Дмитрий Пучков - Санитары подземелий. Deathmatch Quake

– Ну, блин... Как в хреновом кино! – сказал Гоблин. – Угрюмый, ты как?

– Ну... я даже не знаю... – мрачно глянув на часы, процедил солдат.

– Все целы? – спросил Гоблин остальных.

– Да вроде как... – отозвался Пушистый, аккуратно трогая свою белобрысую голову.

– Пушистый, и тебя, что ли, волной догнало?! Я уж думал ты наверху, к столовой подбегаешь!

– Да ладно! – огрызнулся Пушистый. – С вами разве толком пожрешь.

– Кабан, как ухи?

– То, что еще осталось – на месте.

– Ну, бывало и похуже! – оптимистично сказал Гоблин, поднимаясь с пола . – Пушистый, ты на счетчик смотришь?

– Да чего на него смотреть – валить отсюда надо, и побыстрее. Сюда еще лет двести спускаться нельзя будет

– Командир, быстрее надо уходить, – кривясь от боли и держась за ушибленный бок, сказал Тарзан. – Нет генератора – значит, нет источника питания для тектонического стабилизатора. Если мы быстро не найдем подъемник, то не выберемся вообще, все подохнем под завалами.

Кабан вопросительно посмотрел на Гоблина и спросил:

– Валим?

Гоблин строго поднял указательный палец и ответил:

– Только не в штаны! И они побежали.

Летом солнце в Заполярье за горизонт не заходит. Оно висит над покрытым льдом океаном, то чуть поднимаясь вверх, то снова опускаясь вниз Светит, совсем не согревая. Каждый вечер старик выходил посмотреть на солнце. Он смотрел на него подолгу, смотрел, не щурясь и не мигая. Мысли его были далеко-далеко. Они были там, где он был молод и силен. Там, где были живы все его друзья. Он помнил их всех, помнил так, будто расстался с ними пять минут назад. Лопоухий Кабан с обкусанными ушами. Маленький, вечно хмурый Угрюмый. Огромный, неповоротливый с виду Крюгер. Добродушный весельчак Демон. Насмешливый Гастелло. Молчаливый любитель рэйлганов Негатив. Беззлобный Тарзан. Высоченный Лютый. И беспощадный, как само Зло, Гоблин. Они были ему ближе, чем родные братья. Сколько вместе было пройдено и пережито... Они погибли все. Все до одного. Погибли в разное время и при разных обстоятельствах. Только смерть все приняли одинаково спокойно и мужественно, как и подобало мужикам и солдатам. Он помнил о них каждую минуту своей жизни. Помнил тогда, когда ему было плохо. Помнил тогда, когда ему было хорошо. Помнил всегда. Каждый вечер белоголовый старик не мигал смотрел на висящее над горизонтом холодное, чужое солнце. И маленькие, злые стариковские слезы бежали по его изрезанным морщинами щекам.