Александр Етоев - Плывет, плывет кораблик…

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. На последнем слове кабину качнуло, но не сильно. Наверное, сшибли корпусом очередной маяк.

– Держись за воздух, – подсказал хлопцам Гаврилов. Хлопцы запыхтели от смеха.

Тут Гаврилову на глаза попался подремывающий после смены помощник штурмана Себастьянов. Гаврилов подкрался к нему тихонько и изо всей силы ударил по плечу. Тот соскочил с табуретки и, обалдело вертя головой, спросил неизвестно кого:

– А?

Гаврилов ему:

– Не спи, замерзнешь.

– Пошел… – отмахнулся помощник лениво.

– Спокойно, Дункель. – Гаврилов навел на помощника палец. – Кстати, почему все Севастьяновы – Севастьяновы, а ты один Себастьянов? Смотри, пожалуюсь Василию Лукичу.

В курилку, гремя бахилами, ввалились ребята из группы сцепщиков-многоступенщиков. К дыму добавилось шума. Они только что вышли из санитарного шлюза, некоторые не снимали шлемов, чтобы потом не мучиться надевать. Они, как всегда, уселись кружком в углу и вытащили портсигары.

Шутник Гаврилов бочком-бочком – глянь, уже трется около их бригады.

– Сейчас отмочит про Африку, – сказал Леха.

Гаврилов ждать себя не заставил. Прокуренным пальцем постучал по шлему крайнего сцепщика и сказал громко, чтобы все слышали:

– Пробка, подарок из Африки. В курилке покатились от смеха. Веселый был человек, этот Гаврилов. А других в фуфлоте и не бывает. Там все шутники.

В основу фулетного космоплавания положен известный в теории поля принцип Абкина – Клейсторанта, обычно именуемый законом движущегося стояния (движущейся неподвижности, неподвижного движения). Еще говорят "лететь стоя"; это не в смысле вертикального положения тела, а в смысле отсутствия видимого его перемещения.

Генри Абкин, открывший фуфлоидные составляющие скорости света, и не подозревал, что пролагает новый этап в звездной экспансии человечества. Трагическая кончина ученого, к сожалению, помешала ему увидеть плоды своего замечательного открытия.

Его дело продолжил Мишель Клейсторант, работавший на полвека позже. Он углубил выводы, сделанные учителем, а главное, применил на практике принцип фу-перелета.

На практике фу-эффект – это, по сути, использование разности скоростей спектральных составляющих единого светового луча.

Предельно упрощая проблему: за счет модуляции скоростей составляющих и происходит движущееся стояние фулета в пространстве.

Фу-эффекту сопутствуют и некоторые отрицательные явления. Например, начальная монохромность окраски прибывающих в пункт назначения объектов, в частности, кожного покрова у людей.

На первых этапах истории фулетного плавания такие изменения цвета приводили порой к опасным недоразумениям. Известен случай, когда жители планеты Комсомольская-2 в системе Малого Водолея посчитали мирную экспедицию землян за нападение агрессивных соседей из системы Водолея Большого. К счастью, лица землян по прошествии цветовосстановительного периода из зеленых сделались нормальными и начавшийся было конфликт удалось пресечь.

Главное в этих полетах – экономическая сторона. Если раньше, до создания фу-кораблей (фулетов), основные траты приходились на топливо, то теперь одной трехлитровой банки пентаплаза (универсальное супертопливо) вполне хватает, чтобы преодолеть расстояние в пятьдесят световых лет.

С приходом на трассы фулетов отпала надобность в однообразии форм космических кораблей. Фаллосообразные формы стали необязательны. На первых этапах фу-плавания в моду вошли совершенно немыслимые в дофулетную эпоху конструкции. Квадраты, бочки, волчки, корыта; корабли строили даже в виде старинных океанских судов, например, фулеты типа "Титаник" и "Михаил Лермонтов". В каталогах зарегистрировано множество форм. Кроме типов "Титаник" и "Лермонтов", из подобных выделяется большая группа пиратских барков, фрегатов, бригов и бригантин, причем делались они очень тщательно и непременно со всей оснасткой.

Однако форма фаллоса не отмирала. Она подспудно жила, как живет в каждом здоровом теле животворный фаллический дух. Сначала старые корабли использовались в фу-перелетах, чтобы экономить на строительстве новых. Потом сама форма стала привлекать космопроходцев. Опять вошла в моду мужественность, и древний символ ее, выраженный в привычной форме, вытеснил все остальные.

И тут не обходилось без казусов. Некоторые корабли нарочито стилизовали под мужской половой орган, но таких, к счастью, было немного.

Единственно, кто оставался ярым противником возрождения старой формы, это Межзвездный Союз Воинствующих Феминисток и особенно левое его крыло Анархо-Феминистическое Движение (АФД). Его лидеры объявили самую настоящую войну фаллической форме фулета. В своей ненависти они докатились до прямых диверсий и междупланетного терроризма. Бывали случаи, когда корабли АФД уничтожали на трассе корабли ненавистной формы. К счастью, разум возобладал над эмоциями, в движении произошел раскол, и наиболее агрессивных участниц выселили за пограничную двухсотпарсековую черту без права проживания в системах звезд первой и второй величины.

В истории фулетного дела бывали свои герои и мученики, предатели и еретики.

Последние, например, утверждали, что движения стоя не существует. Просто за годы полета сама Земля изменяется настолько, что становится похожей на ту планету, которая значится конечным пунктом в полетном листе.

Такие фомы неверующие и сомневающиеся макары на первых порах подвергались публичному осмеянию, а затем их объявили социальным злом и стали ссылать за ту самую двухсотпарсековую черту, про которую мы уже говорили.

Во время полета фу-корабля "Кондратий Рылеев", история жизни которого вам повествуется, шел 316 год от начала Фулетной Эры.

Капля света проползла по невидимой сфере – медленно, немощно, словно то была раненая черепаха из ночной азиатской степи, а не съеденный расстоянием свет обычного трассового маяка.

Но хозяина рубки капитана Грохотова и его заместителя по политической части офицера фуфлота Буравкина ни вселенская видеорама, ни тем более рефлексирующее животными образами мелкое поэтическое сознание не интересовали вовсе. Хотя замполит Буравкин порой и использовал поэтов как отрицательный пример на своих каждодневных политзанятиях.

Капитану же и без того хватало забот – до лирики ли, когда у тебя на хребте фулет и триста душ экипажа.

Капитан сидел на простом капитанском стуле (от роскоши его воротило), под ногами педальный пульт, в руках – логарифмическая линейка. Слева, в нише на вешалке, словно его двойник, висел белоснежный капитанский скафандр с большими звездами на погонах. Замполит стоял перед капитаном, потупясь. Оба молчали: первый – в ожидании, второй – не зная, с чего начать.

Наконец замполит решился.

– Сергей Сергеевич, здесь… то есть тут… как бы это сказать… прямо не знаю, больно уж дело деликатное… нет, не могу, язык не поворачивается…

– Что, опять развели на корабле клопов?

– Нет-нет, если бы клопов, тогда и беды никакой.

– Что же, Савелий Юрьевич? Или снова болтают про бунт?

– И с бунтарями полный порядок. Все бунтари – люди наши, проверенные, не подведут. Тут другое…

– Савелий Юрьевич, не томите. Вы как красная девица – все вокруг да около. С каких это пор вы стали меня стесняться? Уж говорите, коли пришли.

– Хорошо, Сергей Сергеевич, скажу. В общем, так. На фулете – женщина.

Линейка, как разрывной патрон, грохнула об пол. Фулет качнуло – капитан от неожиданности наступил на тормозную педаль.

– Как… Как вы сказали? Кто?

– Женщина, товарищ капитан. Натурально женского пола. Да вы не волнуйтесь, Сергей Сергеевич. Вон графин, хотите водички?

– Женщина? Вы уверены?

– Так точно, лично проверял. Крылов Анатолий Павлович, лифтер наружного лифта. Он – это она и есть.

– Ничего не понимаю. А медкомиссия? Режимная часть, черт возьми? А Шестаков? Он-то куда смотрел?

– Выходит, смотрел… не туда.

Вдруг до капитана дошло. Он побледнел до восковой белизны, потом покраснел как рак. Подобрав с пола линейку, зачем-то передал ее замполиту. Тот взял. Неожиданно капитан залился беззвучным, рыбьим каким-то смехом. Пенные пузыри вздувались на его выпяченной губе и лопались, разбрызгивая слюну. Тело билось об стул. При этом глаза капитана были полны печали.

Замполит отступил на шаг и спрятал линейку за спину.

Так же внезапно смех прекратился. В голосе капитана появилась была обида.

– Это что же, Савелий Юрьевич, получается. Теперь на всей трассе только и будет разговоров: Грохотов – бабский капитан. У Грохотова в экипаже бабы.

– Сергей Сергеевич… Ну, Сергей Сергеевич!

– Не успокаивайте. Чего уж теперь успокаивать. И… об этом… об этой… кроме нас, еще кто-нибудь знает?