Айзек Азимов - Полет фантазии

Обедая с Джорджем, я всегда помню, что расплачиваться надо не кредитной карточкой, а только наличными. Это дает Джорджу возможность следовать своей излюбленной привычке – якобы невзначай прихватывать принесенную официантом сдачу. Я, со своей стороны, стараюсь, чтобы этой сдачи не было слишком много, и на чай даю отдельно.

Однажды мы с ним, отобедав в Боатхаусе, шли обратно через Централ-парк. День был хорош, хотя чуть-чуть жарковат, и мы присели отдохнуть на скамеечку в тени.

Джордж наблюдал за птичкой, которая по птичьему обыкновению вертелась на ветке, а потом взлетела и скрылась в небе.

– В детстве, – заметил Джордж, – я страшно завидовал этим тварям: они могут парить в воздухе, а я нет.

– Я думаю, – подхватил я, – что птицам завидует каждый ребенок. Да и взрослый тоже. Теперь, правда, люди научились летать и лучше, и дальше птиц. Аэроплан без заправки и посадки облетает землю за девять дней. Ни одна птица так не может.

– А какой птице это надо? – с презрением возразил Джордж. – Я же не говорю о сидении в летающей машине или даже подвешивании к парящему дельтаплану. Это все – технологические протезы. Я-то имею в виду – летать самому: расправить руки, мягко взмыть в воздух и двигаться по собственной воле.

Я вздохнул:

– Вы подразумеваете – освободиться от тяготения. И я когда-то мечтал об этом, Джордж. Мне однажды снилось, что я подпрыгнул, завис в воздухе и легкими движениями направлял полет своего тела, а потом мягко и плавно приземлился. Я знал, конечно, что это невозможно, и осознавал, что все это во сне. Но когда я во сне проснулся, оказалось, что я по-прежнему могу парить. И я решил, что раз я уже не сплю, значит, я на самом деле летаю. И тут я проснулся по-настоящему и ощутил себя еще большим пленником гравитации, чем раньше. Какое это было чувство потери, Джордж, какое разочарование! Я несколько дней не мог прийти в себя.

И тут, что можно было почти наверняка предсказать, Джордж ответил:

– Со мной было хуже.

– Неужели? У вас был такой же сон, правда? Только побольше и получше?

– Сон?! Я не обращаю внимания на сны. Оставляю это старым бабам и бумагомаракам вроде вас. Я говорю о яви?

– То есть вы летали наяву. Вы полагаете, что я поверю, будто кто-то впустил вас в космический корабль?

– Ни в каком не в космическом корабле, а прямо на земле. И не я, а мой друг Бальдур Андерсон. Но лучше я вам расскажу все по порядку.

Большинство моих друзей (начал Джордж) – интеллектуалы и профессионалы высокой пробы, к каковым, может быть, и вы себя относите, но Бальдур в это большинство не входил. Он работал водителем такси, особого образования не имел, но глубоко уважал науку. Он проводил в нашем любимом пивбаре вечер за вечером, рассуждая о Большом взрыве, о законах термодинамики, о генной инженерии и о многом другом. Он бывал мне благодарен за объяснения по подобным вопросам и всегда настаивал, вопреки моим протестам (во что вы, зная меня, легко поверите), на своем праве платить по счету.

В его личности была одна очень неприятная черта: он был неверующим. Я не имею в виду тех философствующих атеистов, которые отрицают любые сверхъестественные проявления, объединяются в светские организации гуманистического толка и печатают на языке, которого никто не понимает, статьи в журналах, которые никто не читает. От этих-то – какой вред? Бальдур же принадлежал к той породе, которую в прежние времена называли «деревенский безбожник». Он вступал в споры в пивных с такими же невежественными людьми, как и он сам, и споры быстро переходили в перебранки на повышенных тонах и с личными характеристиками. Вот как это обычно выглядело:

– Ладно, если ты такой умный, головастик, так скажи мне, где Каин нашел себе жену?

– Не твое дело, – отругивался оппонент.

– Нет, где? Ведь Ева была единственной женщиной.

– А откуда ты знаешь?

– Так в твоей Библии сказано.

– Ничего там такого нет. Ты мне покажи, где там написано: «Ева была единственной женщиной на всей Земле».

– Это подразумевается.

– Подразумевается, видишь ли! Умник нашелся.

– От умника слышу!

Я пытался урезонить Бальдура в моменты, когда он успокаивался.

– Бальдур, – говорил я ему, – нет смысла дискутировать о вопросах веры. Вы ничего не докажете, а только создадите неприятности себе и другим.

Бальдур сразу же огрызался:

– Мое конституционное право не верить во всю эту кучу половы и об этом заявлять.

– Это верно, – соглашался я, – но однажды один из этих джентльменов, что вон там потребляют алкогольные напитки, может двинуть вас раньше, чем остановится сопоставить свои действия с конституцией.

– Эти люди, – отвечал Бальдур, – должны подставлять другую щеку. Так написано в ихней Библии. Там сказано: «Не шуми насчет зла. Пусть себе живет».

– Они могут и позабыть.

– Тогда и я смогу за себя постоять.

И он и вправду мог, потому что был здоровенный мускулистый мужик с таким носом, который принял на себя не одну сотню ударов, и такими кулаками, которые явно не оставляли без ответа подобные действия.

– Не сомневаюсь в ваших способностях, – соглашался я, – но в религиозных спорах обычно несколько человек отстаивают противоположную точку зрения и только один – вашу. Согласованные действия дюжины ребят могут превратить вас в нечто напоминающее пульпу. И к тому же, – добавил я, – предположим, что вы победили в споре на религиозную тему. Тогда вы послужили причиной тому, что один из этих джентльменов потерял свою веру. Вы действительно хотите почувствовать свою ответственность за такую потерю?

Бальдур несколько встревожился, поскольку в душе был добряком. Он сказал:

– Я же никогда ничего не говорю о настоящих основах веры. Я говорю про Каина, про Иону, который ну никак не мог трое суток жить во чреве кита, и насчет хождения по воде. А ничего такого по-настоящему оскорбительного я не говорю. Я же ничего никогда не сказал против Санта-Клауса, верно? Даже был случай, тут один распространялся насчет того, что у Санта-Клауса только восемь оленей, а олень по кличке Рудольф Красноносый никогда даже близко не подходил к этим саночкам. Я его тогда спросил: «Ты что, хочешь отнять у детишек Санта-Клауса?» – и врезал ему раз. И еще я никому не позволю слова сказать против Морозки – Снежного человека.

Меня такая чувствительность, разумеется, тронула. Я ого спросил:

– Бальдур, а как вы до такого дошли? Что сделало из вас такого фанатика неверия?

– Ангелы, – сказал он, резко помрачнев.

– Ангелы?

– Они. В раннем детстве я видел ангелов на картинках. Вы их когда-нибудь видели?

– Конечно.

– Так у них крылья. У них руки и ноги, а на спине – большие крылья. А я в детстве читал научные книги, и там написано, что все существа, имеющие позвоночник, имеют четыре конечности. У них четыре плавника или четыре ноги, или две руки и две ноги, или две ноги и два крыла. Иногда две задние ноги исчезают, как у китов, или две передние, как у киви, или все четыре, как у змей. Но больше четырех конечностей не может быть ни у кого. Так как же у ангелов может быть шесть конечностей – две руки, две ноги и два крыла? Хребет-то у них есть, верно? Они же не насекомые или что-то вроде того? Я тогда спросил маму, а она мне посоветовала заткнуться. С тех пор я много думал на эту тему.

Я подумал и ответил:

– Бальдур, по-моему, вы напрасно так буквально воспринимаете эти изображения ангелов. Эти крылья – всего лишь символы того, что ангелы умеют перемещаться с огромной скоростью.

– Да неужто? – уязвленно отозвался Бальдур. – А вы спросите этих поклонников Библии, есть ли у ангелов крылья на самом деле. Они в этом более чем уверены. Они такие тупые, что слова насчет шести конечностей до них не доходят. А что до ангелов, то раз они умеют летать, почему тогда я не могу? Это нечестно.

Он надул губы и, казалось, сейчас заплачет. Мое доброе сердце толкнуло меня поискать слова утешения.

– К тому придет, Бальдур, – сказал я. – Когда вы умрете и попадете на небо, вы получите крылья вместе с нимбом и арфой и обретете умение летать.

– Вы верите в эту чушь, Джордж?

– Вообще-то нет, но такая вера давала бы большое утешение. Почему бы вам не попробовать?

– Никогда в жизни, потому что это ненаучно. Я всю жизнь хочу летать – по-настоящему, просто на руках. И я думаю, что наука может дать способ сделать это здесь, на Земле.

Я все еще пытался его как-то утешить и потому неосторожно (может быть, приняв на полбокала больше своего лимита) сказал:

– Уверен, что такой способ найдется.

Он уставил на меня сверлящий и чуть-чуть налитый кровью взгляд.

– Вы издеваетесь? Над мечтой моего детства?

– Нет-нет, – быстренько сказал я, тут же осознав, что он-то выпил на десяток бокалов выше черты и что его правый кулак самым недвусмысленным образом подергивается. – Да разве стал бы я смеяться над детской мечтой или даже над манией взрослого? Просто у меня есть знакомый – э-хм – ученый, который может случайно знать способ.