Петер Европиан - Масик продолжается

Кроме кровати и люстры в спальне еще находилась небольшая тумбочка и трехстворчатый шкаф. Боковое отделение шкафа имело несколько полок и выдвижных ящичков с нижним бельем, потрепанными удостоверениями, сломанными заколками для волос и прочими предметами, часто обитающими в шкафах. Там же обнаружились и две небольшие черные шкатулки. Остальное пространство в шкафу занимала верхняя одежда, аккуратно развешанная на деревянных плечиках.

Масик заглянул в шкатулки и обнаружил в одной стопку засаленных бумажных денег, а во второй — с десяток аккуратно сложенных писем. Письма были написаны четкими, чуть наклоненными буквами со множеством завитков. Некоторые начинались словами "Здравсвтуй, Наташа", а другие — словом "Привет". Везде стояла подпись "Твой Масик". У некоторых писем имелись конверты (адресованные H. Несводной от "Масика").

Письма, по крайней мере те что Масик успел просмотреть, были полны сердечным теплом и заботой. Они несли на себе печать романтики и как бы говорили: "Все хорошо; посмотри на нас, прочти хотя бы несколько строчек, и ты тут же поймешь, что где-то в мире есть хотя бы один человек, для которого ты что-то значишь. Чего стоит остальной мир рядом с этим?"

Масик читал письма и старательно прислушивался к себе, пытаясь понять, не он ли их когда-то писал. Он надеялся хотя бы на смутное узнавание, но не почувствовал ровным счетом ничего, а вместо этого обнаружил в очередном конверте фотографию — прямоугольник плотной бумаги с улыбающимся молодым человеком. У молодого человека была светлая кожа и длинные белокурые локоны. В письме этот молодой человек сообщал, что посылает себя на фоне какой-то особой часовни (и правда, за его спиной можно было разглядеть стену и стрельчатый вход). Однако часовня интересовала Масика в последнюю очередь.

Внимательно рассмотрев фотографию, он аккуратно уложил ее в конверт, спрятал письма в шкатулку и вернул ее в шкаф.

Hа фоне часовни был запечатлен именно он, но ни за описаниями радостных или грустных событий, ни за улыбкой на фотографии для него ничего не стояло. Он не имел ни малейшего представления о том, кем был этот Масик, даривший столько душевного тепла неизвестной Наташе. А поскольку его полная непричастность к этим двум людям не вызывала сомнений, то не вызывало сомнений и то, что у него нет никакого права читать их личную переписку…

Масик переключился на висевшую и лежавшую рядом одежду. Он задумчиво разглядывал ее, лишь слегка притрагиваясь к какой-нибудь вещи и тут же откладывая ее в сторону и переходя к следующей. Мимо его внимания проходили тонкие сорочки из тщательно выделанных тканей самых разных цветов, нижнее белье, прекрасное своей мягкостью и белизной, а еще — серые пушистые свитера, разноцветные галстуки, брюки и пиджаки, составлявшие на вешалках строгие пары.

Hо ничто не давало того отзыва, который он так искал. Как ни был многообещающ огромный трехстворчатый монстр, его полезность оказалась исчезающе малой, а то и совсем никакой.

Поняв, что больше ничего не найдет, Масик сел прямо на пол и прислонился спиной к кровати, на которой он этим утром очнулся в полном беспамятстве. И кровать тихо скрипнула, как бы утешая его, говоря, что не стоит отчаиваться.

Чтобы еще сильнее ободрить своего хозяина, она таинственно блеснула мечом, намекая, что вокруг осталось много мест, осмотренных не до конца, а то и не осмотренных вовсе, способных таить в себе самые разные тайны.

Меч блеснул и Масик, вспомнив, в каком неожиданном месте и более чем неожиданном облике тот скрывался, на всякий случай заглянул под кровать. Под кроватью не оказалось ничего кроме пыли, но зато вставая с пола, Масик вдруг заметил, что постель, с лежания в которой началась его амнезия, выглядит странно.

А все потому, что подушка, которой полагалось бы быть внутри наволочки, на самом деле была не совсем подушкой, и одеяло, видневшееся через вырез пододеяльника, тоже было не совсем одеялом. Должно быть, проснувшись, Масик просто не сообразил, чем он укрыт и что находится у него под головой (ведь если вещи превращались от его прикосновений, непосредственных или через тонкую ткань, то с подушкой и одеялом это должно было случиться еще пока он лежал).

Hо тогда почему он ничего не понял, вернувшись в спальню? Может, потому, что в глубине души не считал такую постель необычной?

Содержимое наволочки оказалось обтянутым кожей седлом, с высокими луками и стременами, некогда блестевшими от частого употребления, а ныне уже успевшими несколько потускнеть. А в пододеяльник была заправлена попона из плотной темной ткани с изображениями неведомых геральдических зверей. И еще в тот же пододеяльник были бог весть зачем засунуты спутанные кожаные ремни, по всей видимости представлявшие из себя конскую сбрую.

Окрыленный успехом, Масик частым гребнем прошелся по спальне, отодвинул тумбочку, стоявшую у изголовья кровати, заглянул в узкий промежуток между шкафом и стеной, пошарил в нише за радиатором отопления, обследовав все, что только было можно, ощупав руками каждый предмет на случай очередных таинственных превращений, и таким образом не оставив ни малейшего шанса на то, что где-то поблизости мог находиться необнаруженный артефакт.

Хотя число находок и не изменилось, в его душе уже пело чувство причастности к романтическим старинным предметам, заставлявшее отдавать поискам еще больше усилий. Поэтому покончив со спальней, он только удвоил старания.

Масик снова вернулся в ванную комнату, вспомнив, что забыл потрогать половую тряпку и тазик.

Тряпка, к сожалению, не стала ни во что оборачиваться, но зато тазик оправдал самые смелые ожидания, превратившись в ответ на прикосновение в настоящий рыцарский щит. Став щитом и сменив форму с круглой на треугольную, он продолжал преспокойно лежать рядом с тряпкой, как будто щиты — такая же распространенная вещь в нынешние времена, как и старые тазики. Hа его внешней стороне была изображена стилизованная картинка с теми же самыми зверями, что украшали попону.

Дальнейшее возложение рук в ванной опять ничего не дало. Оставалась еще одна необследованная дверь, если конечно не считать той, что была оббита дерматином, имела в себе стеклянный глазок и вела из квартиры наружу. Сквозь рельефное стекло необследованной двери угадывались только разноцветные нечеткие тени. Открыв ее, Масик оказался в окружении книжных полок, трюмо, за стеклянными дверцами которого пылился чайный сервиз, двух кресел и журнального столика с пепельницей, хранившей вместо окурков засушенный яблочный огрызок. А еще в комнате был продавленный диван, окно и стеклянная дверь, за которой располагался балкон.

Масик начал с балкона, как с самого многообещающего места для поисков. Балкон представлял из себя полностью застекленную лоджию, основательно заваленную всякой хозяйственной мелочью. Что-нибудь из этой мелочи вполне могло бы превратиться от прикосновения в кожаный мешочек с золотыми и серебряными монетами. Однако чудо случилось не с кожаным мешочком, а совсем с другой вещью — со старой лыжной палкой, одиноко прислоненной в углу.

Поразмыслив, Масик мог бы сообразить, что прежде чем трогать лыжную палку, ее было бы лучше как-нибудь переселить в более просторное место, хотя бы в комнату. Очень уж по своему виду лыжные палки напоминают один длинный острый предмет рыцарского обихода, который…

В который палка как раз и начала превращаться, стоило только Масику взять ее в руки. В своем новом обличьи она уже не могла поместиться в лоджии и вышла наружу, разбив одно из окон.

Масик открыл окно, соседнее с пострадавшим, и высунулся, задрав голову вверх.

Как оказалось, снаружи палка была еще толще и длиннее, чем внутри. Она заканчивалась только на уровне следующего этажа. И конечно же в ней отчетливо узнавалось копье. Его внешняя часть казалась более толстой из-за сильно вытянутого конусообразного щитка, долженствующего закрывать руку во время турнира или сражения. Потянув за низ, Масик кое-как смог переселить копье внутрь, по ходу дела причинив лоджии дополнительные разрушения.

Оказавшись внутри, копье заняло в длину всю комнату и с глухим стуком уткнулось в диван. И стук этот вдруг почему-то показался Масику очень важным, как будто кто-то подавал ему знак.

Сначала он заглянул под диван, потом в просвет между спинкой и стеной, а потом вспомнил, что внутри у многих диванов находится значительное пустое пространство, в которое тоже можно что-нибудь положить, и что это пространство всегда открывается, когда диван начинают раскладывать. Масик потянул на себя продавленное сиденье, и оно действительно отошло вверх, предъявив на свет узкий прямоугольный ящик, в котором на подстилке из выцветших журналов, газет и картонных папок с надписью "Дело" возлежала небрежно брошенная ночная пижама с рисунком в виде светло-зеленых листочков.