Сергей Боровский - Метод научного тыка

Когда Никиту выгнали из ПТУ за неуспеваемость и тяжелый характер, он целую неделю пролежал на диване. Однако причиной тому была не депрессия, а новый сборник научной фантастики, взятый мамой в их заводской библиотеке.

Через неделю мама сказала:

— Завтра пойдем устраивать тебя на работу.

— Куда это? — удивился Никита, перелистывая страницу.

— К нам на завод.

Никита хмыкнул и перевернулся на другой бок, но так, чтобы одним глазом видеть собеседника.

— А чо я там буду делать?

— Работать. Ты же учился на электрика два года? Вот и применишь свои знания на практике.

— Да кто меня возьмет-то? — спросил Никита после некоторого раздумья.

— Я разговаривала с дядей Мишей. Он у нас начальник цеха ГПМ[1] — к нему и пойдешь.

Тут было о чем поразмышлять. Никита отложил книгу и мечтательно закрыл глаза.

На следующее утро они с мамой взяли штурмом троллейбус, который домчал их до заводской проходной. Там их уже ждали. Никите только пришлось показать охраннику свой паспорт, отчего он сильно разволновался, так как проделывал эту процедуру первый раз в жизни.

Дядя Миша встретил их у себя в кабинете. И хотя они виделись не так часто и родниться не особо стремились, он одарил Никиту крепким рукопожатием и приветливой улыбкой. Поболтав немного о разных пустяках с мамой, он дал Никите листок и ручку, чтобы тот под диктовку написал заявление, поставил свою начальственную подпись, после чего соискатели отправились в отдел кадров.

— Документы давай! — рявкнула на Никиту круглолицая тетка, и он протянул ей паспорт — второй раз за день.

«Надо же! — подумал он. — Как взрослый».

Но насладиться этой мыслью он не успел.

— Ты чего мне суёшь? — продолжила наступление строгая тётка. — Трудовая где? Заявление? Медкомиссия? Диплом?

— В первый раз он, — вмешалась мама и протянула ей записочку, которую скромно держала в руке.

Та, прочитав её содержание, моментально расплылась в улыбке:

— Так вы родственники Михаила Борисовича?

— Двоюродная сестра, а он получается — племянник.

— Какой большой мальчик! — искренне удивилась тётка, потому что Никите до двух метров не хватало всего лишь цигейковой шапки.

— Он у меня еще растет, — казалось, с легким сожалением произнесла мама, а тетка встала со своего места и распорядилась:

— Вы посидите тут, а я схожу за бланками трудовых. Потом списочек вам составлю, какие бумажки еще нужны. Чтоб не забыли. Как соберете их — сразу к нам, и мы уже его оформим.

Все ровно так и произошло.

Через пару дней Никита получил пропуск на завод, где была вклеена его фотография и стояла настоящая гербовая печать, расписался в нескольких непонятных ведомостях и получил на складе обмундирование. Оно состояло из робы х/б, валенок, телогрейки, ватных штанов и ватной же шапки, похожей на шлем летчика из фильмов тридцатых годов. С этим скарбом его привели в какое-то помещение за железной дверью и сказали:

— Знакомься — вот твоя бригада. Они тебе все покажут.

В мастерской на минуту прекратился грохот, и два десятка разновозрастных мужчин направили свои взгляды в сторону Никиты. Самый старший из присутствующих — толстяк лет пятидесяти в очках — театрально присвистнул и проворчал:

— Еще один на нашу голову.

Но, видимо, старшим он здесь значился только по возрасту, потому что другой дядька, не высокий, но очень крепкий на вид, протянул Никите руку и пробасил:

— Николай. Бригадир. А на Агафонова не обращай внимания — это ему сегодня доской по башке прилетело.

Все дружно заржали, и по тому, как зажигательно они это делали, стало понятно, что сказанное — не метафора, а имевший место факт.

Никите показали его шкафчик для одежды, и он сразу же облачился в новую робу. В ширину она была с хорошим запасом, чего не скажешь о длине. Хотя, колени и локти закрыты — и то ладно. Валенки сорок шестого размера подошли идеально. Разносятся — и можно будет с шерстяным носком. Ватники и телогрейку Никита решил пока не надевать.

Готовый немедленно приступить к работе, он подошел сзади к бригадиру, точившему напильником что-то зажатое в тисках, и тронул его за плечо:

— Дядя Коля, чо делать-то?

Бригадир от неожиданности выронил инструмент, который с лязгом опустился на цементный пол. Повернувшись, он уперся носом в Никитину грудь, поднял голову и спросил:

— А что ты умеешь?

Всю следующую неделю Никита приходил в мастерскую аккуратно к восьми часам утра, переодевался, садился на скамейке возле окна и закуривал папиросу. В девять часов он выкуривал вторую, в десять — третью, и так до часу, пока не начинался обед. Всей бригадой они шли в столовую, где съедали свои порции борща с гуляшом, а потом возвращались в мастерскую, чтобы полежать минут тридцать и переварить пищу. А еще через пару-тройку папирос все начинали собираться домой, и ровно в пять помещение пустело до завтрашнего утра.

Мама ждала его дома с расспросами и горячим ужином. Он с аппетитом опорожнял тарелки и всегда неизменно отвечал:

— Работаем потихоньку. Мам, я пойду погуляю?

Он шел к друзьям, с которыми еще недавно учился в ПТУ, чтобы попить пивка и побаловаться с гантелями. Иногда они играли в шахматы, но в этом он маме никогда не признавался — стеснялся. Домой приходил далеко за полночь, когда она уже спала. В семь часов происходил подъем, легкий завтрак тарелкой пельменей и снова — завод, цех ГПМ и скамейка возле окна.

Никита посмотрел на стрелки часов, отсчитывая секунды до следующей папиросы, когда к нему подошел щупленький мужичок лет сорока, которого все здесь звали Палычем.

— Ну что, салага, проветриться хочешь? — полушутя осведомился он.

— Я?!

— Оденься-ка потеплее и выходи на улицу.

Никита, не веря своему счастью, бросился в раздевалку и мигом натянул на себя все имевшиеся в его распоряжении теплые вещи. Палыч, как и обещал, ждал его во дворе, и они отправились в ту сторону, где возвышались над землей уродливые железные конструкции, и раздавался адский грохот.

Это, собственно, и был цех ГПМ, состоявший из подъемных кранов мостового типа[2]. Находящиеся на высоте пятого этажа тележки, оборудованные страшными клешнями, сновали туда-сюда, разгружая постоянно прибывающие лесовозы, и складывали вязанки деревьев на движущийся конвейер.

Палыч подошел к лестнице, сваренной из железных прутьев, и стал карабкаться наверх. Никита послушно полез за ним, стараясь не смотреть вниз, с каждым шагом ощущая, как его ноги все больше сгибаются в коленях. И только когда вместо следующей ступеньки перед ним оказалась ровная площадка, слепленная все из той же арматуры, он осмелился взглянуть по сторонам. Весь завод лежал перед ним, как на ладони, а на горизонте угадывались очертания города.

Они двинулись дальше и вскоре дошли до кабинки, из которой вышел улыбающийся до ушей крановщик.

— Привет, Палыч! — заорал он. — А это кто с тобой? Новенький?

— Ага. — Палыч прибавил непечатное слово, но к Никите оно не относилось. — Рассказывай, что у тебя.

— Да вот, вторая тележка не ходит.

— Вторая, говоришь….

Дав краткую эмоциональную характеристику тележке, Палыч открыл дверь какого-то огромного железного шкафа, заполненного проводами и непонятными приборами, и стал тыкать отверткой, куда только дотягивались его руки. Несколько раз полыхнули искры, но ни на кого из присутствующих они впечатления не произвели. Через пару минут Палыч произнес:

— Все ясно — шину где-то пробило. За кувалдой надо идти.

Крановщик покосился на Никиту.

— Сбегать? — радостно спросил тот.

— Давай, — разрешил Палыч. — Только не расшибись.

Никита бросился со всех ног в обратную дорогу, забыв про высоту, но едва он подбежал к краю платформы, где начиналась лестница, его ноги снова стали ватными, и закружилась голова. Глядя на небо и вцепившись обеими руками в перила, он повернулся к пропасти задом, нащупал первую ступеньку, затем вторую…

Минут через двадцать, когда он проделал почти весь путь до конца, наверху показалась обеспокоенная физиономия Палыча:

— Ты чего? — осторожно спросил он. — Высоты боишься?

— Не знаю, — честно признался Никита и сел в сугроб.

Второе восхождение далось ему гораздо легче, несмотря на кувалду и полное одиночество.

Палыч, приняв из рук Никиты инструмент, тут же взялся за дело. Он сел верхом на рельсу, по которой перемещался мост крана, и стал колотить кувалдой по каким-то, одному ему известным деталям. От вида человека, сидящего над пропастью, свесив ноги, Никиту слегка замутило. Крановщик же, наоборот, нагнулся вперед, чтобы лучше видеть и слышать, как Палыч справляется со своим заданием, помогая себе крепкими выражениями. Наконец, он сказал: «Готово», швырнул кувалду крановщику и перескочил с рельсы на платформу с ловкостью молодого сайгака.