Игорь Халымбаджа - Торговцы солнцем

— Ну нет этой силы, что тут поделаешь? Такой уродился, значит… обреченно промямлил Сидорук. — И не больно-то хотелось… — И вдруг загорелся: — Зато сила воображения у меня — во! Могучая! Куда там вашим волевым усилиям! Кишка тонка! Да я… Я вот тут, не сходя с места, тропический сад произвести могу!

— Врешь ты все! — лениво возразил Петрович, закусывая. — Небось, к технике какой прибегнешь. Мозги мне не пудри!

— Какой технике, какой технике… — загорячился Роман. — Ну разве что ма-а-а-люсенький приборчик, фиксатор, использую, так ведь не в нем суть! Ты вот хоть вечность ею круги, один пшик породишь.

Но Петрович продолжал сомневаться в роминых талантах, и дружки в конце концов поспорили на поллитра.

Денек выдался необычайно жарким, и Сидорук устроился у распахнутого во двор окна в одном маечке, зажав в правой руке небольшой, со спичечную коробку, приборчик. Петрович устроился рядышком, на табурете, насмешливо хмыкая:

— Ну где там твои тропики… И мартышку не забудь, бананы рвать…

— Погоди малость. Вообразить надо поточнее. А тут подоконник жесткий, отвлекает.

— А ты сначала подушечку помягче придумай…

— Неплохая мысль!

Роман зажмурился, и на подоконнике забелела подушечка.

— Фокусник! Лодырь! Неженка! — заворчал Петрович.

Между тем за окном зашуршало, будто мелкий дождичек пошел. Петрович перегнулся через подоконник и обомлел. На их утоптанном, замусоренном дворике из земли ввысь перло нечто ярко-зеленое и невиданное. Одни растения вылезали неспешно, степенно, другие набирали рост шустро. А в центре поднимался банан. Совсем такой же, как на картинке в книжке про Бармалея. Петрович помчался в сарай за стремянкой, чтобы успеть снять урожай, пока Ромыч дремлет. Когда выскочил с лесенкой, на банане уже висели гроздья плодов. Петрович приткнул лестницу к стволу и торопливо полез вверх.

Вдруг сзади что-то брякнуло. Невольно оглянувшись, он увидел, что приборчик выпал из руки Романа, а голова его грохнулась на подоконник. Подушечка исчезла. И тотчас земля устремилась навстречу Петровичу. Каменистая и необычайно твердая.

— Заснул, гад! Гипнотизер чертов! — вопил разочарованный Петрович, поднимаясь с земли и потирая ушибленные места. — Беги теперь к киоску за бананами, а не то я с тебя самого кожуру спущу!

— Шеф, к вам тут какой-то тип пожаловал. Необычный. Может, опять за плазмой? Так у нас вроде чисто по этой части…

Вслед за Петровичем в кабинет Ивонючкина проникло действительно удивительное существо. Махонькое, с глазами навыкате, с покатым обезьяним лбом и выдающимся носом лилового оттенка. Облачено оно было в бесформенный балахончик. «Не надо беспокоиться!» — запульсировала в голове Ивонючкича чужая настойчивая мысль.

«Опять телепат! — ужаснулся Ивонючкин. — А с ним каши не сваришь!» — Причин для беспокойства нет. Я только турист. Жажду ознакомиться с бытом, обычаями и прочими достоинствами вашего заповедного мира, закрытого по недоразумению для туристов. По совету своих друзей, бывших ваших деловых партнеров, обращаюсь к вам за содействием, господин И-Во-Ню-Чки! Организуйте мне несколько познавательных экскурсий по твердым галактическим ценам, оформив меня под туземца.

В цене сошлись быстро.

— Меня зовут Феф-Раль-Икр! — представился пришелец.

— А, Февралик… винтиков-шурупчиков не хватает… — усмехнулся Ивонючкин. — Итак, завтра первая экскурсия, на рынок. Для ознакомления с материальной культурой и бытом.

Утром Февралика облачили в рубашку Ивонючкина и брюки Сидорука, благо оба не отличались большим ростом. Вручили зонтик Петровича. Чтобы насытить Февралика впечатлениями, поехали электричкой.

Едва устроились в вагоне, как блондинчик, скучавший на скамье напротив, заинтересовался Февраликом и крикнул кому-то:

— Гей, славяне! А с нами французик увязался!

— Пасть прикрой! — прохрипел Петрович. — А то покинешь электричку, не дожидаясь станции!

Блондинчик оценил развитую мускулатуру Петровича, увял, а вскоре куда-то пропал.

— Как он догадался, что я чужестранец? — допытывался Февралик. — Он что, полицейский? Служба безопасности?

— Совсем наоборот, — раздраженно ответил Ивонючкин. — Опасности…

— Ксенофоб? Тогда понятно, почему к вам не допускают туристов из Галактики! Тем интереснее может оказаться моя поездка… Дикий, первобытный мир! Чудесно!

В переполненном автобусе, которым они добирались до рынка, Февралика изрядно помяли. Он вылез совсем больным, с побелевшим кончиком носа.

— Ах, как дурно пахнут мысли ваших аборигенов! Я прямо-таки задохнулся в этом замкнутом ментальном пространстве…

А в торговых рядах Феф-Раль-Икр впал в панику.

— Как это так! Почему они все думают одно, говорят другое, а делают третье?

— Не трепыхайся! — озлился Ивонючкин. — Ты турист, вот и созерцай. Где еще такое увидишь!

— А в Театр мы пойдем? — не унимался космотурист. — А на карнавал? А на корриду? И в Музей?

— Разве в Цирк тебя Петрович сводит. Или в Музей. За дополнительную плату…

В Музее Февралик не пропустил ни одного экспоната. И вдруг около витрины с последними археологическими находками замер, словно гончая, почуявшая дичь. Неуловимо быстрым движением вскрыл витрину и ухватил какой-то предмет.

— Клади назад! — загудел Петрович, краем глаза увидевший вскочившую со своего стульчика хранительницу. Но Февралик уже мчался к выходу.

До дачи добрались в сумерках. Ивонючкин долго убеждал Февралика возвратить похищенный предмет.

— Я ничего не похищал! — ерепенился гость. — Я намерен вернуть похищенное. Это бортжурнал нашей экспедиции, пропавшей несколько тысяч лет назад.

Утром, развернув свежую газету, Ивонючкин продемонстрировал Февралику заметку в рубрике «Криминальная хроника» о краже в музее.

— Тут и приметы указаны! — сообщил он злорадно. — Тебя быстро сцапают, Февралик. Приметный ты…

— Не сцапают! — презрительно скривил губы Февралик. Достал откуда-то маленький карандашик и вымарал газетную заметку.

— В любом случае мы не можем позволить тебе вот так, задарма, расхищать сокровища нашей планеты! — заявил Ивонючкин и кивнул Петровичу, чтобы прикрыл дверь. Мысленно прикинул, сколько можно сорвать с Февралика за кристалл.

— Но у меня нет таких денег! — завопил Февралик, фиолетовой молнией метнувшийся к двери.

— Держи!

Ивонючкин кинулся следом. Но во дворе уже не было замаскированной под сарайчик капсулы Февралика.

— Вот гад. Космический. Одежду украл. Кристалл стырил. А еще пенял нам на вранье… Ясно, почему к нам туристов космических не пускают. Растащат все на сувениры. Голышом оставят…

В кабинете Ивонючкин поднял опрокинутый стул, подержал забытый Февраликом карандаш. И тут взгляд его упал на газетный лист.

Заметка о краже в музее исчезла. На ее месте красовался неумело нарисованный кукиш.

— Где Ромыч?

В маленьких глазках Ивонючкина плескались готовые вырваться наружу молнии. Физиономия покраснела, наливаясь багрецой.

Петрович испугался за Шефа. Неровен час, удар хватит. Просипел, как мог дружелюбнее:

— После обеда не видать было… Небось за химикатами какими убыл?

— А ты, ты тут зачем? Не мог за порошками смотаться? Мне Роман нужен. Срочно. Третий день застать не могу! И чего я вас держу? Не понять!

— Тут я, Шеф… — прошелестел ромин голосок со стороны вытяжного шкафа. Бледный Сидорук покачивался на высоком табурете. — Вы проскочили и меня не приметили…

— Не заливай, Сидорук! — взвился Ивонючкин. — Да чтобы я не приметил кого ищу? Ты где шляешься? Ладно, молчи, лапшу на уши не вешай! Пошли ко мне. Дело есть.

Ромыч сполз с табурета.

— Задача такова: слинять на время. Но и под контролем ситуацию держать. Ясно? Что посоветуешь?

— Усек. Просто тебе необходимы надежные помощники. То есть — мы.

Ивонючкин коротко хохотнул.

— Тоже мне помощнички! Туши свет… Мигом в раю очутишься…

— А если… — Сидорук нерешительно моргнул пару раз. — А что если… У меня тут микстура имеется. Глотнешь ложечку — и нет тебя…

— Как нет? Ты что, отравиться предлагаешь?

— Ни в косм разе! Просто ты уходишь в себя, и никто тебя не замечает. А потом, через сутки или около того, в зависимости от принятой дозы, возвращаешься. Испробуете? Ей богу, приятно! На спирту сварганил…

— То-то вы с Петровичем пропадать стали. Самоуглубляетесь… Ну, налей для пробы грамм сто…

Ивонючкин отсутствовал полтора часа. Появился недовольный донельзя, брезгливо морщился, плевался.

— В этом «себе» что-то мне стало не по себе. Мерзкое, заплеванное местечко. Вроде камеры-одиночки… Что вы там хорошего нашли…