Чингиз Цыбиков - Бабайка

Подошёл поближе.

— Это что? — туземец ухватился цепкими пальцами за ворот халата.

— Халат, — ответил я.

— Халат. Да, конечно. Халат.

— Одежда.

— Одежда. Конечно, одежда. Хорошо, идём.

— Куда?

— Ты что, мне не веришь?

— Да я тебя даже не знаю!

— Ну да. Ты же меня не знаешь! С чего тебе мне не доверять?

А в этом есть своя логика, не правда ли?

— Куда мы так несёмся?

— Сначала зайдем ко мне, а там видно будет. — Мой новый знакомый передвигался очень быстро, почти бежал.

— Что видно? — в груди моей уже кололо, хрипело и свистело: я с трудом выдерживал предложенный темп.

— Что будет. Никогда ведь не знаешь, что будет, — тело его выражало досаду, что вот так небыстро приходится двигаться, но сам он, похоже, этого не осознавал. — Пришли. Вот мой дом.

И он показал на… наверное, хижину. Это было правильно, потому что признать в этом сооружении дом было сложно. Очень самобытное было сооружение. Бревна, камни, обрезки досок, какие-то непонятные предметы — ощущение было такое, что, сооружая этот объект, строители брали то, что попадалось под руку. Потом я убедился, что подобных архитектурных взглядов здесь придерживаются многие.

В дверях он остановился и приглашающе махнул рукой:

— Заходи.

II

Господи, насколько всё в этом мире легче, подумал я. Сердце моё забилось чаще — и было от чего. У дальней стены хижины стояла оранжевая копия моего стола.

— Спасибо, — сказал я с чувством. — Спасибо, что привёл меня. Ты, наверное, знаком с черепахой?

— С черепахой? — даже дома он всё время двигался: с грохотом выдвинул на середину сундук с плоской крышкой, подвинул к нему пару чурок, достал тарелки, ложки, вынул из болтавшихся у него на ремне ножен нож, воткнул его в крышку сундука, собрал посуду с крышки сундука, поставил всю её — не очень аккуратно — на пол, открыл сундук, достал оттуда различную снедь, закрыл сундук, ловко поддев крышку ногой, при этом сбил нож, кинул всю добытую снедь на сундук, поставил туда же тарелки, ложки, поднял с земляного пола нож и начал крупными кусками нарезать еду.

— Да ладно, неважно, — сказал я, с лёгкой оторопью наблюдая за всеми его перемещениями.

А вообще правильно всё, конечно. Само собой, сундук, не может же он кушать на таком столе.

— Ешь, — сказал он. — Потом отдохнем чуток и побежим.

— Спасибо, — сказал я. — Я… я пойду.

— Как хочешь, — сказал он.

Я подошел к столу, открыл дверцу, заглянул туда — пусто, и полез внутрь.

И сразу же стукнулся головой о заднюю стенку стола.

Не веря себе, я попробовал снова. С тем же результатом.

Вылез назад.

Оранжевокожий туземец с недонесённым до рта куском на кончике ножа смотрел на меня.

— Это что, — поинтересовался он наконец, — гуляешь в стол для аппетиту?

И снова задвигал челюстями.

— Лучше поешь, потом вздремнём немного, — сказал он, отрезая себе кусок. — Тебе тяжковато здесь придется, пока не привыкнешь, так что отдохнем сперва. Я знаю, о чём говорю, я сам нездешний.

Никогда не упускай возможности выспаться и подзаправиться, говаривал прапорщик Лягай. Это я к тому, что вдруг впервые за долгое время мне захотелось есть. К тому же уставшим я был, как чёрт знает кто.

И я присоединился к хозяину.

III

— Вставай, нам пора!

Что такое? Чёрт, опять это… Я, протирая глаза кулаком, сел на кровати. Впрочем, это не кровать была вовсе, а сундук. Я спал на сундуке, том самом, на котором мы ели.

Туземец стоял голый по пояс и смотрел на меня требовательно.

— Сколько можно спать, побежали!

С обнаженным торсом он выглядел ещё внушительней, с такой античной мускулатурой и безобразным шрамом справа — там, где кончаются рёбра. Выглядел шрам так, словно в этом месте была когда-то нешуточная рана, и в этой ране банда неумелых хирургов ковырялась всяк на свой лад.

— Погоди, — сказал я. — Я не хочу бежать куда попало. У меня дело есть.

— Дело? — тут же откликнулся он. — Рассказывай.

— У меня сын пропал.

— И ты из-за этого переживаешь? — он глядел на меня с любопытством.

— Да, — сказал я. — Я из-за этого переживаю.

— Интересно, интересно, — он даже бегать перестал. — Расскажи.

— Его увёл бабайка. Ну, такое создание…, — начал объяснять я, увидев недоумение на лице собеседника. — Похоже на плюшевого медвежонка.

— Плюшевого?

— Ёкалэмэнэ… Это… — я пощелкал пальцами, — такая искусственная ткань…

— Искусственная?

— Стоп, погоди, — я почувствовал, что надо бы взять паузу. И потом, подумалось вдруг мне, плюш-то не обязательно искусственный. Но вслух я об этом говорить не стал. Так я и сам запутаюсь, и его запутаю.

— В общем, так. Сын мне дорог. И я хочу его вернуть. Для этого мы должны искать существо, похожее на игрушечного… на маленького медвежонка в очках. Он умеет говорить, и с ним должен быть мой сын.

— Очень может быть… то, что надо, — пробормотал он. Видимо удивление явственно проступило на моём лице, потому что он неожиданно пустился в объяснения.

— Понимаешь… это сложновато объяснить в двух словах. Я… я был за что-то наказан. И меня забросили сюда. Без памяти, — тут он неожиданно улыбнулся. — Ничего не помню… только знаю, что должен делать какие-то поступки. Не знаю какие, — он растерянно развёл руками и улыбнулся.

И я увидел, что у него голубые глаза.

Но он тут же моргнул, и глаза стали тёмно-оранжевыми.

— Ладно, пошли.

— Куда?!

— Попробую тебе помочь. Зададим пару вопросов разным людям, глядишь, и получим ответы.

А собственно, на что мне было рассчитывать?

Под лежачий камень вода не течёт, так ведь? Но сначала надо хотя бы…

— Извини, пожалуйста, всё как-то случая не было… Григорий, — и я протянул ему руку.

Он посмотрел на протянутую руку, хмыкнул и вышел из хижины.

По-моему, он меня не понял.

IV

Бардак какой-то. То есть более подходящего слова в моём лексиконе попросту нету.

Беспорядочно стоящие дома.

Беспорядочно разграфленные полями равнины.

Беспорядочно передвигающиеся люди.

И мы бежали от дома к дому, и задавали этим людям один и тот же вопрос: вы не видели маленького говорящего медвежонка?

Хотите знать, как это выглядело? Давайте тогда, к примеру, возьмём пекаря.

V

— Эй, пекарь! Ты мальчика не видел? С говорящей игрушкой?

Обалдеть, подумал я, вот простота, нас же засмеют.

— С какой игрушкой? — пекарь, похоже, нисколько не удивился, знай мял большой деревянной лопаткой тесто в кадушке. Хорошо мял, мускулы так и ходили. И сам всё время шевелил ногами, словно пританцовывая на месте.

— Медвежонок в очках, — сказал я.

— Он плохо видит?

— Кто? — удивился я.

— Медвежонок, — сказал пекарь.

— Это игрушка, — пояснил мой компаньон.

— А зачем тогда ей очки? — подумав, спросил пекарь.

— Может, он читает много? — спросил мой компаньон у меня.

— Почему читает? — находчиво ответил я вопросом на вопрос и вытер пот — у пекаря было жарко.

— Ну, — пожал плечами мой компаньон. — Он же разговаривает.

— Игрушка? — спросил пекарь.

Началось, подумал я.

— Ага, — сказал компаньон.

— Ну и что, — сказал пекарь. — Подумаешь, разговаривает.

— Но ведь он в очках, — упорствовал мой компаньон.

— Вообще-то не знаю, — сказал я. — Может и читает.

— Ха, — сказал пекарь. — Любознательная игрушка. У кобры тоже очки, так может она тоже читает?

— Да, кстати, — сказал мой компаньон. — А где у него очки? На глазах?

— Да, — сказал я.

Д’Артаньян почувствовал, что тупеет, вспомнилось вдруг.

— А у мальчика? — спросил пекарь.

— Что у мальчика? — переспросил мой компаньон.

— У мальчика есть очки? — терпеливо спросил пекарь.

— У мальчика есть очки? — тут же обратился ко мне мой компаньон.

— Ему четыре года всего, — сказал я.

Эти двое переглянулись.

— Туповат, — сказал пекарь.

— Он нездешний, — сказал мой компаньон.

— Слушай, перестань, а? — сказал пекарь, и встал покрасивше. — Что за неприязнь такая к неместным? Они что, тупее всех? Надо быть терпимее. Только снисходительность к недостаткам других позволяет нам становится лучше…

— Ты не ответил на вопрос, — снова обратился ко мне мой компаньон, не обращая внимания на спич пекаря.

— Какой вопрос?

— У мальчика есть очки? — спросил мой компаньон. С ласковыми такими интонациями. Так говорят с тяжелобольными. Попейте бульончику, давайте пописаем, вы что, с ума сошли — никакого пива, вы узнаёте этого человека….

— Нет, — сказал я.

— Тогда не видел, — сказал пекарь. — Обратитесь к лекарю. Он везде бывает.

— Спасибо, — сказал я. Повернулся к выходу и увидел, как шустро выбегает из хижины пекаря мой компаньон.

VI

Мы бегали по улицам битых два часа. Впрочем, как я уже упоминал, улиц, в нашем понимании этого слова, тут не было.

Хаотичное нагромождение домов. Я даже не понял, кончается где-нибудь это поселение или так и тянется за горизонт.

Лекаря видели везде. Везде он «только что был, да ушёл». И направления, куда он ушёл, нам показывали самые разные. Вследствие этого были места, мимо которых мы пробегали несколько раз.