Сергей Панарин - Галопом по Европам

Поскуливая от боли, серый стал отталкиваться от ствола, одновременно помогая себе передними лапами. От них было мало толку, но при движении грудная клетка чуть вытягивалась, и Серега постепенно стал выбираться из капкана. Ребра болели невыносимо, и волк начал скулить в полный голос. Было не важно, услышат его или нет. Красная пелена застилала глаза, силы стремительно покидали серого.

Очнулся он на жиденькой траве, еле-еле росшей между ореховыми деревьями. Серега не помнил своего освобождения. Прислушавшись к ощущениям в теле, он понял, что, выпав из развилки, крепко приложился спиной оземь, даже чуть разодрал шкуру на лопатках. Проклятые сучья!

Саднил левый бок. «Значит, все-таки поломал ребро, – как-то равнодушно отметил серый. – Но главное, выпутался. А к тупой боли можно привыкнуть».

Чутье вывело волка к опрокинутой корзине.

– Если друзья уцелели, они рано или поздно сюда придут, – решил Серега.

Осторожность еще никому не вредила; он принюхался, обошел, пошатываясь, гондолу по широкому кругу. Все было спокойно, тревожные запахи отсутствовали.

Серый примостился у корзины и заснул чутким волчьим сном.

На рассвете еж и скунс вышли из чащи и остановились на краю поляны. Здесь пасся рыжий жеребчик. Его вид навеял тамбовчанину мысли о Коньке-Горбунке. Неказистая фигурка, маленький рост, умильная лошадиная морда, правда, какая-то грустная. И не ослик, и не совсем конь. Странно…

Колючий решительно направился к коньку, Вонючка Сэм засеменил следом.

– Добрый день, лошадинушка, – поприветствовал жеребчика еж.

Конек ответил не сразу. Он долго рассматривал незнакомца печальными глазами, затем коротко кивнул, и по стоящей щеткой гриве пробежала упругая волна.

– Здравствуйте, добрые мелкие паны.

– Меня зовут Колючий. Это мой друг Сэм по прозвищу Парфюмер, он американец. Мы, признаться, заблудились. Ты нам не поможешь?

– Чем могу, помогу, – оживился жеребчик. – Я – Иржи. Иржи Тырпыржацкий. По происхождению – лошак. Вас это не смущает?

Ни Колючий, ни Парфюмер не знали, кто такие лошаки, к тому же им показалось, что Иржи и самого чертовски смущает его происхождение.

Скунс не без гордости заявил:

– Я являюсь гражданином страны, где происхождение не важно, где все имеют равные возможности, где каждый вправе…

– Погодь, Сэм, – перебил друга еж. – Слушай, Иржи, нас вообще сложно смутить, мы сами кого угодно смутим и что угодно замутим, если ты догоняешь, о чем я.

Лошак фыркнул, словно пытаясь выдохнуть из замороченной головы спутавшиеся мысли.

– Не вполне понимаю, ну и пусть. Так вы говорите, заблудились?

Колючий рассказал про путешествие на шаре и драматическую посадку. Жеребчика так захватила история отважных путешественников, что он даже перестал жевать траву.

– Я просто обязан вам помочь! – постановил Иржи.

– Почему?! – удивился Вонючка Сэм.

– Ваше путешествие произвело на меня впечатление. Вы ввосьмером проделали то, на что никто до вас не отваживался. Было бы странно оставаться в стороне, когда на твоих глазах происходит столь крупное историческое событие.

Колючий внутренне усмехнулся: «Тоже мне, историческое событие! Четверо циркачей собрались по домам, а еще четыре тамбовских валенка так им помогли, что и сами оказались на шаре. Я бы назвал это крупной исторической глупостью, а не событием».

Скунс подумал примерно то же. У них с ежом было много похожего.

– И как же ты нам поможешь, Иржи? – спросил Колючий.

– Я вас довезу.

– Круто! – Обрадовавшийся Сэм начал присматриваться, как бы залезть на спину жеребчика.

– Постой, – нахмурился еж. – А ты разве не домашний?

Конек опустил голову и переступил с ноги на ногу, будто стесняясь.

– Да уж известно, не дикий. Видишь повод?

Еж и скунс только сейчас разглядели, что Иржи привязан длинной веревкой, конец которой терялся где-то в траве.

– Вот, пасусь тут. По периметру. Вечером хозяин придет, отведет в стойло… А там все надо мной ржут, даже коровы, – решился на откровенность жеребчик.

– Почему? – не удержался Колючий.

– Долгая история, – мотнул головой конек. – А завтра – снова сюда до вечера. И так всю дорогу. Скучно, панове.

Сэм деловито зашагал вдоль повода. Колючий спохватился и побежал вслед за другом.

– Не боись, пан Тырпыржацкий, мы тебя развяжем.

Где не справится один, там сладят двое. Через минуту Иржи был свободен. Веревку, чтобы не болталась под копытами, намотали коньку на шею. Для того чтобы сесть на жеребчика, приятели воспользовались ближайшим поваленным деревом. Они пробежались по стволу и перепрыгнули на рыжую спину.

– Куда едем? – Пан Тырпыржацкий так и рвался в путь.

– Скачи по ветру, вольный мустанг! – воскликнул Сэм.

Иржи взбрыкнул и понесся галопом.

Еж вцепился лапками в гриву, а скунс оказался неудачливым ковбоем – свалился с лошака прямо на старте.

– Тпру, залетный! – закричал Колючий. – Пассажир за бортом!

Пришлось вернуться. Парфюмер ворчал что-то обиженное. Конек и ежик разобрали только слова «оскорбление достоинства», «жалоба», «консульство» и «вооруженные силы Соединенных Штатов».

– Не обращай внимания, – шепнул Колючий на ухо Иржи. – С Сэмом всегда так.

Скунс успокоился, сел, и жеребчик пошел аккуратным быстрым шагом, стараясь держаться в тени деревьев.

Друзей захлестнула волна оптимизма, уж теперь-то они точно всех найдут!

Они не знали и знать не могли, что Петер и Лисена очутились на небольшом речном островке, а Эм Си и вовсе топал обратно к границе, причем умудрился разминуться с Михайло Ломоносычем, идущим вслед скунсу и ежу.

Где-то за рекой лежала корзина, возле нее блуждал волк Серега. Боль в боку была вполне терпимой, зато хотелось есть. Серый пожевал лекарственной травы, потом нашел вполне сносные ягоды, возле близлежащего пруда не погнушался отловить трех жирных лягушек. Невелик рацион, но на безрыбье и лягушка мясо.

Между рекой и едущими на лошаке друзьями путешествовал везунчик Гуру Кен. Новые знакомцы-еноты изрядно тормозили его движение, но зато принесли немало пользы, рассказав кенгуру о жизни в польских лесах. Знали бы остальные то, что открылось Гуру Кену, все бы за голову схватились. Почему? Об этом чуть ниже.

Вечером на полянку, с которой сбежал Иржи Тырпыржацкий, явился мужичок-хозяин. Не найдя там своего лошака, мужичок изрядно удивился.

– Что же это творится? – пробормотал он, глядя на колышек, к которому еще утром привязывал жеребчика. – До чего дошел народ?! Беспородного корявенького конька и того увели! Совсем стыд потеряли… Ох, и достанется же вам, только попадитесь!

Мужичок погрозил кулаком неизвестно кому. Обойдя поляну, он не обнаружил ни единого следа, способного подсказать, кто же вор. Следы лошака вели к лесу, где и терялись, потому что на слое старого дерна, усыпанного веточками, сухими листьями и шелухой от коры, отпечатков копыт почти не оставалось.

Начало темнеть, и хозяин понял, что поиски придется отложить.

«Кто же позарился? – недоумевал он, плетясь домой. – Соседи засмеяли меня уже из-за этого уродца. Может, оно и к лучшему? Ну уж нет, не для того я его кормил три года, чтобы вот так отдать неизвестно кому!»

Если бы человек замешкался на полянке или в лесу, он испытал бы куда больший шок, потому что встретился бы впотьмах с самым настоящим медведем, каких в Польше давным-давно не видывали.

Михайло Ломоносыч шел весь день. Выглянув на поляну, косолапый почуял запах человека и поморщился. Медведь не любил людей.

Кроме человеческого запаха тут были еле заметные остатки лошадиного. Михайле было ясно, что лошадь покинула поляну давно, а вот человек топтался здесь буквально несколько минут назад. Следовало поторопиться.

Ломоносыч зашагал дальше и через некоторое время услышал все тот же почти неуловимый лошадиный запах. Похоже, безвестная лошадь топала туда же, куда и медведь. «Ладушки, заодно и перекушу, если повезет», – ухмыльнулся губернатор тамбовского леса.

Впрочем, он отлично помнил, какого направления нужно придерживаться, и вскоре потерял след лошади, уводящий севернее.

День у Михайло прошел не так интересно, как у остальных путешественников.

Эм Си Ман-Кей, крепыш-шимпанзе, мог бы добраться обратно до памятной пограничной вышки и даже, при стечении определенных обстоятельств, снова напугать незадачливого часового. Тот как раз сменился и выдержал несколько часов командирского крика. Шутка ли? Кто-то или что-то раскурочило вышку, а этот вояка не поднял тревогу!

Часовой, пунцовый от ругани начальства и смеха сослуживцев, ушел в лес и сел на пенек, придаваясь самокритике и невеселым думам. Как он мог признаться, что видел адских созданий на каком-то странном ковчеге дьявола?..