна в его жизни. На улице установилась промозглая погода с непрекращающимся накрапывающим нудным дождём.

И Стас сорвался. Встретил бывшего одноклассника Витальку, чела из той давней, полузабытой жизни, наплевал на все запреты врачей и сорвался. Он не помнил, о чём они говорили, какое количество выпивки уничтожили, что и с чем мешали. Он старался забыть всё. Но наступило пробуждение, вызванное — надо же — слабым, пробившимся неизвестно откуда лучиком солнца.

За спиной громко зашумел чайник. Виталька, разгребая накопившийся на столе за ночь мусор, напевал какую-то незатейливую мелодию. Его уши забавно розовели при свете электрической лампочки.

— Виталька, ты счастлив?

— А? Ну да. Как-то так. Да ну тебя с твоей философией с утра пораньше, — отмахнулся приятель.

А может, надо было, как он? Никуда не рваться? Плыть по течению жизни, загребая лапками? Работал бы он сейчас младшим научным сотрудником в заштатном НИИ, занимался бы изучением не пользующейся в наше время спросом истории государства Российского. Этакой мелкой сошкой, и никакой ответственности, и никакого спросу. Отрабатывал бы от звонка до звонка, прихлёбывал бы по вечерам пиво перед телевизором и мчался бы по замкнутому кругу, точно зная, что ждёт его дальше. Никаких надежд, но и никаких разочарований.

Раздавшийся над головой звон разбившегося стекла отвлёк Стаса от грустных мыслей.

— Второй этаж, — определил Виталька, выбегая.

Немного помедлив, Стас кинулся вслед другу. Открыв обитую дерматином дверь кабинета, Виталька тихо охнул.

— Чёртова погода!

Старая деревянная рама, распахнувшаяся от сильного ветра, тихо трепыхалась, подобно крылу раненой птицы. Весь кабинет, казалось, был усеян осколками оконного стекла вперемешку с вылетевшими из папок пожелтевшими листами.

— Чёрт! Спасай бумаги, — кинулся вперёд Виталька.

Подняв лежавший у ног листок, Стас тихо присвистнул:

— Вы что, библиотеку Ивана Грозного откопали?

— Да куда уж нам, — пробормотал Виталька, — всего лишь архив Кирилло-Белозерского монастыря, включающий переписку отца Ивана Грозного, Василия III с игуменом монастыря. Да будет тебе известно, — попытался сесть на своего конька приятель, попутно собирая бумаги, — что перед этим царём, в связи с необходимостью передачи столь непросто полученной власти, остро встал вопрос о рождении наследника. Первый брак Василия III оказался бесплодным. Второй брак, с Еленой Глинской, тоже поначалу не принёс должных результатов. Медицина в те времена особо не баловала. Оставалась лишь надежда на церковь. Василий III обратился за заступничеством к преподобному Кириллу Белозерскому, жертвовал большие суммы на различные церковные нужды. И даже в 1528 году лично посетил Кирилло-Белозерский монастырь с молитвой о даровании наследника.

— И как? С толком? — Стасу совсем не хотелось совершать экскурсы в историю после знатно проведённого вечера. Голова нещадно болела. Думать ни о чём, тем более о перипетиях рода Рюриков, особо не хотелось.

— А как же! — воскликнул Виталик. — Не сразу, правда, но в 1530 году у царя родился долгожданный сын — Иван Грозный, сыгравший немаловажную роль в развитии Российского государства.

— Да ну тебя, — Стас страдальчески поморщился, передавая другу кипу бумаг, испещрённых древними ятями. И для того, чтобы не встречаться глазами с обиженно надувшимся приятелем, быстро нырнул под допотопный кабинетный стол, усиленно изображая поиски наиболее далеко залетевших документов.

— Что здесь происходит?! Виталий, объяснитесь сейчас же! — фальцетом пронеслось по комнате, отдаваясь калёными иголками в не отошедшем от вчерашней ночи мозгу. Стас поднял голову, попутно больно ударяясь о массивный стол. Этого ещё не хватало!

Его приятель уже делал попытки встать навытяжку перед низкорослой крашеной женщиной бальзаковского возраста. Та возмущённо вращала глазами, обозревая разруху в кабинете, разбросанные повсюду листы бумаги и ползающих по полу мужиков со следами недавнего перепоя на лицах.

— Сквозняк, Инесса Владимировна. Погода на улице сами знаете какая — то ветер, то дождь. Не поймёшь, — отрапортовал Виталик.