Андрей Лях - Нечаянные встречи Синельникова

Мне самому этот снежный человек ни зачем не нужен. Это все из-за Ленки, или, если хотите, из-за Елены Петровны. Как сказать — вроде бы самая обычная студентка, но вот пройдет, посмотрит — и хоть стой, хоть падай. Глаза, волосы — в общем, я расписывать не мастер, хоть и сам люблю почитать, если хорошо написано, одним словом, не знаю, как там все американские кинозвезды вблизи, но, думаю, до Ленки многим далеко.

Вот ей-то и понадобился зачем-то снежный человек. Началась история так: зашел к нам в институт один дядька и прочитал лекцию. Он-де гоняется за этим феноменом едва ли не с пеленок, все Памиры облазил, все следы перемерил и однажды даже почти видел. Короче, энтузиаст. У них там экспедиция и все такое прочее.

И Елена Петровна моя заболела этим делом. Нашла самого снеголова, и всю их компанию, не знаю, чего уж там наговорила — но Аркадий Николаич, так их шефа зовут — обещал летом взять ее в экспедицию.

Вот беда так беда. Мне это сафари полнейший зарез. Я-то хотел пригласить ее летом на Байкал и там, у диких берегов, коротко обрисовать взгляды некоторых студентов наличную жизнь, и ведь совсем уж было договорились. Нет, черт принес гоминида!

Я пробовал уговаривать. Мол, красоты Сибири и прочее. Какое там. Ах, Аркадий Николаич, бескорыстно жертвует собой ради идеи, все на свои деньги, никто не поддерживает, у человека в жизни цель и т.д. Ого, думаю. Плюнул и поехал к нему сам. Тоже наплел всякого бреда, мол, с детства мечтаю, и даже есть своя концепция, а студент-медик в группе необходим.

Тут все сошло гладко. То ли добровольцев было мало, то ли тупость моя подействовала, но через полчаса мы с ним уже обсуждали походную аптечку и сублимированное мясо.

Потом много чего было, но в конце концов я очутился на Тянь-Шане, возле Санговара, всего нас одиннадцать человек вместе с Аркадием. Разбили два лагеря, снежный и простой. Горы я описывать не стану — было там два ущелья, скалы, снег и речушка без названия.

Первым делом взяли лопаты и пошли рыхлить контрольно-следовые по- лосы — как на границе. Взрыхлили две, уже к вечеру, устали, зато снежный человек мог теперь спокойно приходить.

А когда вернулись в лагерь, стали ставить палатку для Аркадия. Елена, конечно, первая бросилась помогать. Я посмотрел, как они с Аркадием пе редают друг другу молотки и колья и при этом улыбаются, и совсем я пал духом. Похоже, дело швах. Взял мешок с бутербродами и пошел обратно в ущелье, чтобы не видеть этого лагеря; забрался повыше и иду к обрыву — посидеть на камнях и с тоски перекусить. Только подхожу — высовывается откуда-то сбоку волосатая лапа размером с меня самого — цоп! — и поставила обратно. Потом погрозила мне пальцем — а палец как батон колбасы, только мохнатый — и убралась. Так, думаю, принесло, не успели опомниться. Точно. Вылезает и подходит. Ростом выше меня раза в два, если не в три — даже трудно сказать; весь зарос шерстью шоколадного цвета с рыжиной, голова — как пуля. В целом похоже на гориллу.

— Здравствуйте, — говорю, — вас-то мне и не хватало.

Он вроде как хмыкнул. Я сел на камень, махнул ему рукой — мол, присаживайся, коли пожаловал, — и открываю свой мешок. Он присел — ей-богу, сидя выше, чем я стоя — прямо на снег. Я ему говорю — чудила, простудишься — он тоже рукой махнул — дескать, ни фига. Ну, как хочешь. Достал я бутерброды, дал ему, сидим, едим. Я-то жую, а он только в свой чемодан закинул, и привет. Что ему один бутерброд. Вот, заглотал, пошевелил бровями, наклоняется ко мне и вдруг говорит:

— Я ужасен. В глазах у меня горят злобные огоньки, да такие, что даже нет возможности разобрать какого эти глаза цвета.

— Знаю, знаю, — говорю я. — Я тоже читал эту статью. Ты ешь. Он говорит:

— Интересные дела! Что это ты меня не ловишь?

— Что это мне, — отвечаю, — тебя ловить?

— А зачем ты сюда ехал?

Я сначала задумался, а потом с кручины великой возьми ему все и расскажи. Бывает так иногда — ни с того, ни с сего изольешь душу первому встречному непонятно зачем. Снежный человек отнесся к моим приключениям с сочувствием, даже опечалился и засопел.

— За что же, — спрашивает, — она его любит?

— Не знаю, — говорю, — наверное, за фанатизм. Есть такие женщины, которых хлебом не корми, только дай им одержимого, и чем чудней, тем лучше. У меня так не получается.

Словом, расстроился я окончательно, и даже зло взяло — ну что я тут сижу распространяюсь? Гляжу вниз, под обрыв — такая же чушка, может, даже больше, ходит взад-вперед по нашей контрольной полосе.

— Так, — говорю. — А это еще что такое?

Снежный человек хрюкнул — когда они смеются, то на хрюканье похоже—и объяснил:

— Это он следы оставляет, чтобы не обидно было, что зря ехали.

— Вам бы все дурака валять, — говорю я.

Пропало у меня настроение разговаривать и со снежным человеком, и с любым другим. Отдал я ему оставшиеся два бутерброда и пошел вниз, в лагерь. Спать. Он за мной.

— Слушай, — вдруг его идея осенила. — А вдруг ты меня поймаешь? Сразу тебе и почет и уважение — авось это на нее подействует?

Я прикинул так и сяк и отвечаю:

— Нет, не получится. Героем-то все равно он будет, торжество идей непризнанного ученого. А я так, слепой исполнитель.

Он поскреб лапищей затылок и мрачно кивнул.

— Чтоб, говорит, — черти взяли эту антропологию. Приходи завтра, мы тут посоветуемся, может, что-нибудь придумаем. И почитать чего-нибудь захвати.

Я сказал, что, мол, спасибо, только мне помочь, видно, никто не сможет, почитать принесу, на прощанье хлопнул его по плечу и пошел. То есть хотел по плечу, а получилось по ноге, но он понял.

В лагере мне устроили разнос за самовольную отлучку и погнали готовить ужин. И то хорошо.

Утром пошли смотреть следовую полосу. Там, ясное дело, как дивизия прошла. Что тут началось, боже мой. Все сияют, обнимаются. Ленка Аркадия расцеловала, словно он и есть снежный человек. Следы эти мерили, гипсом заливали и чего только ни делали. Елена даже на меня внимание обратила и говорит с восторгом:

— Нет, ты представляешь — пятьдесят два сантиметра! Просто не верится! Можно поздравить Аркадия Николаевича.

— Да, — говорю, — можно. Первый тост за родителей.

Она фыркнула и ушла. Аркадий издал указ — без разрешения и по одному из лагеря не выходить. Сам принялся наносить следы на карту. А я развернулся, взял восемь банок тушенки, бутылку водки, фотоаппарат, учебник экологии Одума и отправился опять в горы. Пробрался другим путем, смотрю — с гребня мне машут. Подхожу. Вся вчерашняя компания и еще двое прибавились — один такой же громила как и первые, второй поменьше — всего, значит, четверо, я пятый. Открыли банки, разлили водку — что там одна бутылка на пятерых, — но посидели очень хорошо. Они говорят — мы разделяем твою печаль, и сколько можем, окажем содействие. Я расчувствовался и отвечаю — спасибо, ребята, ничего не нужно, мне и этого хватит, четыре года отучился в институте, и за все это время никто вот так, по-человечески, со мной не поговорил. Этот мой старый знакомый отвечает: не дрейфь, мы все устроим. Конечно, добавил тот, что поменьше, идея снежного человека себя изжила, будем реалистами, но раз девушка так любит феномены — это ей организуем. Я сказал: ни боже мой, ничего не надо, мне и так хорошо, я просто рад вашему обществу. Потом мы сфотографировались на память — снимал тот маленький — а чтобы всем уместиться в кадр, пришлось меня немного подсадить. Свою «Смену» я им оставил в подарок — сказали, что проявят и напечатают сами.

Доели, допили, короче, в лагерь я попал уже в темноте. Никто со мной слова не сказал, а молча повели к шефу.

Судили меня очень красиво, при факелах. В глазах у всех горели огоньки. Шеф был прост и суров — ему очень нравится быть простым и суровым. Он не может отвечать за нарушителей дисциплины. Был договор, что после первого замечания из лагеря выставлять? Был. Значит, все; коротко и ясно. И никаких обид. Вид у Аркадия был очень торжественный и какой-то озаренный, словно у хирурга, отсекающего гангренозный орган. По-моему, он произвел на себя очень хорошее впечатление. Даже было жалко, что все так быстро кончилось.

Утром, перед отправкой, ко мне подошла Елена. Она, конечно, понимала, что каша заварилась из-за нее. Постояла, помолчала, потом спросила:

— А где твой фотоаппарат?

Я возьми сдуру и скажи ей всю правду:

— Подарил снежному человеку.

В ответ она залепила мне пощечину и убежала.

Специально откомандированные ребята проводили меня до селения — чтобы гоминиды не украли — и я зашагал по дороге.

Остаток лета я провел в Москве. Экспедиция вернулась только с тем, что я уже знал, но Елена, однако, была полна решимости снова ехать на следующее лето. Я бы тоже не отказался, но тут так все обернулось, что вряд ли получится.

Меня сняли прямо с лекции и вызвали к ректору. Вхожу. Там Сидит наш декан, ректор, и еще какой-то, по виду начальник. Ректор спрашивает: