Антон Краснов - Миссия «Демо-2020»

– Вы упорно отказываетесь меня понять, – перебил его московский гость, – если я говорю, Серафим Иванович, что ваш сотрудник Афанасьев может быт нам полезен, это означает, что так оно и есть. Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей компетенции?

«Да что ж ты привязался ко мне, сволочь этакая? – тоскливо подумал Серафим Иванович Сорокин. – Хорошо Афанасьеву, сейчас дует пиво, поди, а мне тут за него… И рожа же у этого типа… Ярослава Премудрого, блин!»

– Вот и прекрасно, – кивнул тот, очевидно истолковав молчание гражданина Сорокина как полное с собою согласие. – Чтобы перевести нашу беседу в более предметную плоскость, вот, благоволите взглянуть, Серафим Иванович. Вот такая сумма вас устроит?

И он быстро написал цифру на вынутой из кармана прямоугольной бумажке, впоследствии оказавшейся визитной карточкой Ярослава Алексеевича. Сорокин взглянул на обозначенную там сумму, и его брови медленно поползли вверх.

– Что же там на этом диске, господи? – негромко проговорил он. – Тут же… Вы нас за кого принимаете?.. Мы – провинциальное журналистское агентство, и никаких возможностей для ведения настоящего высокотехнологичного следствия у нас не…

– Я же сказал, что это очень важная информация, – проговорил Ярослав Алексеевич. – Я прекрасно сознаю, что масштаб гонорара для вас чрезвычайно впечатляющий и, если учитывать основную сферу вашей занятости, – недостижимый. Ну что же, вы готовы слушать меня далее?

Серафим Иванович взмок, как мышь. Он даже пошевелил ушами, каковая уникальная способность проявлялась в нем только в минуты величайшего волнения.

– Да.

– Так вот, как я уже говорил, данные исчезли. Главная версия – это то, что Малахов сам передал их кому-то, потому что только он имел доступ к этим данным. Малахов был очень замкнутый, малообщительный человек. Он неотлучно находился в НИИ, жил там же в городке под постоянным контролем наших людей, следовательно – не мог передать диск в другие руки. Близких родственников у него нет… не было, друзей тоже. Он холост.

Ярослав Алексеевич говорил четкими рублеными фразами, взвешивая каждое слово и как-то особенно оттеняя интонационно ключевые моменты своей речи. Сорокин напряженно смотрел в одну точку на поверхности стола. Перед глазами вертелась жена, благоверная Лариса Лаврентьевна, требовавшая купить ей сразу три шубы – впрок!

– После его гибели в его вещах обнаружено два письма, написанных несомненно женским почерком. Конвертов нет, так что с обратным адресом ясности никакой. – Ярослав Алексеевич покачал головой, а потом продолжал с резко помрачневшим лицом: – Самое главное – вот что странно: у Малахова просто не было времени ни на какую личную жизнь, да он был вообще порядком инфантилен, и с женщинами у него как-то не ладилось… Стеснялся жутко. Да и времени у него на всякие там ухаживания, откровенно говоря, было не очень… Вернее, не было совсем. А, судя по письмам, эта женщина была с ним в самых близких, интимных отношениях. Последние несколько лет он постоянно пребывал в эпицентре серьезных исследований – у него, образно говоря, алиби в плане всякой личной жизни. Никто из женщин, кроме пожилой ассистентки, к нему ближе чем на пару километров и не подходил.

– А где эти письма? – спросил Сорокин, плавая в мутной испарине и понимая, что он, сам того не желая, влип в какую-то темную историю. Просто так ТАКИХ денег не предлагают… А что? Жена всегда говорила, что ей пошел бы траур…

– В гостинице, – ответил Ярослав Алексеевич. – В сейфе. Я не мог их вот так запросто взять с собой. Эти два письма, по сути, не несут никакой информации. Там важны только два момента – сам образец почерка, графологическая экспертиза которого может дать достаточно полную характеристику этой женщины, и…

– И что?..

– Ее имя. Лена.

– Лена? – переспросил Сорокин. – Но в России миллион женщин и девушек, носящих такое имя.

– Совершенно верно, – снисходительно откомментировал разведчик. – Не торопитесь, Серафим Иванович. И не дергайтесь!.. Дело в том, что эта девушка живет в вашем городе. Вот она-то нам и нужна. Данные, которыми интересуется мое ведомство, должны быть у нее. По крайней мере так следует понимать из последнего письма. Нет, безусловно, в вашем миллионном городе много тысяч девушек, которые носят это распространенное имя. Но все-таки, Серафим Иванович, есть шансы…

Ярослав Алексеевич встал.

– А теперь поедем в гостиницу. Я передам вам эти два письма.

– Хорошо, – ответил Сорокин, по спине которого невольно пробежала дрожь: интуиция ли подсказывала ему, что дело, за которое он только что взялся, куда сложнее и ответственнее, чем все, что когда-либо было в его жизни, или же на каменном лице человека с древнерусским именем, в сухом блеске стальных глаз он успел уловить нечто такое, отчего леденящий ужас обволок его холодным саваном?..

– Но мы должны взять с собой еще одного человека.

– Кого? – быстро спросил Сорокин.

– У вас работает человек, который превосходно разбирается в графологии. Он нам и нужен.

– У нас все разбираются в графологии. И особенно в графомании, – попытался пошутить Серафим Иванович, но вышло кисло. – Вы, наверно, говорите об Афанасьеве? Вы уже упоминали…

– Да, о нем.

– Но его сейчас нет… он пошел на пресс-конференцию, – мучаясь, ответил Сорокин, с содроганием представляя себе эту «пресс-конференцию».

– А когда вернется?

– Да не позже чем через час, – потея под пристальным взглядом Ярослава Алексеевича, ответил руководитель многострадального агентства «Пятая нога».

– Хорошо. Через полтора часа жду вас у себя. Гостиница «Чехия», тридцать шестой номер.

И, не прощаясь, сотрудник федеральной внешней разведки вышел из кабинета Сорокина. Серафим Иванович бросил отчаянный взгляд на спинку стула, на которой висел брючный ремень, и подумал, что он зажился на белом свете.

– Елена… – пробормотал он. – Премудрая и Прекрасная… Русские народные сказки какие-то, только деньги американские. Вот если Женьке отключили мобильный за неуплату, что с ним случается каждую неделю, то мне такая «благодать» светит…

И он решительно снял трубку, чтобы звонить своему первому сотруднику. На оконном стекле, кривляясь, как пьяные чертики, танцевали веселые солнечные блики, и под порывами молодого весеннего ветра пузырилась, взлетая к едва ли не прилипая к потолку, потертая занавеска, пугающе убогая на фоне обозначенной Ярославом Алексеевичем жирненькой суммы.

Слишком жирненькой, чтобы быть чистой.

– Ух, хорошо! – безапелляционно заявил Колян Ковалев, заворачиваясь в простыню и выходя в предбанничек, где за деревянным столом его уже ждали неразлучные друзья – Женька Афанасьев, журналист и борзописец, да Василий Васягин, новоиспеченный лейтенант милиции, хотя еще не так давно он маялся всего лишь в сержантах, а потом в старшинах. – Ну что, мужики, че дальше делаем? Царапнем по паре рюмах, да и девчонок звать?

Васягин, который время от времени пытался поддержать реноме правоохранительных органов и по этому поводу строил из себя наиболее высоконравственного их всех трех друзей, заметил:

– Колян, а тебе-то зачем? У тебя дома жена молодая, Галя, женился ты всего как полгода. Хорошее имя, а главное – редкое, как говорится в известном фильме.

Ковалев махнул рукой: – Хорош занудствовать, старлей! – Я не старлей, а просто лейтенант.

– А если просто лейтенант, так тем более. Лейтенант обязан наслаждаться жизнью, а ты ведешь себя как обсыпанный нафталином подполковник. Женёк, ты-то как? Не против?

– Я-то не против, а на Васягина ты не смотри, И он у нас известный ханжа. Так что…

Афанасьев хотел выдать еще пару-тройку убийственных фраз в адрес известного ханжи и ревнителя нравов товарища Васягина, однако тут зазвонил мобильный. Женя взял его и поморщился, увидев, что на дисплее определился номер редакции.

– Ну что ему еще надо? – пробурчал он. – Иваныч же собирался эту молоденькую… практикантка которая… инструктировать.

– У него же жена ревнивая, – незамедлительно встрял Колян. – Куда ему инструктировать? Да он уже немножко мхом стал покрываться, ваш Иваныч, что его на молоденьких тянет-то? Студенточка, поди? – хитро подмигнул он Афанасьеву.

– Ну да, – сказал Афанасьев и поднес трубку к уху. – Да, слушаю, Серафим Иванович. Что тебе? Что? Кто? Ну-у-у… меня? А он, часом, не ошибся? Как? Да ты что… прямо из Москвы? – трусовато поблескивая красивыми глазами, которые давали столько поводов для шекспировской ревности его многочисленным подружкам, пролепетал Афанасьев. – И сказал, что эти бумаги… мне?

– Вот именно.

– А у них там что, своих спецов нет? Там же, наверно, такие зубры сидят, что я на их фоне просто таракан на бельевой веревке. – Афанасьев поежился и нерешительно посмотрел на Коляна Ковалева, сидящего напротив и строящего страшные рожи из разряда «смерть предателям и уклонистам». – Что, едем к этому… Ярославу Алексеевичу? Так, Иваныч?