Пирс Энтони - Ксанф. Замок Ругна

Перебрав всех, Дор понял, что остался один возможный собеседник, добросердечный, мудрый, рассудительный, настоящий волшебник – король Трент. Мальчик знал, что у короля много дел. В переговорах с Обыкновенией все время возникали какие-то сложности, и здесь, в Ксанфе, хватало забот. Но Трент всегда находил минутку для разговора с мальчиком. Может, поэтому Айрин и злилась, а следом за дочерью стала гневаться и королева Ирис, а за королевой – дивным образом и слуги. Айрин гораздо реже разговаривала с отцом. Дор старался не злоупотреблять королевской любезностью, но на этот раз он просто не мог не пойти.

Подхватив Гранди, Дор отправился в замок. С некоторых пор замок Ругна сделался королевской резиденцией. Долгие века он простоял в запустении, населенный призраками, но на престол взошел Трент – и все изменилось. Снова, как и много веков назад, в замке жил король, отсюда он правил Ксанфом.

Солдат Кромби стоял у деревянного моста через ров. Для чего он стоял у моста? Главным образом, чтобы напоминать проходящим держаться подальше от воды. В воде обитали ровные чудища – твари дикие и необузданные. Вроде и напоминать излишне, но всякое случалось: то какой-нибудь глупец, не вняв, подходил слишком близко; другому вдруг приходила охота поплавать в мутной воде; а иные пытались накормить чудовищ, протягивая им разные лакомства. И чудища лакомились преотлично: одних съедали целиком, другим откусывали руки.

Кромби стоял с закрытыми глазами. Он дремал. Гранди воспользовался этим для обычных шуточек:

– Эй ты, тупица, как твоя вонючая девица? Кромби открыл один глаз. Гранди сразу заговорил иначе:

– Эй, красивый служивый, скажи слово: женушка ароматная здорова? Оба глаза открылись и засверкали.

– Самоцветик драгоценный, красавица несравненная, – затараторил Кромби, – благоухает, словно роза с мороза, а я сильно утомился, потому что на побывке находился.

Так вот почему Кромби спал на ходу! Жена его жила в подземной пещере южнее деревни Магической Пыли. Путь туда и в самом деле нелегкий. Но не путь утомил солдата. Ведь и на побывку и с побывки он летал при помощи перемещающего заклинания. Кромби устал совсем от другого.

– Солдаты знают толк в побывках, – ухмыльнулся Гранди. Он что-то подразумевал, но не думал, что мальчик поймет. Дор кое-что понял, но не нашел в этом ничего смешного.

– Уж мы-то знаем! – с жаром согласился Кромби. – Как ни относись к женскому полу, а моя женушка – жемчужина среди нимф!

На эти слова Дор тоже обратил внимание. Нимфы – существа очень стройные и очень глупые; годятся лишь на то, чтобы доставлять мужчинам мимолетное удовольствие. Странно, что Кромби женился на нимфе. Но над любовными увлечениями Кромби тяготело какое-то проклятие, а Самоцветик, ходили слухи, была нимфой не простой. Она обладала большой смекалкой в любовных делах и знала толк еще в каком-то важном занятии. Местные неодушевленные о ней ничего сказать не могли, поэтому Дор спросил у отца, но Бинк ответил весьма уклончиво. Из-за этой пугающей уклончивости Дор не решился расспрашивать о Милли, которая тоже иногда напоминала нимфу.

Неужели между Бинком и Милли... Нет, глупости. От неодушевленных все равно ничего не узнаешь, им человеческие чувства непонятны. Вещи судят чисто предметно.

– Не приближайтесь к ровным чудищам, – почтительно предупредил солдат. – Могут укусить.

Потом Кромби закрыл глаза. Опять заснул.

– Посмотреть бы, как он там развлекается, во время побывки, – вздохнул Гранди. – Но для этого нужно волшебное зеркало. В замке такое было, да разбилось, когда разгадывали одну тайну.

Дор и голем вошли во дворец. Вдруг на них, свирепо скаля зубы, кинулся трехголовый волк. Дор остановился.

– Настоящий? – спросил он у пола.

– Фальшивый, – тихо ответил пол.

Дор смело пошел прямо на волка и прошел сквозь него. Чудище оказалось обыкновенной иллюзией, творчеством королевы Ирис. Она приходила в ярость, когда мальчик являлся в замок, и создавала охранительные видимости, настолько правдоподобные, что до них надо было дотронуться, чтобы убедиться в их фальшивости. А поскольку среди фальшивых страшилок попадались иногда и настоящие, рискнувший прикоснуться мог нарваться на крупные неприятности. Но талант мальчика обычно оказывался сильнее таланта Ирис. Обман длился недолго.

– Нечего какой-то колдунье связываться с настоящим волшебником, – язвительно заметил Гранди.

Волк взвыл и исчез.

Волчья образина сменилась образом самой королевы в короне и мантии. В действительности Ирис не хватало ни роста, ни стати, но, когда она выходила на люди, все это появлялось в ней самым фантастическим образом.

– Мой супруг сейчас занят, – известила королева с леденящей вежливостью. – Извольте подождать внизу, в живописной гостиной. А еще лучше – во рву, – добавила она полушепотом.

Королева гневалась, но из-за короля вынуждена была держать себя в руках. Она пообещала сообщить Дору, когда король освободится.

– Благодарю, ваше величество, – столь же учтиво ответил мальчик и направился в живописную гостиную.

На самом деле в этой гостиной не было никакой живописи, но одну из стен украшал громадных размеров гобелен. В давние времена гостиная вообще служила спальный. Бинк рассказывал, что когда-то спал здесь. В те времена в замке Ругна жили только призраки. Но ведь и сам Дор в раннем детстве здесь ночевал. Величественный гобелен просто завораживал ребенка. Теперь вместо кровати стояла кушетка, но гобелен, как всегда таинственный, по-прежнему висел на стене.

На гобелене были вытканы сценки, отображающие давнее прошлое замка Ругна и его окрестностей; все, что происходило здесь восемь веков назад. Вот кентавры носят камни, достраивая стену замка; вот Глухомань Ксанфа; тут ужасный дракон из Провала; там селения, обнесенные частоколом, – первобытные ксанфяне защищали свои жилища от врагов, окружая их частоколом. И еще множество разных замков, ныне бесследно исчезнувших.

Когда на гобелен кто-нибудь смотрел, фигурки на нем оживали. Поэтому чем дольше мальчик наблюдал, тем больше событий видел. Поскольку пропорции сохранялись, фигурки были крохотные. Каждую из них Дор мог прикрыть кончиком мизинца. И все же они были с головы до пят как настоящие. Вся жизнь этих крошек прошла бы перед глазами смотрящего, наблюдай он достаточно долго. Но поскольку жизнь на гобелене текла не быстрее и не медленнее, чем современная, Дору пришлось бы смотреть десятки лет, чтобы увидеть финальные эпизоды. Он бы и сам превратился в старика. События, разворачивающиеся на гобелене, имели, конечно, какие-то границы, за которыми развитие действия прекращалось. А иначе они потихоньку перетекли бы за пределы седой древности замка Ругна, устремились вперед, через века, а там, глядишь, на гобелене появились бы и события современные. Без волшебства в устройстве этих границ, конечно, не обошлось, но Дор еще не разобрался, в чем тут дело. И просто смотреть было интересно. Крохотные обитатели гобелена трудились, отдыхали, сражались, любили.

Воспоминания захватили Дора. Какие события видел годы назад завороженный зрелищем мальчик! Воины, драконы, красивые дамы и возможное волшебство – без конца! Но поскольку сцены разворачивались в молчании, трудно было понять смысл происходящего. Почему воин сражается с этим драконом, а того отпускает с миром? Почему служанка целует некрасивого слугу, а на красивого и не смотрит? Кто повинен в колдовстве? И почему кентавр, только что повстречавшийся со своей возлюбленной, так недоволен? Во множестве одновременно разворачивающихся событий терялся общий смысл.

Дор расспрашивал Милли, и она рассказывала разные истории. Ведь Милли была молода, когда строился замок Ругна. Ее рассказы освещали прошлое более последовательно, чем движущиеся картинки, но и более избирательно. Сражения, смертельные опасности, бурная любовь ее не привлекали. Простые радости, тихое семейное счастье – вот о чем обожала рассказывать Милли. Честно говоря, Дор слушал и скучал.

И еще – Милли никогда не рассказывала, что случилось с ней после того, как она покинула родную деревню за частоколом. Ни о жизни, ни о любви, ни как стала привидением. А как она познакомилась с Джонатаном? И здесь туман. Хотя вообще-то ясно: женщина, прожившая восемь веков в заброшенном замке, рада познакомиться с кем угодно.

– А мне, проведи я восемьсот лет среди призраков, зомби тоже показался бы красавчиком? – спросил самого себя Дор. И сразу отрицательно замотал головой.

Он бы хотел знать больше, но у Милли допытываться бесполезно.

А почему бы не расспросить... сам гобелен?

– Объясни, в чем смысл изображенного на тебе.

– Объяснить невозможно, – ответил гобелен. – На мне изображена сама жизнь, во всех ее тонкостях и подробностях, и не мне, глупому холсту, растолковывать ее смысл.

Гобелен был и полным таинственной мудрости полем разворачивающихся событий, и он же, когда его расспрашивали о смысле этих событий, превращался в обыкновенный кусок холста, мало в чем способный разобраться. Он мог рассказать о мухе, присевшей на его поверхность час назад, но ничего не знал о волшебнике, создавшем его самого восемь веков назад.