Игорь Парфенчук - Однажды ранней осенью

© «Ліра-Плюс», 2015

Вообще то осень я люблю. Особенно сентябрь. Первый месяц осени. Листва не опала. Деревья еще с зеленой кроной, слегка тронутые золотом. На улицах чисто. Нет той пыли и удушающей летней жары. Или луж и болота на не заасфальтированных участках земли в позднюю осень.

Птицы только собираются в дальний путь. Сбиваются в стаи. Перелетают с дерева на дерево. Всей стаей взмывают в небо. Долго кружат, влево, вправо, вверх, вниз, потом по команде вожака разом опускаются. Что – то обсуждают между собой на птичьем языке. Наверно проводят разбор полетов. Ищут ошибки, договариваются о чем – то, готовят маршрут для отлета в теплые края.

Еще нет особых перепадов температуры в дневное и ночное время. Не дуют пронзительные ветра, свойственные глубокой осени. Не начались дожди. Светит солнце. Редкие облачка иногда приносят мелкий дождик, который смывает пыль и грязь, накопившуюся за день.

Все вернулись с отпусков. Дети пошли в школу. Студенты разъехались по колледжам и институтам. У баров и кафе не играет музыка в дневное время. На улицах тихо и спокойно.

Словом сентябрь для меня наверно самый хороший и любимый месяц в году.

Но не в этот год. На улице довольно прохладно. Идут частые дожди. Листва на деревьях поникла. Несмотря на раннюю осень исчезли ласточки. Утром не знаешь – брать ли с собой зонтик или дождя не будет. По радио сообщения о задержках сбора овощей. Неутешительные прогнозы синоптиков со ссылками на глобальное потепление. Настроение не из лучших.

В больнице холодно. Не везде закончили ремонт. Окна не утеплили. В палатах родственники больных поприносили нагреватели. Тайком включают после ухода врачей. В кабинетах тоже – кто как может, так и согревается. Главврач ругается:

– У нас перерасход электроэнергии!

Его можно понять. Но и замерзающий медперсонал и тем более больных также.

У меня в кабинете плюс 16. Нельзя сказать, что это низкая температура, но и комфортной ее не назовешь. И это притом, что мой кабинет находится с солнечной стороны. Практически весь день. Два больших окна выходят на юго-восток. В шесть утра, когда в кабинете еще никого нет, солнце освещает небольшой диванчик в углу. В восемь, когда я прихожу на работу, мой рабочий стол, стул для посетителя. В десять – играет бликами на застекленном шкафу с игрушками для маленьких пациентов. Ну а после одиннадцати и до самого конца рабочего дня – солнце везде. На стенах с новыми обоями, разноцветном ковре на полу, свежевыбеленном потолку, на мониторе моего компьютера.

Летом от него деваться некуда. Не помогают ни шторы на окнах, ни вентилятор. О кондиционере приходится только мечтать. Жара как в Африке. И даже не в северной, а в самой центральной. Но это летом.

Сейчас бы это солнце, и в моем кабинете!

Но Гидрометцентр, так сказать прогнозирует. Обещает еще бабье лето. И даже многие лета, чередующиеся с такой вот непогодой.

Я психолог. Эту модную должность ввели в больнице недавно. Наверно кто – то наверху насмотрелся телепередач – как там оно на западе, или начитался литературы. Хотя нет – никто, ничего сейчас не читает. Кроме инструкций и приказов. Все – таки насмотрелся. В столице. А наш главврач прочитал. В приказе.

Об открывшейся вакансии я узнал от своего друга одноклассника. Я, отставной офицер – майор. Последняя воинская должность – командир разведроты отдельной стрелковой бригады. Женат. Двое детей. Сыну 16, дочери 12. До недавнего времени – безработный. В армию попал случайно. Учился в педагогическом институте, где была военная кафедра. Общевойсковая специальность. По окончанию института предложили пойти служить. Согласился.

Поначалу все было хорошо. Две комнаты в офицерском общежитии. Хорошая должность для молодого лейтенанта. Отличная зарплата. Работа жене. Детсадик маленькому сыну. И так лет 10. А потом все перевернулось. Руководство страны посчитало, что никто нам не угрожает, а потому армия в таком количестве не нужна. Конверсия. Технику на металлолом, личный состав на преждевременный дембель. По гражданской специальности не устроиться. Безработица. Случайные заработки.

А тут звонок Алексея: – Игорь, быстро подай документы в пединститут на факультет психологии. Как зачислят, сразу неси в отдел кадров больницы. Там нужен психолог, я от знакомой узнал.

В институте я доздал несколько предметов, проставился в деканате и меня приняли на 4 – ый курс заочно. Устроился в больницу. Спустя два года я стал настоящим психологом, и год как работаю на этой должности с дипломом.

Больница наша построена недавно. Около десяти лет назад. Расположена на окраине города. На двух гектарах бывшего колхозного поля разместилось два трехэтажных корпуса. Светлых, чистых, с широкими коридорами, которые впрочем, не всегда обеспечивают свободный проход всем желающим поправить свое здоровье. Что делать: город хоть и небольшой, но болезненного люда в нем много. Хороший дружный коллектив, сплоченный клятвой Гиппократа. Наш главврач – шеф Анатолий Станиславович, добрый отзывчивый человек. Правда, с небольшими «мухами» – зациклен на производственной дисциплине и вообще на всяком порядке. На мой взгляд – очень похвально. Дисциплина должна быть во всем! Медперсонал – молодежь, слегка разбавленная пенсионерами. Любит хорошо поработать, в смысле облегчить страдания больным, и отдохнуть.

Работой я особо не загружен. Ну, там иногда беседую с молодыми мамами, выводя их из после родовой депрессии. Внушаю им мысль о великой миссии женщины на земле, рассказываю истории о счастливом материнстве. Привожу примеры из личной жизни. Вернее их личных наблюдений. Гадаю по руке. Вот именно последнее, зачастую и выводит их из ступора, особенно когда скажешь что жить им долго и счастливо – лет 80, а новорожденному сто. А может это действительно случится? И я своими предсказаниями загружаю в них программу на долголетие и благополучие? Хочется верить.

Часто в кабинет приводят детей. Маленьких. Плачущих. Несчастных. У кого – то пальчик болит и не проходит после набора крови и мама не может остановить плач. Кто – то боится стать на ножку после перелома. Кому – то, что – то мешает внутри. Я беру их на руки, подношу к шкафу с игрушками, у меня много разных, показываю: вот лошадка полосатая – зебра, вот черепашка, никого не боится – ножки из панциря высунула, вот тигр полосатый, а вот слон, большой с хоботом. Рассказываю что они делают в Африке. Какие звуки издают. Какие у них сильные ноги – сами бегут по земле, и у них ничего не болит. Разрешаю потрогать игрушки. И ребенок успокаивается. Все проходит, ножки ходят как у зверушек.

Вызывают к пострадавшим в авариях или к их родственникам. Это самое тяжелое. Люди в шоке, не принимают случившееся. Рыдают или молча смотрят в одну точку, не узнавая никого вокруг. Приходится долго беседовать с человеком. И в тот день. И в последующие. И не всегда удается им помочь.

Часто в кабинет заглядывают пожилые женщины и бабушки. Постучатся в дверь:

– Можно доктор?

– Можно!

– Здравствуйте…

И начинают длинный монолог о прошедшей жизни, о том, сколько лет отдано производству, о том, что, когда они были нужны, от них брали все, а сейчас отдачи нет, и что им делать, и как дальше жить, в который я не могу вставить и слово. Поначалу пытался их прерывать, что – то советовать, но потом понял – им нужно выговориться. У одних дети далеко, в другом городе, приезжают нечасто, долго не пишут и не звонят. У других муж глухой, не отвечает – не с кем поговорить. А у кого и просто нет родных и близких, а так хочется излить душу.

Хорошая работа, дружный коллектив, но с примесью негатива: по настоянию шефа, насильно участвую в самодеятельности. В качестве актера широкого профиля. Это не мой конек – я люблю петь, но ничего не попишешь: кроме меня желающих образовать трио, квартет или просто небольшую группу хорового пения не оказалось, а начать сольную карьеру мне категорически запретили.

В тот сентябрьский день, с которого все началось, в 8.30 утра я вышел от заведующей отделением после летучки. Ничего особенного: анализ работы за прошедшие сутки, задание на текущие. Обычный будничный день. Утро. Длинный коридор, в конце которого мой кабинет.

Издалека заметил женщину, лет пятидесяти или немного за, на скамейке у моей двери, в коричневой замшевой куртке, повязанной модным платком. Хорошая прическа, подведены губы. Женщина осматривала всех проходивших мимо врачей. В ее поведении отмечалась неуверенность, вероятно нервничала – постукивала правой ногой об пол. А может ножной тремор?

– Нет, проблемы в семье, – подумал я, – с детьми или с супругом.