Сергей Фокин - Адские врата

Скрипя несмазанными колёсами телег, страна понемногу поднимала голову. Если вспомнить ужасы, происходившие всего-то шесть-семь лет назад, тошно становилось простому человеку. Потому как он всегда был и оставался главной потерпевшей стороной. И кровушки его пролилось немалое количество, и костей рассыпалось по земле русской столько, что хватило бы на десяток монгольских нашествий.

А никакого нашествия и в помине не было. Просто при очередной смене президента проявились из тени те, кто захотел то ли восстановить справедливость, то ли задушить её окончательно. Теперь уже не вспомнить точно, а историков, наблюдавших во все глаза за развитием событий, не осталось. Жили они в больших городах, которые сами исчезли в дыму и пламени революции, будто их не было. Понятно, не в одночасье. Вначале дымили, и вонь распространяли по окрестности невыносимую. Горели не только дома и трупы — ещё и заводы, нефтехранилища, техника… Последними стали взрываться газовые станции. Электричество продолжали исправно давать ГЭС, но лишь до тех пор, пока возбуждённый войной народ до них не добрался. Разлились реки, сметая на своём пути не на месте выросшие деревни и мелкие городки. Много людей тогда уплыло в море, никто не считал, сколько.

Оставшись без нефти и газа, бросился народ делить то, что уцелело по сусекам. Резня длилась недолго: после полномасштабных военных действий в предыдущие годы биться за ресурсы было почти некому. Те, кто поумнее, сразу потянулись к земле. А остальные просто вымерли со временем — от холода и голода. Да и болезни разгулялись при полном отсутствии медицины.

Тогда стала приходить в себя Россия. Многое на своём веку она повидала, не впервой было восстанавливаться из пепла.

А на фоне возникшего затишья всё смелее показывала свою личину выбравшаяся из берлог нечисть.

Никола бросил на скамью рабочие рукавицы, прожжённые в нескольких местах, и выкованную железяку. Сегодня он славно помахал молотком; жаль, что младший брат жены в отъезде на неделю — получилось бы раза в три быстрее.

Пять лет миновало, как сошлись они с Оксаной, много с тех пор воды утекло. Пожили и с матерью кузнеца — Степанидой Ивановной, и у родителей жены, чтобы тем обидно не было. Хорошо их встречали в обоих домах. Удивительно, но Оксана оказалась примерной снохой. Никакого разлада у них со Степанидой Ивановной не случалось. Норовистой была девка до свадьбы, все просто диву давались такой перемене! А известно, что и мать кузнеца за словом в карман не лезла, и женщиной слыла образованной. Как тут не поругаться, не поделить чего-нибудь? Однако нашли общий язык.

Да и Никола не смотри, что тюфяк — общался с новой родней, будто знал её всю жизнь. И помогать никогда не отказывался, и подарки при случае делал. Тестю, вон, выковал настоящую саблю. Конечно, по нынешним временам вещь не сказать чтобы нужная, но чем чёрт не шутит, когда Бог спит! А дед, надо сказать, ещё и мечтал всю жизнь казаком стать. У него родня в Запорожье жила, так он с подарком день и ночь не расставался, клал под подушку, пока однажды руку не порезал во сне. После поостыл немного, но мастерство зятя оценил высоко.

— Острая, шельма! — Говорил и ногтем трогал лезвие. Так, мол, в старину перед боем воины проверяли готовность оружия.

Между тем семейство молодых пополнилось мальчиком Алёшенькой, и пришло время кузнецу думать о новом доме.

Как положено, в этих случаях народ на селе вопросы решал сообща. Александр Иванович, местный староста, несколько раз выделял лошадь и тягач, имеющиеся у него в хозяйстве, чтобы привезти из леса брёвна. Сам Никола был мастер хоть куда, только в компании-то работается сподручнее. Приходили мужики, стучали топорами, и не прошло двух месяцев, как дом уже стоял под крышей, оставалось только порядок внутри навести. Тут уж постарались женщины. Степанида Ивановна ездила в город к своему родственнику и привезла оттуда обои для детской комнаты — невиданную роскошь, потому что уже много лет никто в стране их не производил: не работали не только обойные фабрики, но и бумажные комбинаты.

Прикупить и расставить мебель — на это ушёл ещё месяц. А наводила уют Оксана уже после того, как справили новоселье. Праздник был для всей деревни, потому что многие принимали участие в строительстве.

Разложить подаренную на свадьбу посуду, повесить ходики, картину, намалёванную небрежными мазками — всё это доставляет хозяйке радость: вещи-то свои, с ними теперь жить.

Ещё одно обстоятельство удивило некоторых сельских кумушек. Предсказывали они, что не выдержит кузнец долго такой жены — бойкой, острой на язычок, привыкшей вертеть ухажёрами да насмехаться над ними. Мол, придётся ему либо стать подкаблучником, либо повеситься на первом попавшемся суку. Только вышло всё не так. Конечно, правды никто не знал, но поговаривал народ, что пыталась Оксана в силу своего характера подмять мужа под себя, стать главною в доме. Только после нескольких стычек намотал однажды кузнец на руку её длинную косу и прошёлся жене пониже спины ремнём от упряжи. Вроде как и руку не поднял, и провёл воспитательную работу. Красные следы на ляжках якобы видела одна из старых Оксаниных подружек. Растрезвонила по всей округе, девки с сочувствием своим глупым пришли, а Оксана встала перед ними гордо, задрала юбку, и сказала, как отрезала:

— Смотрите! Пусть что хочет со мной, то и делает. Потому как он муж мне.

У девок глаза на лоб полезли. Нет, не изменилась их подружка, просто поняла, что мужик для неё — авторитет. Ей завидовать нужно, а не жалеть.

Спустя некоторое время соорудил Никола ещё сарай себе под кузницу, и перетащил оборудование от матери. Теперь можно было работать, не выходя из дома. За огородом сделал бурты для томления дров и приготовления древесного угля, и дело пошло на лад.

Оксана успела только окончить школу, учиться дальше не позволила революция. Но для ведения бабьих дел требовались не специальные знания из учебных заведений, а смекалка да расчётливость. Мало кто знал, что Степанида Ивановна понемногу вспоминала своё бухгалтерское прошлое и главные понятия внушала снохе. У той и сбережения завелись, и хозяйство делалось год от года только крепче.

Вскоре народилась у кузнеца с Оксаной ещё и дочка Настенька. На удивление умные и способные оказались дети. Как-то баловались они с Николой за столом старыми монетами, и отец насмешливо на глазах у Алешки одной рукой смял пополам пятак, вдавив его большим пальцем между двумя другими. Дитя, которому не исполнилось ещё и трёх лет, нахмурил брови и засопел натужено. Подумал кузнец, что сердится сынок, а вышло так, что монета на его глазах распрямилась и загнулась уже в обратную сторону.

Поразился Никола сильно, жену позвал, и дали они мальцу ложку из нержавеющей стали. Что тот с ней только не выделывал! И узлом завязывал, и в рулончик закатывал — точно с фольгой алюминиевой игрался. Без всякого прикосновения рук, одним взглядом! А вот когда попросил его отец вернуть ложке прежний вид, не сумел. Оказалось, до кузнечного пресса ему ещё далеко. Что называется, ломать — не строить. За что и получил хороший нагоняй от родителей — впрок, чтобы соизмерял свои способности с возможностями.

Чуть попозже, когда Алёша немного вошёл в разум, стал привлекать его кузнец к своему делу — поначалу тайно, а потом и явно, потому что такие вещи всё равно прознаются людьми. Случилась как-то летом гроза, и в одном из домов молнией разнесло железную трубу, которая служила на крыше громоотводом. Возникший пожар быстро затушили, а вот трубу спустили на землю и озадаченно осматривали несколько мужиков. Жаль такую вещь после растерзания стихии на помойку нести. Железо дорого, почитай, как продукты. На зерно килограмм на килограмм обменять можно.

— Может, Николе отдать, исправит чего? — почесав затылок, спросил хозяин.

Тут крутившийся рядом Алёшка и показал своё умение. Труба, натужно заскрипев, стала выправляться, её рваная и оплавленная рана — затягиваться, и вскоре железка сделалась как новая. Мужики рты пооткрывали, а закрыли только тогда, когда в присутствии отца мальчишка показал им фокусы с ложкой.

— Циркач! — сказал кто-то уважительно, и за семейством кузнеца закрепилась ещё большая слава специалистов по металлам.

Что касается Настеньки, тут другая история. Кто её сподобил, неизвестно, только заговорила она в восемь месяцев и сразу на трёх языках. Причём никогда не мешала слова из них: если уж начала выражать недовольство на русском, так и продолжала, пока ей мать не нахлопает. Воспитывали, надо заметить, своих детей молодые в строгости и уважении к старшим.

То, что овладела она без всякого обучения двумя-тремя языками, говорило о врождённом уме девочки. Отец Савелий, местный священник, сказал, что, похоже, языки не современные, а древние. В доказательство неоднократно показывал народу добытые им разными путями старинные церковные книги, написанные на древнееврейском, греческом и древнеармянском. Самое удивительное, что научившись читать в два с половиной года, Настенька перевела все эти книги, и оказалось в них так много непонятного простому православному служителю церкви, что отец Савелий строго-настрого запретил девочке говорить кому-либо об этих чтениях, а продолжал интерпретировать содержание книг так, как ему было удобно.