Malakla - Один плюс три (СИ)

— Счёт стал: один — ноль, в пользу казаков, — проговорил, при притихших дамах и бледном Борисове, у которого желваки заиграли на скулах, — поехали Николаич ко мне.

Команда, хоть и в мягкой форме произнесённая мной, была всё-таки командой для Борисова.

— Ладно, Борн, проехали, поехали к тебе. На Солнечную улицу, дом восемьдесят три. А. Девочки, взгляните, как живёт этот Борн, — едко сказал, помолчал и договорил: — Когда это я нагрешил, а?

Эльза успокающе погладила по плечу шофера-погорельца и меня потрепала там же, видимо, чтоб не побледнел раньше времени. «Может она экстрасенс, чутко-отзывчивый», — ещё подумал, считая про себя количество оставившихся позади пустынных кварталов станицы и при таки муторном молчании женской составляющей нашего экипажа, разглядевших зелёные подсказывающие стрелочки куда ехать, перед бампером вездехода…

— И что это за напасть? А? А! Один один. У Борна крыша над головой имеется, — Борисов свернул к моему подворью, — Девчонки, это здесь! Смотрите, это его домовладение…

— Ага, этот как его, тайм-аут, — вытер испарину со лба. — Не знаю как кто, а я вчера-сегодня, не грешил. Но сопрел от этих зелёных подсказок…

— И мы не грешили, — пискнула Лиэль. — Правда, мама?!..

Атаман Сальского округа войсковой старшина Шатров, сорокалетний здоровяк, уроженец станицы Мигулинской, сидя за круглым обеденным столом, откушав чаю, жаловался своей жене:

— Сколько я сегодня с утра, Катенька, нервов потратил и не передать! Вроде всё сделали, а чего-то не хватаеть. И не пойму чего. Чому это, а?

— Ты всё в заботах, всё в заботах, мой атаман. Шер ами, нервы надо беречь, и отдохновение тебе нужно, сокол мой ненаглядный, — сострадала супругу его верная жена.

Сидя рядом за столом и отложив вязание, она гладила его ладонь. Ласка атаману нравилась.

— Катенька, уже неделю бьюсь, а кажется, что ничего к смотру и не готово. А отдыхать я даже и не знаю когда буду, — настроение атамана не улучшалось. — Вот и с утра сердце ворохнулось нехорошо так.

Жена всплеснула руками.

— Божеж, ты мой, может доктора, Яков Степаныча, кликнуть? — напугалась Катенька.

— Да нет, Катя, сердце у меня не болит, просто предчувствие было нехорошее, — пошёл на попятную, атаман. — Может всё и наладится, бог даст. Широко перекрестился, потом почесался…

Жена, хорошо знавшая мужа, для виду угомонилась, но в душу забрались сомнения. «Может его кто сглазил? Ведь молодой он ещё для этого поста, всего полгода как назначили». Взялась за вязание, привычная работа успокаивала, и Катя наперёд знала, что она сумеет помочь мужу. «К вечеру придумаю. А ночью ещё добавлю. Уже можно…» Месяц назад ей исполнилось тридцать и она, потомственная казачка была чудо как хороша.

Атаман сидел и любовался, раскрасневшееся от каких-то своих мыслей, Катенькой. Отдыхал душою атаман. И чего греха таить, тоже настраивался на ночь. Спать на диване одному ему надоело. Дуже…

За столом ещё сидели: Варя, десятилетняя дочка атамана, спокойная девочка и главная помощница жены и шестилетний, поцарапанный пострелёнок Ромка, любимчик всей семьи. Хозяйка квартиры, Матрёна Меркуловна, уехала в гости в Тихорецкую.

Ромка, непривычно тихий, поглядывая то на мать, то на отца и думал, как сказать, что он сломал велосипед. Не сам, друзья помогли.

«Вот те крест, вздую этого задаваку, Гришку!» — божился он про себя.

Шатров-старший, отвлёкшись от рассматривания жены, посмотрел на сына. Учудил сегодня Ромка. Встречая отца, приехавшего на обед, умудрился упасть с брички и рассадил себе подбородок. Ору было много, особенно когда мазали ранку одеколоном.

«А что это он сидит такой тихий? Опять что-то натворил?» — подумал Шатров и хотел уже Ромку спросить об успехах на ниве всяческих проказ.

Но не успел. По глазам ударила темнота, курень тряхнуло, перед глазами атамана промелькнуло: «Pimp my Ride and Z3», и его зрение восстановилось. Ромка испугавшись, заревел. Атаман протерев, разом взмокшее — в восьмой раз — лицо оглядел своих домочадцев. Напуганы были все.

— Так, а ну тихо! — не к месту скомандовал, да и непонимая вздорный смысл английской фразы.

Но строгий голос помог, бледность у домочадцев стала проходить. Выпили святой воды — от испуга — принесённой Катенькой, Ромка опять затих. Тихо спросил жену, что той привиделось. Катя так же тихо ответила, что «какая- то темнота нашла, и дом тряхнуло, может это, землетрясение?» Закрестилась.

— Может быть. Главное, дети успокоились, — проговорил атаман и достал часы. — Через четверть годыны надось ехать на службу.

Жена стала убирать со стола. Варя пошла, поливать комнатные цветы в залу.

— Ой, папенька, маменька, идите сюда! — через минуту оттуда донеслось. Голос у Вари был удивлённый.

«Хм, шо она там нашла? Опять Ромкины проделки». Шатров прошёл в залу, жена — за ним.

— Что ты тут нашла, дочка?

— Вон там! — Варя показывала в окно. — Смотрите! Курень!

Атаман шагнул к окну, посмотрел и обмер. Рядом ойкнула Катенька.

Через дорогу, на месте пустыря, где купец Собакин собирался построить большой лабаз и конюшню, стоял необычный домус в три окна. Рядом находился флигель. Шатров, прошедший сотником русско-японскую войну, испугался. Отшатнулся от окна. Зажмурился, моля про себя, чтобы морок исчез, но когда снова открыл глаза, дом с флигелем стоял на месте. Непреложно и крепко. Вопреки, так сказать всему. Захотел истово перекреститься, призывая на помощь святого угодника Николая, но на нём повисла, испуганная не меньше его, Катерина. Прижалась к нему роскошной грудью, и, обхватив до боли правую руку атамана, однообразно шептала:

— Господи, помоги, господи, помоги!

Шатров скосил глаза на жену. У бледной Катеньки были такие широко распахнутые глазища, что атаман, ажно ими залюбовался. «Чудо, как хороша, Катерина Васильевна! Фу, отлегло». Потом перевёл глаза на Варю, стоящую от него слева. «Ты смотри, какая храбрая у меня дочка! Мы до жути перепугались, а ей только любопытно». Варенька, своими синими с длинными ресницами глазами на самом деле, с любопытством, спокойно, разглядывала подворье напротив. «Эка стыдоба так мне пугаться! Да ещё при родных. Защитничек! Разберёмся! А жену сейчас успокоим».

Шатров посмотрел на жену, взгляд скользнул в вырез кофточки — дома Катя не носила казачью одежду — упёрся в ложбинку, шумно дышащей Кати, а левая рука, воровато, хапнула её правую грудь.

— Фу, охальник! — шёпот в ответ. И яркий румянец, мигом скрыл бледность жены, руку Шатрова она отодвинула от своей груди, но не отодвинулась от атамана, ослабила только хватку. — Ой, извини! Посмотрела снизу в глаза Шатрова, глаза уловили его фривольную насмешливость, и стала успокаиваться.

Шатров, показав свободной рукой на Варю, сказал жене:

— Смотри, какая смелая и учись! — чуть отодвинулся от жены, — А где Ромка? Ромка! Пойду искать пострела, да не переживай Екатерина Васильевна, ты ж — казачка. Погладил жену по спине, рука собралась спуститься ниже, потом подумала-подумала и не решилась. С сожалением. — Разберёмся! — голос атамана приобрёл властность.

Оставил на попечение дочери жену, он вышел из куреня. Ромку он нашёл во дворе, сидящего на заборе. Тот, обернувшись к отцу, засыпал вопросами:

— Папа, а это джинн перенёс на собакинский пустырь этот дом?.. А зачем?.. А почему? А как?.. Папа, ты ничего не знаешь! А это джинн сделал!

— Это — суслик. Мы его не видим, а он есть! — обронил Шатров-старший, потом односложно отнекивался и, с осмотрительным интересом, рассматривал подворье напротив.

Дом имел четырёхскатную крышу, крытую какой-то странной красно-коричневой черепицей. Штукатуреные стены были окрашены в бежевый цвет, так же выглядел флигель в два окна. Только флигель имел фронтон из особливых досок, и перед флигелем росли две пирамидальные вроде как пихты. Два окна дома были закрыты диковинными ставнями наполовину. Над домом и флигелем торчали радиовышки, на доме была какая то «тарелка» и белый ящик. Ещё был деревянный забор с бетонными столбиками, крашеный в зелёный цвет. «Домина с чудными секретами. А я созерцаю», — подумалось войсковому старшине.

— Папа, а это что? А что, это гудит? Оу!

Атаман приподнялся на носочки и увидел — дорогу из асфальтобетона — как в Москве — и по ней со стороны центра станицы ехавший большой автомотор. Он сдёрнул Ромку с забора, от греха подальше. Ромка даже зашипел от обиды, но папа сказал: «Цыц, малой!», и Рома послушался, только прилип к забору, со жгучим интересом, наблюдая за действиями машины и необычным поведением отца.

«А папаня, будто испугался! Пойду маменьке скажу».

Но Шатров не был напуган, как он говорил станичникам, служившим с ним в 19-м донском казачьем полку: «Меня вид неприятеля успокаивает».