Терри Пратчетт - Монстрячий взвод

— Это очень… странный вопрос, сэр, — произнес посол. — Вы хотите сказать, что народ…

— Не народ. Нация. Насколько я понял, у Борогравии не все дома. Думаю, люди здесь просто делают, что могут, и воспитывают детей, чем и я бы охотно занялся. Вот, к примеру, есть кучка людей, которые ничем не отличаются от тебя или меня, но стоит им собраться вместе, как тут же появляется какой-то безумный маньяк с национальными границами и гимном.

— Интересная мысль, сэр, — дипломатично ответил Кларенс.

Ваймс обвел комнату взглядом. Стены из голого камня. Узкие окна. Даже в солнечный день здесь было ужасно холодно. Плохая еда, суета, сон на плохих кроватях… и вся эта поездка в темноте на гномьих баржах по секретным подземным каналам — одни боги знали, чего стоило лорду Ветинари добиться этого, хотя Низкий Король кое-что должен был Ваймсу…

… и все ради этого холодного замка на этой холодной реке, между этими дурацкими странами с их дурацкой войной. Будь они людьми, дерущимися где-нибудь в канаве, он бы знал, что делать. Он просто столкнул бы их лбами и, может, закрыл на ночь в камере. Но со странами так не поступишь.

Ваймс взял листок бумаги, повертел его в руках и бросил на стол.

— К черту все это. Что сейчас творится?

— Как понимаю, есть еще несколько очагов сопротивления в наиболее недоступных частях крепости, но с ними уже разбираются. Все основные посты в наших руках. Отличная была уловка, ваша све… сэр.

— Нет, Кларенс, — вздохнул Ваймс, — это старый и глупый трюк. Они не могли попасть внутрь, одевшись прачками. Ведь у троих были усы!

— Борогравцы довольно… старомодны в подобных аспектах, сэр. Может, потому-то в нижних склепах бродят зомби. Это ужасно. Многих высокопоставленных военных хоронили здесь веками.

— Да? И что они теперь делают?

— Шатаются, сэр. Скрипят. Кажется, что-то растревожило их.

— Должно быть, мы. — Ваймс поднялся, прошел по комнате и распахнул тяжелую дверь. — Редж! — крикнул он.

Через минуту появился другой стражник. Лицо его было серым, и, когда тот отдавал честь, Кларенс заметил, что и рука, и пальцы держатся на нитках.

— Ты уже знаком с констеблем Башмаком, Кларенс? — ободряюще спросил Ваймс. — Один из моих ребят. Мертв более тридцати лет и ценит каждую минуту своей жизни-после-Смерти, да, Редж?

— Верно, господин Ваймс, — улыбнулся Редж, показывая ряд коричневых зубов.

— Внизу, в подвалах, одни из ваших, Редж.

— О боги. Шатаются, да?

— Боюсь, что так.

— Тогда пойду, перемолвлюсь с ними парой слов, — Редж отдал честь и вышел из комнаты, немного пошатываясь.

— Он, э, отсюда? — спросил побледневший Чинни.

— Нет. Из неизведанной страны, — ответил Ваймс. — Он мертв. Но, как бы то ни было, это его не остановило. Ты ведь не знал, что в Страже есть зомби?

— Э… нет, сэр. Я не был дома около пяти лет, — он сглотнул. — Подозреваю, что многое изменилось.

И это ужасно, подумал Кларенс. Быть послом в Злобении довольно просто, и у него оставалась масса времени на собственные дела. А потом по всей долине появились сигнальные башни, и вдруг до Анк-Морпорка стало рукой подать. Раньше, письмо шло недели две, и никому не было дела, что ответ он писал через день или два. Теперь же ответ нужен немедленно. Он был даже рад, когда борогравцы разрушили несколько этих дьявольских башен. А потом весь ад вдруг оказался на земле.

— Многие теперь в Страже, — продолжал Ваймс. — И они чертовски нужны здесь, со всеми этими злобенианами и борогравцами, дерущимися на улицах из-за какой-то тысячелетней ссоры. Они даже хуже, чем тролли и гномы! И все из-за того, что чья-то бессчетное-раз-пра-бабушка дала пощечину чьему-то столько-же-пра-дядюшке! Они даже с границей не могут разобраться. Выбрали какую-то речушку, которая каждую весну меняет свое русло. И вдруг, щелкающие башни оказываются на земле Борогравии — или грязи — и эти идиоты сжигают их из религиозных побуждений.

— Э, все не совсем так, сэр, — начал Трепач.

— Да-да, знаю, читал историю. Ежегодная стычка со Злобенией — что-то вроде местного развлечения. Борогравия воюет со всеми. Почему?

— Национальная гордость, сэр.

— С чего вдруг? Здесь же ничего нет! Ну да, есть несколько жировых шахт, и они неплохие фермеры, но здесь ведь нет ни великолепных зданий, ни огромных библиотек, ни знаменитых композиторов, ни высоких гор или прекрасных пейзажей. Все, что можно сказать об этой стране, так это то, что она просто не где-то еще. Что в ней такого особенного?

— Полагаю, то, что это их родина. И, конечно же, Нугган, сэр. Их бог. Я принес вам копию Книги Нуггана.

— Я полистал одну в городе, Трепач. Такая чу…

— Но то было не последнее издание, сэр. Если учесть, какое расстояние нас разделяет. Эта более современна, — он положил на стол небольшую толстую книгу.

— Современна? Что ты хочешь сказать этим? — озадаченно спросил Ваймс. — Священные писания… пишутся. Делай то, не делай это, не возжелай быка соседа своего…

— Эмм… Нугган не интересуется этим, сэр. Он, э… вносит изменения. В основном, в Отвержения.

Ваймс взял книгу. Она была заметно толще, чем та, что он привез с собой.

— Они называют это Живым Заветом, — продолжал объяснять Трепач. — Они… ну, можно сказать, «умирают» вне Борогравии. Они больше не… являются частью всего этого. Последние Отвержения в конце, сэр, — подсказал он.

— Священная книга с приложением?

— Верно, сэр.

— Скоросшиватель?

— Именно, сэр. Они вставляют чистые листы и Отвержения… появляются.

— То есть, магически?

— Скорее, религиозно, сэр.

Ваймс открыл книгу наугад.

— Шоколад? — спросил он. — Он не любит шоколад?

— Да, сэр. Это и есть Отвержение.

— Чеснок? Ну, я его тоже не люблю, так что вполне честно… кошки?

— Да, он действительно не терпит кошек, сэр.

— Гномы? Здесь сказано: «Народ гномов, что поклоняется Золоту, Отвержен Нугганом»! Он, должно быть, спятил. Что было дальше?

— Все здешние гномы позакрывали свои шахты и исчезли, ваша светлость.

— Да уж наверняка. Они узнают беду, столкнувшись с ней нос к носу. — На этот раз Ваймс оставил «вашу светлость»: Трепач, казалось, получал некое удовольствие от общения с герцогом. Он пролистал еще несколько страниц.

— Синий цвет?

— Да, сэр.

— Но что такого отвратительного может быть в синем? Это ведь просто цвет! Небо же синее!

— Да, сэр. И истинные верующие теперь стараются не смотреть на него. Эмм… — Трепач был дипломатом. Он просто не мог называть некоторые вещи своими именами. — Нугган, сэр… эмм… довольно… обидчив, — закончил он.

— Обидчив? Обидчивый бог? Он, что же, жалуется на шумящих детей? Или же на громкую музыку после девяти?

— Эмм… знаете, мы ведь теперь получаем "Вести Анк-Морпорка" и, э, я бы сказал, э, что Нугган чем-то похож на тех, что присылают письма в колонку. Ну, знаете, сэр, они еще подписываются «Раздраженный Анк-Морпорком»…

— А, так он действительно спятил.

— Я бы никогда так не сказал, сэр, — заторопился Кларенс.

— А что жрецы?

— Ничего. Кажется, они просто игнорируют некоторые из более, э, странных Отвержений.

— Хочешь сказать, что, помимо его протестов против гномов, кошек и синего цвета, есть и более безумные заповеди?

Посол вежливо кашлянул.

— Хорошо, — прорычал Ваймс. — Более крайние заповеди?

— Устрицы, сэр. Он их не любит. Но в этом нет большой беды, потому как здесь никто не знает, что это такое. И дети. Их он тоже Отверг.

— Но, насколько я понимаю, их все равно рожают?

— Разумеется, ваша све… простите. Да, сэр. Но они чувствуют себя виноватыми. Лающие собаки — еще одно. Рубашки с шестью пуговицами. Сыр. Э… люди просто, вроде как, э, избегают наиболее странных. Даже жрецы уже не пытаются объяснить их.

— И я, кажется, понимаю почему. Значит, эта страна пытается существовать, следуя заповедям бога, который, и люди догадываются, возможно, носит на голове подштанники. Или их он тоже Отверг?

— Нет, сэр, — вздохнул Трепач. — Но, скорее всего, это только дело времени.

— И чем же они заняты?

— Последнее время, в основном молятся герцогине Аннаговии. В каждом доме есть ее портрет. Они зовут ее Матушкой.

— Ах да, герцогиня. Могу я с ней встретиться?

— Вряд ли. Кроме слуг, ее не видел никто уже около тридцати лет. По правде говоря, она, скорее всего, мертва.

— Скорее всего?

— Никто точно не знает. Официально она в трауре. Все это довольно грустно, сэр. Молодой герцог умер через неделю после их свадьбы. Убит диким кабаном на охоте, кажется. Она уединилась в старый замок КнязьМармэдьюкПетрАльбертХансДжозеф-БернхардВильгельмсберг и с тех пор больше не появлялась на людях. Официальный портрет был написан, когда ей было около сорока.